При чем здесь клетка? — подумал Беркович. Может, там сидела змея, как в рассказе Конан-Дойля «Пестрая лента»? Среди ночи змея выбралась наружу, влезла на постель, Каспи проснулся, увидел перед собой страшное существо и с перепугу бросился в окно. А змея? А змея — следом. И уползла, гады ведь очень живучи. Бред. К тому же, как могло животное выбраться из запертой клетки? Или оно было настолько разумно, что, выбравшись, заперло за собой дверцу? Посмеявшись представшей перед мысленным взором картине, Беркович отложил протоколы в сторону и задумался. Почему-то ему казалось, что он уже знает и ответ на вопрос, почему Каспи выпал из окна, и способ, с помощью которого брокера заставили это сделать… Что-то он читал в протоколе… Что? Беркович придвинул бумаги и начал чтение с самого начала. К Каспи приходила женщина. Ну и что? После ее ухода он был жив-здоров, да и время было раннее. Потом явился Вингейт с чемоданом… Вингейт с чемоданом. С каким еще чемоданом? Для чего идти на вечернюю встречу с чемоданом, и что в нем могло находиться? Впрочем, какое это имело значение? Пушки там не было, а капсулу с ядом можно спрятать и в карман. И все-таки Беркович продолжал думать о чемодане и представлять, как Вингейт входит в квартиру Каспи, хозяин предлагает гостю сесть, сам идет на кухню за угощением, а гость в это время… Что он мог сделать? Подменить один чемодан другим? Украсть что-то у Каспи и спрятать в чемодан, специально для этого принесенный? Или… А что, если наоборот, Вингейт не украл что-то, а принес и положил, когда хозяин был на кухне? Чепуха. Что он мог положить и зачем? А что, если Каспи хотел завести животное и попросил Вингейта, чтобы тот принес клетку? Господи, какая ерунда… Беркович перечитал протокол допроса Вингейта, посидел, задумавшись, а потом сказал: — Извините, инспектор. Здесь не сказано, было ли душно в спальне, когда туда вошли полицейские. — О чем вы, сержант? — переспросил Хутиэли, за разговором с экспертом уже забывший о присутствии Берковича. — Ах, это вы о деле Каспи… Нет, не думаю, там же было раскрыто окно! — Вот именно, — кивнул Беркович. — Надо будет сказать коллегам в Герцлии, чтобы арестовали этого Вингейта по подозрению в убийстве. Оба — Хутиэли и эксперт Кац — изумленно воззрились на Берковича. — Да, — продолжал тот. — Наверняка они обделывали на бирже какие-то дела, а потом Вингейту понадобилось устранить брокера. Он принес клетку и, когда Каспи готовил кофе, спрятал ее в спальне под кроватью. Именно поэтому он явился с чемоданом… — И что? — удивился Хутиэли. — В клетке был скорпион? Вы же понимаете, сержант, что это… — В клетке никого не было, — быстро сказал Беркович. — Там лежал большой брусок сухой углекислоты, вот и все. Она начала испаряться, сначала это ведь совершенно не ощущается, а потом Каспи лег спать в запертой спальне… Углекислота испарилась полностью, думаю, часа за два, Каспи начали сниться кошмары, а потом наступило удушье, он вскочил, и естественным движением было — броситься к окну, раскрыть его… — И вывалиться? — сказал эксперт. — Черт, это могло быть… Ужас после кошмара, можно вообразить все, что угодно… Это могло быть! Инспектор покачал головой, но все же потянулся к телефону. — Почему вам пришла в голову эта идея? — спросил Хутиэли у Берковича месяц спустя, когда суд приговорил Вингейта к двадцати годам тюрьмы. — Не знаю, — протянул сержант. — Кажется, я подумал: «Куда, черт возьми, испарилась эта змея из клетки?» Птицы над берегом — Сержант, — сказал инспектор Хутиэли, — вы любите плавать в море? — Я вообще не умею плавать, — признался сержант Беркович, поднимая голову от клавиатуры: он печатал отчет о проведенном расследовании и был полностью поглощен этим занятием, столь же нудным, сколь, к сожалению, необходимым. — Это плохо, — огорчился инспектор. — Если яхта накренится, вы можете упасть в воду. — Какая яхта? — Беркович отвлекся, наконец, от отчета и понял, что Хутиэли неспроста задает свои вопросы. — Что-то произошло в море? — Именно что-то, — хмуро сказал инспектор. — Патрульный Михаэли снял первые показания, но они достаточно противоречивы, придется вам, сержант, выехать на место. Пока неясно, был ли это несчастный случай или, может быть, убийство. — Куда ехать? — Беркович выключил компьютер и открыл ящик стола, где лежал пистолет. — Район вилл в Герцлии-питуах, на самом побережье, машина ждет внизу, водитель знает дорогу! — Хутиэли кричал эти слова вслед Берковичу, уже сбегавшему по лестнице. В Тель-Авиве было жарко, и Беркович вспотел, не успев дойти до патрульной машины, дожидавшейся у тротуара. Солнце стояло почти в зените, и этот небольшой штрих наводил сержанта на мысль о том, что ему вряд ли придется иметь дело с убийцей: обычно люди убивают друг друга либо поздно вечером, либо ночью, а происшествие на побережье случилось всего час назад, при ярком свете дня… Скорее всего, действительно несчастный случай. О том, что произошло, Беркович узнал от патрульного Илана Михаэли, встретившего группу из Тель-Авива у входа в большой двухэтажный коттедж, стоявший на самом берегу Средиземного моря в некотором отдалении от остальных вилл и коттеджей. — Дом этот, — сказал Михаэли, — принадлежит Амиру Шаллону, одному из хозяев ювелирной фирмы «Маром», у них офис в Рамат-Гане. Фирмой заправляют три человека — кроме Шаллона, это Рон Шиндлер и Амнон Вайсман. Они давние компаньоны, я точно, конечно, не успел узнать деталей, но знаю, что эти люди связаны друг с другом много лет — еще, кажется, с войны Судного дня, когда они вместе служили в одной из пехотных частей. В таких случаях связи очень крепкие, вы знаете, и потому мне лично трудно поверить в то, что кто-то из них мог убить другого… — Почему вообще возникла версия об убийстве? — спросил Беркович. — И что, собственно, случилось? — Эти трое приехали сюда вчера вечером, — продолжил рассказ Михаэли. — Приехали с женами, но женщины с утра отправились в Рамат-Авив по своим делам, мужчины остались здесь одни и собирались развлечься. Шаллон, хозяин коттеджа, и Вайсман решили отправиться в бухту половить рыбу, а Шиндлер остался на берегу… — Ловить рыбу? — с недоумением переспросил Беркович, оглядывая поверхность моря, не очень бурную в это время суток, но все же явно не располагающую к ловле рыбы. Кого можно было поймать в этой воде? Кита? — Ну… — протянул Михаэли. — Они тоже понимали, что вряд ли что-то поймают, отправились скорее на прогулку. Но удочки взяли, точно. Отойдя от берега метров на двести, они забросили удочки и стали о чем-то оживленно беседовать. — Откуда это известно? — перебил Беркович. — Вообще говоря, — смутился Михаэли, — неизвестно, чем они занимались в лодке. Шиндлер, оставшийся на берегу, уверяет, что не смотрел в ту сторону, а если бы и смотрел, то увидеть ничего не смог бы — слишком далеко. Но ведь чем-то они в лодке занимались, не танцами же… — Конечно, — согласился сержант, отдав должное ходу мысли патрульного. — Что случилось потом? — Случилось то, что Шаллон утонул! Тело его выловили из воды незадолго до вашего прибытия, сержант, и увезли в Абу-Кабир. Проблема в том, сам Шаллон случайно упал с борта в море или его столкнул Вайсман. — Были причины так думать? — быстро спросил Беркович. — Нет, о спорах между компаньонами мне ничего не известно, — покачал головой Михаэли. — Но Шиндлер видел, как Вайсман столкнул Шаллона в воду… — Стоп, — прервал Беркович. — Где сейчас Шиндлер и Вайсман? — Вайсман задержан до выяснения обстоятельств, я отправил его в полицейский участок Герцлии-питуах. А Шиндлер наверху, сидит в салоне и ждет, когда вы с ним поговорите. Беркович взбежал по крутой винтовой лестнице на второй этаж. Салон был огромен, окна выходили на море, и сейчас в них, как в раме художника, виден был замечательный пейзаж, освещенный ослепительным южным солнцем. Шиндлер, сухой мужчина пятидесяти лет, сидел в кресле и мрачно смотрел перед собой. Беркович опустился в соседнее кресло и представился. Шиндлер медленно перевел взгляд на сержанта, нахмурился, будто пытаясь понять, что происходит. — А-а… — протянул он. — Вы пришли, чтобы опять задавать вопросы… Я уже рассказывал этому… как его… — Видимо, — сказал Беркович, — расследовать этот случай поручат мне, и потому вам придется повторить все, что вы говорили патрульному Михаэли. Где вы были, когда Шаллон и Вайсман отправились в море? — Я… на крыше, — медленно заговорил Шиндлер. — Там навес, ветер продувает и довольно прохладно… Я сидел в плетеном кресле и следил за птицами. — Следили за птицами? — удивился Беркович. — Да, — с некоторым раздражением сказал Шиндлер. — У Амира сильный бинокль, он любит… любил… наблюдать с крыши за… м-м… за разными явлениями. — Соседками, например, — вставил Беркович. — Что? Ну… Возможно, и так. Неважно. Бинокль лежал на столике под тентом, и, пока Амир с Шаем ловили рыбу, я от нечего делать наблюдал… Нет, не за соседями, успокойтесь. За птицами. Здесь ведь не только воробьи и чайки, если сидеть тихо, то можно увидеть и других птиц. Одна, к примеру, свила гнездо на вершине пальмы, той, что стоит за коттеджем со стороны моря. Похожа на аиста, но слишком маленькая, я не орнитолог, поэтому не могу сказать точно… — Понятно, — перебил Беркович. — Вы сидели на крыше и следили за этой птицей, верно? — Да, — согласился Шиндлер. — Может, поднимемся наверх и вы мне покажете, как это все происходило? — Да зачем вам это? — удивился Шиндлер. — Чтобы представить в деталях всю картину, — пояснил Беркович. Шиндлер с трудом поднялся и, шаркая ногами, направился к лестнице, которая вела наверх, к люку, выходившему на крышу коттеджа. Беркович подумал, что Шиндлер не сумеет подняться самостоятельно, и приготовился помочь, но тот, на удивление, быстро взлетел по узкой лестнице, и оказался на крыше прежде, чем Беркович успел преодолеть половину подъема. Наверху дул ветер, тент, под которым, судя по его рассказу, сидел Шиндлер, гудел, будто парус. Море бурлило, и Беркович подумал, что в такую погоду он бы не отошел от берега даже на океанском лайнере. — Ветер поднялся недавно, — сказал Шиндлер, — а тогда была тихая погода. В это трудно было поверить. «Тогда» означало — два часа назад. — Хорошо, — сказал сержант и взял в руки лежавший на столике большой морской бинокль. — Вы смотрели на птицу и… что дальше? — В какой-то момент я случайно перевел бинокль в сторону моря и увидел, как на яхте… Шиндлер замолчал, перед его глазами, видимо, вновь предстала увиденная им картина.