– Мы нынче знаменитости, Ваня. – Лумумба кивнул на газету, лежащую на том же подносе, что и визитки, и сложенную так, чтобы видна была наша с начальником большая фотография, сделанная прямо на пороге гостиницы. – Спасители города. Победители Драконов. – нараспев прочел учитель. – Как удачно всё складывается: теперь не мы будем искать клиентов, а наоборот. – плеснув в блюдце раскаленного чаю, наставник подул на него и шумно выпил. – Только вот… – отставив чай, он защелкал в воздухе пальцами, будто пытаясь уловить нужные слова. – Одеться бы соответствующе. – А чем плохи мундиры? – я даже удивился. Очень мне нравилась форма нашего управления: строгий тёмно-зеленый китель с галунами, брюки с золотым кантом, жесткая фуражка с лаковым козырьком… – Тем, что они – мундиры, садовая твоя голова. – беззлобно ругнулся учитель. – Мы ж теперь совсем другие люди. Факиры. Заклинатели. Мы исполняем желания и дарим волшебство! – я растерялся. – И… что делать будем? – никогда о себе не думал, как о факире и заклинателе. Лумумба уже тянул вышитый бисером шнур для вызова слуг. Примчался управляющий. Такой же набриолиненный во всех местах, как и вчера. Бвана критически оглядел его малиновый бархатный пиджак, чесучовые модные галифе, лаковые, пускающие зеркальные блики, узконосые ботиночки… – А скажите мне, любезнейший, где можно раздобыть вот такой же дивный лапсердак? Нас тут, понимаете, в гости пригласили, а мы – с дороги, не подготовимшись… – Осмелюсь спросить-с, к кому приглашены господа маги? – В… Зеленый Пеликан, так, кажется? – бвана небрежно бросил на стол визитку, всю заляпанную золочеными завитушками. – О-о-о, к Мадам Елене? – тонко улыбнулся управляющий. – К Мадам Елене господа одеваются только в парадное. Фрак, пластрон, гвоздика в петлице. Всё это можно найти в торговом доме господина Ростопчия… – Никаких гвоздик. – Лумумба бросил в руки управителя пухлый бумажник. – Только орхидеи. Желательно, черные. Гулять, так гулять. Глава 8 Иван – Чувствую себя не в своей тарелке. – буркнул я недовольно. – Привыкай. – отмахнулся важный, как павлин на заседании городской комиссии, Лумумба. – Для настоящего оперативника не существует чужих тарелок. – Вам-то хорошо. На вас-то вон, костюмчик как влитой сидит. Драгоценный учитель выглядел, как принц крови. Роскошный шелковый бант подпирал благородные бакенбарды, а орхидея в петлице благоухала так, что хотелось открыть форточку. На меня же фрака не нашлось. Только пронзительный, как небесная синь, камзол, расшитый золотым позументом, и – позор на мою рыжую бедовую голову, – панталоны, схваченные у колен серебряными бриллиантовыми пряжками. В сотый раз я нервно провел ладонями по штанинам и пошевелил плечами. Уверен: одно неосторожное движение, и бархат лопнет по всем швам. – Да не возись ты! – приказал Лумумба. – Кто ж виноват, что на тебя ни один фрак не налез? Радуйся, что хоть это было. Портной сказал, от прошлогоднего карнавала осталось: заказал один молодчик, да так и не забрал – убили его раньше… – Вот уж славно! Обрядили, как клоуна, да еще и в покойничьи шмотки. Спасибо вам, бвана, по гроб жизни, век воли не видать… – получив подзатыльник, я обиделся и запыхтел. – Не ёрничай. Да не чешись! Дамы, знаешь ли, не выносят, когда при них чешутся. – Пряжки под коленями жмут. – Ничего, потерпишь. И в носу ковырять не смей. Я в сердцах отвернулся. Мало того, что обрядили, как лакея, дак еще и носом тычут. – Извини. – через пару минут наставник легонько похлопал меня по коленке. – Волнуюсь я что-то. – Опять предчувствие? – предчувствия Лумумбы обычно не предвещали ничего хорошего. – Да не то что бы… – он слегка, чтобы не помять фрак, пожал плечами. – Так, соображения некоторые. Ты, главное, не расслабляйся. Мало ли что. В первый миг, войдя в заведение Мадам Елены, я был ослеплен. Зеркала. Над зеркалами – хрусталя. Меж них – плюшевые шторы с кистями. Паркет натерт так, что глаза слепнут. В дальнем конце – возвышение, прикрытое до времени малиновым занавесом. Фонтан, устроенный посреди зала, выбрасывает хрустальные струи под самый потолок. Столы так и ломятся от всяческий яств. За ними сидят господа. И дамы. Глаза у меня и вовсе на лоб полезли: в нашей скудной армейской жизни о том, что такие дамы на свете водятся, я и помыслить не мог. Бриллианты, голые плечи, глубокие эти… как их… декольте. Все титьки наружу. И не стесняются совсем! У одной в разрезе юбки видно, где кончается чулок в сеточку и начинается… О-бал-деть, одним словом. Лумумба незаметно толкнул меня в бок. – Ваня, не пялься так откровенно. – Извините, бвана. Не могу удержаться: такие дамы… – Это, стажер, не дамы. – Ну женщины… – И не женщины. Это шлюхи, Вань. Дамы в такие заведения не ходят. Но имей в виду: вести себя с ними нужно, как с дамами. – О… – Ничего, разберешься. Главное, поменьше пялься и руки не распускай. На развлечения денег нет. Через весь зал, лавируя среди белоснежных столов, к нам плыла… Вот точно не шлюха. Высокая, с черными, коротко завитыми волосами. Изумрудное, словно из змеиной чешуи, платье обливает фигуру, как дорогое вино. На шее, в ушах и на запястьях благородно и тускло поблескивают золотые кольца. Она улыбнулась большим красивым ртом и сказала: – Добро пожаловать в моё заведение. Наставник, не растерявшись, щелкнул каблуками и склонился к шелковой черной перчатке. Я же стоял столбом, забыв все наставления учителя. Голос у нее был… Вот если золотую ложечку погрузить в банку с медом и медленно так, тягуче помешивать – он самый и будет. А когда она вспорхнула ресницами, будто крылышками, меня аж током пронзило. Откуда-то из живота начал распространяться жар, и я испугался, как бы он не дошел до щек: то-то сраму не оберешься… – Василий Лумумба. – отрекомендовался учитель. – К вашим услугам. А это – мой ассистент. – он небрежно кивнул в мою сторону и незаметно пнул по туфле. Я спохватился и, копируя наставника, клюнул протянутую перчатку. Пахла она… Не знаю. Чем-то таким знакомым. Терпким и как будто жгучим. Лилии и кайенский перец? – Иван. – я чуть не дал петуха. – Иван Спаситель. Т-тоже к вашим услугам. – Какая прелесть. – она улыбнулась большим красивым ртом. – А я Мадам Елена. – и подмигнула. Ей богу, не вру! – А! Я так понимаю, наши герои! – к нашей компании приблизился лощеный и прямой, как циркуль, господин. Он тоже был во фраке – тканью получше чуток, чем у наставника, но сидящем, как шинель на вешалке. Он схватил Лумумбину ладонь и затряс, проникновенно глядя тому в глаза. – Премного благодарен. Даже, можно сказать, обязан. Потрясен. Впечатлен. Восхищен. – всё это время он тряс. Наконец учитель осторожно извлек у долговязого свою конечность и вопросительно приподнял бровь. – О! Где мои манеры… – господин, прижав руки к бокам, поклонился. – Кнут Гамсунович Цаппель. Градоначальник. Я чуть не закатил глаза. Казалось, эти реверансы никогда не кончатся. А жрать хочется! И тянет по залу тушеной в орехах курицей, и свиными эскалопами, и, черт меня побери, дорогими шампанскими винами; и где-то уже начинает играть музыка и занавес колеблется призывно и завлекательно… А мы до сих пор стоим в дверях и кланяемся, как болванчики. – Господа! – фальцетом вдруг взревел Цаппель, роняя монокль. – Прошу за наш столик. – и он зашептал Мадам почти что на ухо: – Леночка, душенька… не возражаешь, если я сам займусь господами? Вот и славно, вот и договорились… А я уж тебе, как всегда… я уж… Улыбнувшись нам еще раз, Мадам Елена равнодушно глянула на градоначальника – лысина у того покрылась мелкими бисеринками пота – и неторопливо удалилась. И это было отдельное зрелище! Спины у её платья не было вообще, кожа аж светилась, а бедра двигались в таком ритме, что… Меня вновь толкнули в бок. – Не зевай, стажер! – подмигнул Лумумба. – Предчувствия меня не обманули… Через несколько минут мы наконец были представлены и усажены за самый большой и роскошно убранный стол. Публика подобралась заочно знакомая: тут были и упомянутый Шаробайкой господин Дуринян – чем-то смахивающий на нашего гостиничного управляющего набриолиненый хлыщ в шелковом пиджачке и рубашке с бриллиантовыми запонками. И господин Ростопчий – мужчина, напротив, основательный и крупный. Кабаньи щеки его отливали апоплексическим румянцем, маленькие глазки смотрели недоверчиво и настороженно, а могучая шея высвобождена из черного галстуха, – его хвостики уныло свисали на крахмальную грудь. Располагался Ростопчий вольготно и широко – видно, при своих габаритах никогда не чувствовал себя слоном в посудной лавке… Дальше сидел еще один. Представился, как Ян Живчик. Говорил он по-русски с еле заметным, очень мягким акцентом. Волосы имел золотые и кудрявые, но видно, что редеющие на темени и у лба, глаза голубые, но мутные от выпитого – перед блондином на столе стоял хрустальный графин, на дне которого едва плескалось что-то густое и почти черное. Фрачок на нем был завалящий, рубашка несвежая, а руки с длинными нервными пальцами постоянно пребывали в беспокойном движении, как у карточного шулера. Странно было вот что: он явно не вписывался в компанию блестящих богачей, торча меж них, будто редька средь благородных роз. Но, тем не менее, когда он что-нибудь говорил, все замолкали, несмотря на слегка пьяное заплетание языка. Вот он обратился к Дуриняну, и армянин тут же почтительно наклонился ближе, а затем во весь голос расхохотался, будто услышал уморительнейшую шутку. А в следующий момент блондинчик через стол доказывал что-то фон Цаппелю, и тот, склоняя благородные седины, кивал острым носом… Дамы, сидящие за столом, но нам почему-то не представленные, обращались к блондинчику запросто, называя Янеком, и всё время хихикали. Один Ростопчий в этом царстве всеобщего веселья был будто угнетен. Когда блондин обращал на него внимание, гигант только невразумительно рычал, демонстративно напихивал в рот что попадет с тарелки и яростно жевал, не вступая в прения. Чем-то ему Живчик, в отличие от других, не нравился. Лумумба блистал. Сверкая белозубой улыбкой, он рассказывал анекдоты дамам, подливал вина в бокал градоначальника, так же, как Дуринян, хохотал над неуклюжими остротами Янека… Потом учитель принялся рассказывать, что такое настоящий африканский бокор. – Вот умер, например, ваш богатый, а потому горячо любимый дядюшка. – вещал он проникающим в душу басом. – А завещания не оставил. Тяжба меж наследников может затянуться на многие годы, поглотив немалую часть состояния… Как быть? – он небрежно глотнул вина, – Конечно же, пригласить меня! Я поднимаю усопшего дядюшку и задаю ему вопрос, интересующий скорбящих наследников. Дядюшка отвечает – сия юдоль скорби ему уже до лампочки, и он быстренько, не чинясь, озвучивает завещание в присутствии понятых и стряпчего… Вуаля! Все довольны. Янек, недовольный тем, что внимание переключилось с него на нового фаворита, презрительно фыркает. – Или вот еще случай… – не обращая на него внимания, продолжает наставник. – Хочет уважаемый всеми коммерсант избавиться от конкурента… – Всё это ерунда. – вдруг чеканит Живчик и обводит стол помутневшим взором. – Зомби-шмомби, порчи с приворотами… Бабкины сказки. А вот я… – он поднимается, шатаясь и держась одной рукой за спинку стула. Из кончиков пальцев у него вырывается здоровенный язык пламени, все пригибаются. Дамы возмущенно пищат, у одной из них загорается перо в прическе…