– Мерзкие мыши, как только на улице холодает, сразу лезут в дом. Я нашла какашки, – сказала она, и ее передернуло. – Завтра по пути из школы купишь несколько мышеловок. Я подумал о Франце. – Ты хочешь убить их? Мать посмотрела на меня как-то странно: – А что еще нам делать с вредителями? В тот вечер, прежде чем мы легли спать, Франц снова положил рядом с собой на одеяло кусочек сыра, утащенный с кухни. – Я назову его Эрнст, – сказал он мне. – Откуда ты знаешь, что он не Эрма? Франц не ответил и вскоре уснул. А я-то как раз не спал. Я настороженно прислушивался и наконец услышал, как крошечные коготки скребут по деревянным половицам. Потом я увидел маленькую мышь, которая взбиралась вверх по одеялу, чтобы добраться до оставленного Францем сыра. Но я не дал ей этого сделать – схватил и швырнул о стену. Шум разбудил Франца, и он, увидев своего маленького питомца мертвым на полу, заплакал. Я уверен, мышь ничего не почувствовала. В конце концов, это была всего-навсего мышь. К тому же мать ясно сказала, как поступают с такими тварями. Я сделал то, что рано или поздно сделала бы она. Я всего лишь исполнил приказание. Не знаю, смогу ли я объяснить, каково это – внезапно стать золотым ребенком. Это верно, мои родители мало что могли сказать о Гитлере и политике Германии, но они возгордились, когда герр Золлемах стал приводить меня в пример другим мальчикам в нашем маленьком товариществе. Они больше не ругали меня за плохие отметки, потому что теперь я каждые выходные возвращался домой с лентами победителя и благодарностями от герра Золлемаха. Честно говоря, я не знаю, были ли мои родители убежденными нацистами. Мой отец не мог бы сражаться за Германию, даже если бы захотел; он повредил ногу в детстве, катаясь на санках, и потому хромал. И если мои родители испытывали сомнения по поводу того, какой Гитлеру виделась Германия, они ценили его оптимизм и надежды на то, что наша страна снова обретет свое величие. Как бы там ни было, я стал любимчиком герра Золлемаха, и это повышало их положение в обществе. Они были хорошими немцами, которые произвели на свет такого прекрасного мальчика. Ни один сварливый сосед не мог отпускать замечаний по поводу того, что мой отец не служит в армии, раз я был звездой местной ячейки Гитлерюгенда. Каждую пятницу я обедал в доме герра Золлемаха. Я приносил цветы его дочери, и однажды летним вечером, когда мне было шестнадцать, потерял с ней девственность на старой попоне посреди кукурузного поля. Герр Золлемах стал называть меня Sohn – сын, как будто я уже член семьи. И вскоре после моего семнадцатилетия порекомендовал меня в HJ-Streifendienst. Это были подразделения патрульной службы в Гитлерюгенде. Мы должны были поддерживать порядок на собраниях, разоблачать предателей и доносить на тех, кто плохо отзывался о Гитлере, будь это даже наши родители. Я слышал об одном мальчике, Вальтере Гессе, который выдал своего отца гестапо. Забавно, что нацисты не любили религию, но это самая близкая аналогия, которую я могу использовать, чтобы описать то, как нас обрабатывали в детстве. Официальная религия была прямой соперницей Третьего рейха в служении Германии, ведь кто может демонстрировать одинаковую верность фюреру и Господу Богу? Вместо празднования Рождества, к примеру, они отмечали Зимнее солнцестояние. Но ни один ребенок не выбирает сам свою религию; это дело случая, в покров какой веры вас обернут. Когда вы слишком юны, чтобы мыслить самостоятельно, вас крестят, водят в церковь, а там священники жужжат вам в уши, что Иисус умер за ваши грехи, при этом родители кивают головами и говорят, мол, да, верно. Разве вы можете им не поверить? Ровно такими же были для нас поучения герра Золлемаха и других наставников, которые говорили: «Плохое приносит вред, а хорошее – пользу». Все действительно звучало так просто. Когда учителя вешали на доску в классе карикатуру на еврея, указывая признаки, свидетельствующие о его принадлежности к низшим созданиям, мы верили им. Они были старшие, разумеется, им лучше знать. Какой ребенок не хочет, чтобы его страна стала самой лучшей, самой большой и сильнейшей в мире? Однажды герр Золлемах устроил для нашего Kameradschaft[21] особую экскурсию. Вместо того чтобы пешком отправиться за город, как мы делали часто, он повел нас коротким путем к замку Вевельсбург, который Генрих Гиммлер реквизировал под церемониальный штаб СС. Этот замок был всем нам хорошо знаком, мы выросли рядом с ним. Три его башни, возвышавшиеся на скале над долиной Альме, охраняли треугольный двор; все это было частью истории нашего края. Но никто из нас не был внутри замка, с тех пор как СС занялись его реконструкцией. Теперь никто не играл в футбол во дворе; туда пускали только избранных. – Кто может сказать мне, почему этот замок так важен? – спросил герр Золлемах, когда мы тащились вверх по холму. Мой брат, умник, ответил первым: – Он важен с исторической точки зрения, потому что расположен недалеко от места самой первой победы германцев, где Германн Херускер одержал верх над римлянами в девятом году новой эры. Остальные мальчики захихикали. В отличие от гимназии, здесь Франц не получал похвал за знание истории. – Но чем он важен для нас? – напирал на свое герр Золлемах. Мальчик по имени Лукас, который тоже был членом HJ-Streifendienst, как и я, поднял руку и сказал: – Он теперь принадлежит рейхсфюреру СС. Гиммлер, будучи шефом СС, возглавил полицию Германии и концентрационные лагеря, он посетил замок в 1933 году и взял его в аренду на сто лет, планируя отреставрировать для СС. В 1938 году северная башня все еще находилась на реконструкции – мы видели это, подходя к замку. – Гиммлер говорит, что Obergruppenführersaal[22] будет центром мира после окончательной победы, – заявил герр Золлемах. – Он уже углубил рвы и пытается украсить интерьер. Ходят слухи, он сегодня лично будет здесь, чтобы проверить, как идут работы. Вы слышите? Мальчики? Рейхсфюрер СС лично, прямо в Вевельсбурге! Я не представлял, как герр Золлемах получит доступ в замок, ведь его охраняли, и даже лидер местного Kameradschaft не был вхож в высшие эшелоны офицерства Национал-социалистической партии. Но когда мы приблизились, герр Золлемах отдал нацистское приветствие, и охранник ему ответил. – Вернер, – сказал герр Золлемах, – исключительный денек, а? – Вы как раз вовремя, – ответил солдат. – Скажите, как Мария? И девочки? Я вдруг понял, что герр Золлемах ничего не пускает на самотек. Брат дернул меня за руку, чтобы привлечь мое внимание к мужчине, который стоял посреди двора и обращался к группе офицеров. – Кровь сказывается, – говорил он. – Законы арийского отбора благоприятствуют тем, кто сильнее, умнее, тверже характером, чем те, кто уступает им в этих качествах. Преданность. Послушание. Честность. Долг. Товарищество. Вот краеугольные камни рыцарства старых и будущих эсэсовцев. Я не понимал его слов, но, судя по тому, с каким уважением внимали ему офицеры, догадался, что это, наверное, и был сам Гиммлер. Правда, этот тщедушный, напыщенный человек походил скорее на банковского служащего, чем на шефа германской полиции. Потом я заметил, что он указывает на меня: – Ты, мальчик. Я вышел вперед и отдал ему честь, как нас учили на собраниях Гитлерюгенда. – Ты местный? – Да, рейхсфюрер. Я член патрульного отряда Гитлерюгенда. – Скажи, мальчик, почему страна, которая стремится к расовой чистоте и грядущему новому миру, выбрала полуразрушенный замок тренировочным центром? Это был хитрый вопрос. Разумеется, такой большой человек, как Гиммлер, не мог ошибиться в выборе места вроде Вевельсбурга. У меня пересохло во рту. Стоявший рядом со мной брат кашлянул и шепнул: – Хартманн. Я не сообразил, на что он намекал, произнося нашу фамилию. Может, он решил, что мне нужно представиться. Тогда Гиммлер точно узнал бы, что за идиот стоит перед ним. Потом до меня дошло, что Франц сказал не «Хартманн», а «Германн». – Потому, – ответил я, – что это не ветхий замок. Гиммлер медленно улыбнулся: – Продолжай. – Это место, где Германн Херускер сражался с римлянами и победил их. Другие народы стали частью Римской империи, а германцы сохранили свою самобытность. Рейхсфюрер прищурился: – Как тебя зовут, мальчик? – Камерадшафтсфюрер Хартманн, – ответил я. Гиммлер подошел и положил руку мне на плечо: – Боец, ученый и вожак – три в одном. Вот будущее Германии. – Толпа взорвалась радостными криками, а Гиммлер выставил меня вперед и сказал: – Ты пойдешь со мной. Он повел меня вниз по ступеням к die Gruft, склепу. В основании находившейся на реконструкции башни была круглая комната, в центре которой была закопана в землю газовая труба. По кругу располагались двенадцать ниш, в каждой стояло по пьедесталу. – Здесь все закончится, – сказал Гиммлер, голос его звучал гулко в маленьком помещении. – Пепел к пеплу, прах к праху. – Рейхсфюрер?.. – Здесь я буду пребывать после нашей окончательной победы. Тут обретут последний покой двенадцать верховных генералов СС. – Он повернулся ко мне. – Вероятно, пришло время такому блестящему юноше, как ты, понять, кем ты можешь стать. И в тот момент я решил вступить в их ряды. Насколько герр Золлемах гордился тем, что я стал штурмовиком СС, настолько моя мать была этим расстроена. Она беспокоилась за меня, потому что война разгоралась. Но ровно так же она тревожилась за моего брата, который в восемнадцать лет ушел от жизни в книги и останется без моего покровительства. Накануне моего отъезда в концентрационный лагерь Заксенхаузен для службы в отряде СС «Мертвая голова» мать с отцом устроили маленькое торжество. Пришли наши соседи и друзья. Один из них, герр Шеффт, работавший в местной газете, сделал фотографию, как я задуваю свечи на испеченном матерью шоколадном торте. Я все еще храню вырезку из газеты, которую мать позже послала мне по почте. Я часто смотрю на этот снимок. Видите, как я счастлив на нем? Не только потому, что занес над тарелкой вилку и готов набить рот чем-то вкусным. Не только потому, что пью пиво, как взрослый мужчина. Но потому, что у меня все впереди. Это последняя фотография, на которой глаза мои еще не полны мудрости и понимания. Один из приятелей отца запел в мою честь: – Hoch soll er leben, hoch soll er leben, dreimal hoch[23]. Вдруг дверь распахнулась, в комнату вбежал младший брат моего друга Лукаса, растрепанный, дрожащий от возбуждения, и с порога выпалил: – Герр Золлемах зовет нас, мы должны прийти немедленно и не в форме! Хм, это любопытно. Мы всегда с особой гордостью носили форму. Матери совсем не хотелось отпускать нас неизвестно куда поздним вечером. Однако мы с Францем и другие члены Гитлерюгенда вслед за Лукасом побежали в клуб, где устраивались наши собрания, и там застали герра Золлемаха, одетого, как и мы, в штатское. Перед домом стоял грузовик типа военного, с открытым кузовом и скамьями внутри. Мы набились туда, и из обрывков того, что мы услышали от других ребят, я понял, что какой-то польский еврей убил одного немецкого чиновника по имени Фом Рат и фюрер лично заявил, что спонтанные акты возмездия со стороны немцев неизбежны. К моменту, когда грузовик приехал в Падерборн, что всего в нескольких милях от Вевельсбурга, на улицах было полно людей, вооруженных кувалдами и топорами.