– Ты потратил свою жизнь на то, что просуществует всего один день. Ты же знаешь… – Она исчезнет вместе с моей смертью. – он вновь открыл глаза и я вздрогнула. То же самое выражение, то же отчаяние, было в глазах зверя. – Но я не мог по-другому. Очень важно, чтобы её увидели. – А зверь с железными клыками? Он ведь тоже твой? Зачем? – Прости. Не смог удержаться. Считай, что он охранял сокровище… Надеюсь, ты с ним справилась? Беда с этими Запыленными. Даже на пороге смерти они верят в сказки. – Да. Он долго молчал, а потом сказал: – Красота. Осталось так мало красоты… Я не поняла, что он имел в виду, и сказала первое, что пришло в голову. – Ну, не так уж и мало. Есть небо и солнце, и облака, и дождь. И деревья, и цветы… Мир очень, очень красивый. Просто надо уметь видеть. – Уметь… видеть. В его ладони, бессильно лежащей на полу, появился цветок. Ярко-красный, с шелковистыми лепестками и черной серединкой. – Возьми. – сказал он. – На память. Я осторожно обхватила твердый гладкий стебель, поднесла цветок к лицу… Он пах солнцем и травой, и немножко медом. Через мгновение в воздухе закружили яркие искры, и мак рассыпался. Мужчина теперь лежал совершенно неподвижно. – Ну, вот и всё. – тихо сказала я и, протянув руку, закрыла ему глаза. Жалко. Жалко, что больше никто не увидит картины. Жалко, что нельзя теперь найти единорога и загадать желание. Жалко, что магия – это всего лишь мираж, несбыточная мечта. … Жаль, что не получилось помочь Бабуле. Глава 3 ИВАН Внутри было непривычно тихо. Не сновали по коридорам служащие с папками, не дребезжали, перебивая друг друга, телефоны, никто не бряцал победительно оружием и не ругался матом. Будто мы вошли не в Агентство по борьбе за безопасность аномалий, а в сонный, доживающий последние дни, трактир. В затхлом прокуренном фойе жужжали мухи, а у стены, рядом с казенного вида дерматиновым диваном, дрых громадный пес. Когда мы проходили мимо, он, приоткрыв один глаз, негромко что-то буркнул, а потом равнодушно отвернул брылястую морду к стене. Из окошка, как в самом обычном почтовом отделении, торчала седая, в букольках, макушка. – Любезнейшая… – позвал Лумумба, – Не подскажете, где найти господина главного начальника? – Вдоль по коридору направо по ступенькам вниз налево первая дверь. – тетка отбарабанила заученную фразу, даже не подняв головы. – Однако странные здесь порядки… – пробормотал учитель, направляясь в указанный коридор. …В кабинете, над столом, висела лысина. Обширная, бледная и вся в маленьких коричневых пятнышках, она покоилась в жесткой сивой поросли, как гигантское яйцо в неопрятном, сложенном как попало, гнезде. Скрип двери, возвестивший наше появление, на лысину впечатления не произвел. На столе располагались хрустальный графин, мутноватый, с отпечатками пальцев стакан, пачка разнокалиберных бумаг, древний бакелитовый телефон и тощий букетик карандашей в стеклянной банке. По бокам топырились локти, одетые в черные лоснящиеся нарукавники. Ладони прикрывали уши владельца лысины. Они были пухлые, как подушки – возможно потому он и не слышал ничего, что происходило в комнате. Лумумба, заложив руки за спину, принялся рассматривать картинки, развешанные на одной из стен. Что он там увидел под вековым слоем пыли – непонятно. Я было примерился вежливо постучать по столу, но тут зазвонил телефон. Звук его, пронзительный и громкий, всколыхнул воздух в комнате, а заодно вернул к жизни лысину. Она вскинулась, человек под ней, оказавшись курносым и веснушчатым, с жирными, будто он только что ел сало, губами, схватил трубку и заорал в нее что есть мочи: – Ну! Что? Это точно? – из телефона темпераментно запищало. – Дьявольщина! – лысый бросил трубку и увидел нас. Наставник мой к тому времени сидел, нога на ногу, в кресле для посетителей, я же чинно пристроился у него за спиной. Лысый протер глаза. – Вы… Хто вы? – вопросил он хрипло. – Плохо работаете. – поругал его Лумумба. – Гнать вас надо с должности. А предварительно, непременно принародно, высечь. – мужичок побагровел и выпучил глаза, став похожим на разгневанного карася. – В вверенном вам округе, милейший, объявился Сказочник. – неумолимо продолжил учитель. – Мы зафиксировали попытку превращения в козла. Жертва скончалась на месте! Но это еще не всё… По дороге к вам мы подверглись нападению. – мужик только хлопал веками, явно не понимая, что от него хотят. – В нас пустили файербол! Прямо на улице, при всем честном народе! Вы что тут, вообще мышей не ловите? Да вам трибунал светит, милейший, за такое попустительство… Лысый наконец смог набрать воздуха и заорал в ответ: – Да кто вы такие?! Кто пустил!? – багровые щеки его затряслись, изо рта полетела слюна, и я испугался, как бы несчастного не хватил удар. Явственно пахнуло перегаром. Наставник, по-моему, тоже обеспокоился. Вытащив из графина пробку, он плеснул в стакан и протянул его через стол. Лысый принял. Выпил мелкими глотками, выдохнул, занюхал рукавом… Вновь пахнуло перегаром, глаза мужичка посоловели. Однако! Вовсе не водичку на рабочем месте употребляет начальник местного отделения АББА… – Привет вам от Товарища Седого. – мягко сказал Лумумба, когда лысый наконец свел глаза в кучу и перестал задыхаться. – Разрешите представиться: старший оперуполномоченный, майор Базиль М'бвеле. Это, – он кивнул через плечо, – мой стажер и напарник, Иван Спаситель. Наставник показал ему корочки. – Бэ-э-э… – лысый впал в ступор, поводя рыбьими глазами с меня на Лумумбу. – Вам должна была прийти телеграмма. – помог я из-за спины наставника. – Не было никакой телеграммы! Знать ничего не знаю, ведать не ведаю… Никакой телеграммы в глаза не видел! Он замахал на нас руками, будто таким образом намеревался развеять наваждение. – Тем не менее мы здесь, и факта этого уже не отменить. – констатировал Лумумба, постучав костяшками пальцев по столешнице. Голос его зазвучал монотонно, в такт ударам. – Успокойтесь, мы не причиним вам вреда. – стук, стук… – Мы вам поможем… – стук – стук, – Всё будет хорошо… – стук – стук… Мы ваши друзья… Мы приехали, чтобы вам помочь… Лысый начал расслабляться. Плечи его чуть опустились, со щек отхлынула багровость, к глазам вернулась осмысленность. Наконец он достал платок и вытер им лицо. Трубно высморкался, скомкал тряпицу и вновь запихал в карман. – Извините, господа. Стресс. Я действительно не помню телеграммы. – Ничего. Мы вас прощаем. – великодушно кивнул учитель. Стучать он перестал. – Спасибо… Как, вы сказали, вас зовут? Лумумба повторил. У Лысого глаза вновь съехались к переносице. – Спаситель. – буркнул он. – Это шутки у вас такие? – Да какие уж тут шутки. – я пожал плечами. – Детдомовские мы. Были у нас, например, Ирка Евангелие, Ленка Псалтирь. Илюха Первосвященник, Мухаммед Богородица… Даже Мойша Святой Мученик. – Мой стажер воспитывался при Пастафарианском монастыре. – пояснил наставник. – Их макароннейшие преподобия принимали большое участие в спасении детей-беспризорников, оставшихся в живых после Распыления. Нарекали же сирот в силу своего иронического отношения к юдоли скорби, коей является наш мир. Лысый покорно кивнул. Наливая очередную порцию из графина – руки его уже не тряслись, – он с надеждой вопросил наставника: – Выпьем? – Благодарствую. – прикрыл глаза наставник. – Мы сыты. – А я выпью. – он быстро опрокинул стакан в пасть. – Если не возражаете… – Чего уж там. – милостиво разрешил учитель. – А теперь поведайте, милейший, что привело вас в столь пограничное состояние. И заодно представьтесь, окажите такую милость. А то как-то… – Шаробайко. Хрон Монадович. – грохнув стаканом о стол, Лысый вытянулся во фрунт. – Временно исполняющий обязанности начальника местного отделения. Кроме лысины, исполняющий обязанности был примечателен тем, что имел объемистый круглый живот в пиджаке с одной уцелевшей пуговицей. Под пиджаком, кроме прочего, имелись мятая косоворотка в горошек, толстая красная шея и целых три подбородка, покрытые небритой щетиной. Росту в нашем новом знакомом насчитывалось максимум сантиметров сто пятьдесят пять. – Садитесь. – разрешил Лумумба. – И докладывайте. Шаробайко разрешением пренебрег, а вместо этого заметался в узком пространстве меж столом и подоконником. – Мать Драконов. – выдавил он из себя на ходу, ломая руки. – Ведьма чешуйчатая! Требует выкуп: десять тысяч монет и фураж для тварей. – остановившись, он затравленно посмотрел в потолок. – А у меня денег нет! Казна уже восемь месяцев пуста, шаром покати! А жратва? Где я ей столько возьму? Фермеры – народ несознательный, за скот денег требуют! Не понимают, что ежели она драконов спустит – им первым достанется… – Между прочим, вам в обязанности вменяется пресекать воздействия, а не платить выкупы. – заметил Лумумба, флегматично рассматривая ногти.