Неожиданно зазвучал голос Мирославы: Звезды низкие повисли, Тихо цокает ручей. Я вхожу в пространство мыслей, В тишину ночных лучей. В плавность медленного света, В пену звездного ковша… И едины до рассвета Небо, Полночь и Душа. – Чьи стихи? – спросил Шура, который был большим любителем поэзии и сам писал песни. – Тетины. Сегодня утром мне на имейл сбросила. – Угу, – отозвался Наполеонов. Тетя Мирославы, Виктория Волгина, была известной писательницей. Она умудрялась сочинять не только стихи, но и детективы, романы, повести, рассказы о жизни, любви и даже пьесы. * * * В 9 часов утра Александр Романович уже сидел в своем кабинете, полдесятого в дверь постучали, и Людмила Куренкова неуверенно вошла в кабинет следователя. – Здравствуйте, – как можно приветливее произнес Наполеонов. – Садитесь, пожалуйста. Женщина вздохнула и села на стул, перекрестив весьма недурственные, на взгляд Александра Романовича, ноги, и тихо произнесла, глядя на свои сжатые руки: – Я ведь тогда все сказала… – Да вы не волнуйтесь, – улыбнулся следователь, – просто мне детали некоторые нужно уточнить. Вы ведь не против? – Не против. Спрашивайте. Шура посмотрел на милое, типично русское лицо Людмилы с вздернутым курносым носиком и россыпью веснушек. Женщина смутилась… – Вам идет, – улыбнулся Шура. – Что? – Веснушки, говорю, вам очень идут. – Правда? – Да, лицо у вас от них солнечное. – Спасибо, – улыбнулась свидетельница и немного оттаяла. – Вы, Людмила Сергеевна, в тот вечер, вернее, в ту ночь, с работы возвращались? – Да, я напарницу свою подменяла. Мы дружим. А ей надо было… – Это неважно, – приободрил ее Шура. – Вы не помните, который был час? – Это не ночь уже была, – ответила она серьезно. – Светать начинало, я с работы ушла без двадцати пять, так что, – она запнулась, но, преодолев себя, продолжила: – Около пяти я его и нашла. – И что вы заметили? На что обратили внимание? – Я… я даже не знаю. Там кровь была. Я сильно испугалась! Какое-то шестое чувство подсказало мне, что он неживой, и я побежала. А во дворе был Иван Кузьмич. Я ему все рассказала, и он пошел посмотреть. – А у вас был с собой сотовый? – спросил Шура. – Да, в сумке. – Почему же вы не вызвали «Скорую», полицию? – Я… я не знаю, я так испугалась, весь разум из головы вылетел, и только страх, даже не страх, а ужас какой-то. Я ничего не соображала, пока не столкнулась с Иваном Кузьмичом. – А потом? – Потом он ушел, а я осталась со щенком. – С каким щенком? – Ну, Иван Кузьмич выгуливал щенка своего внука, он каждое утро его рано выгуливает, бессонница у него. Я его взяла, щенка то есть, и прижала к себе. Потом не помню, сколько времени прошло, пришел Иван Кузьмич и ваши сотрудники. Они меня тоже спрашивали, и я все рассказала. – А вы часто ходите этой дорогой? – Да, всегда. – Вам ничего не показалось странным в лежащем мужчине? – Нет, я его не разглядывала. Иван Кузьмич потом сказал… – Она покраснела до самых корней волос. Наполеонов не стал заострять внимания на этом факте. – А когда вы шли домой, вам навстречу никто не попался? – Нет, никто. – Может, вы слышали шум автомобиля за аркой или во дворе? – Нет, только на дороге, но они всегда там идут, ночью их, конечно, меньше. Шура тяжело вздохнул. – Я ничем вам не помогла, – неожиданно для следователя расстроилась Куренкова. – Ну почему же, ваши показания важны для следствия. Спасибо, вам, Людмила Сергеевна, за то, что вы выполнили свой гражданский долг. – Я могу идти? – Конечно. Вот возьмите пропуск. – Спасибо, до свидания. – До свидания, – улыбнулся Наполеонов, хотя ему было ох как невесело. Второй свидетель появился в половине одиннадцатого. Иван Кузьмич Фомичев решительным шагом прошествовал в кабинет, сел на стул напротив следователя и окинул его придирчивым взглядом. – Я Александр Романович Наполеонов, следователь, – представился Шура. – Иван Кузьмич Фомичев – гражданин, ныне пенсионер. – Иван Кузьмич, я пригласил вас, чтобы задать несколько вопросов. – Я так и понял.