Стажер осмотрел вешалку, на которой висело небольшое вафельное полотенце, пощупал материю — полотенце было почти сухим. Рядом на вешалке висел теплый халат, какие обычно надевают после купания. Значит, он пришел сюда в халате, умылся, надел брюки и рубашку… Беркович поискал глазами и, увидев стоявшую в углу корзину для грязного белья, удовлетворенно хмыкнул и открыл крышку. Сверху лежала пара носков, под ними рубашки, белье. Стажер вываливал вещи на пол, он начал хмуриться, подозрения не оправдывались, это было неприятно… То, что он искал, лежало на самом дне корзины. — Ага, — удовлетворенно сказал Беркович и побросал грязные вещи назад. Выйдя в салон, он обнаружил, что тело Халифмана уже собираются уносить. Сержант Горелик подписывал какие-то бумаги, а племянник Халифмана, здоровенный детина под два метра ростом, мрачно смотрел на мертвое тело, прислонившись к дверному косяку. — Еще раз примите соболезнования, господин Дранкер, — сказал Горелик. — Вас вызовут в полицию для уточнения показаний, это недолго… Поехали, стажер. — Минутку, — попросил Беркович. — Господин Дранкер, — обратился он к племяннику, — за что вы ненавидели своего дядю? Дранкер медленно перевел взгляд на стажера, думал он о чем-то своем и еще не понял вопроса. Наконец, до него дошло, и племянник подрядчика Халифмана стал наливаться краской, как помидор на солнце. — О чем вы? — сказал он. — Я… — Ну, — продолжал Беркович, — должна ведь быть какая-то причина, по которой вы убили дядю! Дранкер молча сделал шаг вперед и неожиданно бросился на стажера с явным намерением свалить его с ног. Между ними совершенно неожиданно оказался сержант Горелик, и удар пришелся ему по скуле, но секунду спустя рука Дранкера была вывернута за спину, и племянник взвыл от боли. — Все-все, — сказал сержант, отпуская Дранкера. — Не нужно так… Я вас понимаю, но все-таки… Послушайте, стажер, — обратился он к Берковичу, — вы бы сначала думали, а потом открывали рот. — Так я именно так и сделал, — невозмутимо отозвался Беркович. — Этот господин приехал сюда не в восемь, как он утверждает, а чуть раньше. И убил своего дядю. Очередное поползновение Дранкера довести до сведения стажера свое мнение об этой следственной версии было пресечено на этот раз двумя полицейскими, которым пришлось удерживать племянника силой, пока Беркович объяснял ход своих рассуждений. — Вся эта история, — сказал он, — показалась мне неправильной с самого начала. Видите ли, в карманах брюк Халифмана оказались вещи, которые обычно держат дома и не берут с собой на улицу. Им место в домашнем халате. Мало того, сетка для волос почему-то была в правом кармане — как она могла туда попасть, если у Халифмана была сломана правая рука? Кстати, когда он ее сломал? — Неделю назад, — сказал сержант, — неудачно упал на стройке… — Потом я осмотрел ванную комнату, — продолжал Беркович, отойдя подальше от Дранкера, который вырывался из рук державших его полицейских. — И обнаружил на полу потеки воды. — Естественно, — пожал плечами Горелик, — он же умывался, а с гипсом на руке это не сделаешь аккуратно. — Воды было слишком много, — покачал головой стажер. — Я обнаружил лужу даже в углу, около бельевой корзины. Либо он уж очень сильно брызгался, а потом не удосужился подтереть, либо… — Либо что? — поднял брови Горелик. — Либо, — пояснил Беркович, — он не умывался, а принимал ванну. Вошел его племянник. Возможно, Халифман даже и не услышал его из-за шума воды. Этот господин подошел вплотную и выстрелил дяде в висок. Потом вытащил тело, положил на пол, вытер, мокрое полотенце спрятал в глубину бельевой корзины… Кстати, оно там и лежит, я видел… Надел на дядю вещи, которые висели на вешалке — брюки и рубашку. Нужно было надеть вовсе не это, а домашний халат, но ведь господин Дранкер торопился и не подумал… Рассовал по карманам вещи, которые Халифман положил на полочку. И сеточка для волос оказалась в правом кармане, куда дядя никак не мог ее положить — разве что неделю назад, до того, как сломал правую руку… Потом племянник перетащил тело в салон, уложил на диван, вытер рукоятку пистолета, вложил в дядину руку — левую, естественно… Вернулся в ванную, подтер воду на полу, вытер следы крови… Правда, не до конца — несколько маленьких капель остались, не на самой ванне, на белой поверхности, господин Дранкер их бы увидел… Нет, с внешней стороны, там, где коричневый кафель. — Посмотрите, — коротко приказал сержант одному из сотрудников. Минуту спустя, когда полицейский подтвердил слова Берковича, Горелик с кислым выражением на лице обратился к Дранкеру: — Я задерживаю вас до выяснения обстоятельств. Предупреждаю: вы имеете право не отвечать на вопросы, можете позвонить своему адвокату, и каждое ваше слово может быть истолковано против вас. Дранкер не ответил, он смотрел на стажера с ненавистью, и в этот взгляд была вложена вся оставшаяся у него энергия. Взгляд из окна — Этот ваш стажер, — пожаловался сержант Горелик, — действует мне на нервы. Почему он постоянно вылезает со своими идеями? — Ну… — протянул инспектор Хутиэли, — видимо, ему не очень нравится служба, вот он и старается поскорее закончить дела и смыться домой. — Вы знаете, почему ему так часто удается выявить преступника? — не очень любезно сказал Горелик. — Мы, оперативники, делаем всю предварительную работу, а потом вы присылаете своего стажера, и он на всем готовом строит свои умозаключения… — Кто вам мешает строить такие же заключения до его приезда? — в свою очередь нахмурился Хутиэли. — Давайте не будем спорить. Возьмите Берковича на следующий выезд, пусть присутствует с самого начала. Тогда и посмотрите, чьи идеи резвее. Сержант вышел из кабинета недовольный и, столкнувшись в коридоре со стажером Берковичем, не смог сдержать гримасы. Беркович улыбнулся и Горелику пришлось ответить тем же, что в сочетании с не успевшей сползти с лица гримасой недовольства сделало его физиономию похожей на маску циркового клоуна. — Что это с господином сержантом? — с беспокойством спросил стажер, войдя в кабинет Хутиэли. — Он будто съел целый лимон. — Ты его довел до ручки, — сообщил инспектор. — Если я посылаю тебя с группой, твое дело — учиться у мастеров, а не вылезать с идеями. Он повернулся к компьютеру, но заняться работой не успел: зазвонил телефон. — Ну где ваш стажер? — спросил мрачный голос сержанта Горелика. — Если он не будет у машины на третьей стоянке через двадцать секунд, мы выедем без него. — Куда? — спросил Хутиэли, одновременно делая стажеру знак выметаться из комнаты и показывая пальцами номер стоянки, где ждала машина. — Бней-Брак, убийство, — сообщил Горелик. Полицейская машина свернула на плохо освещенную улицу и остановилась у невысокого забора, за которым виден был сад из десятка апельсиновых деревьев и небольшой двухэтажный коттедж. Горелик направился к телу мужчины, лежавшему посреди двора на дорожке, которая вела к коттеджу. В свете установленного экспертами прожектора даже издали можно было увидеть, что голова хозяина коттеджа проломлена. Беркович отвернулся, он не мог еще спокойно смотреть на мертвецов, особенно если крови было больше, чем может вытечь из порезанного пальца. Даже служба в «Голани» и участие в боевых вылазках против «Хизбаллы» не приучила Берковича к виду крови. Он предпочел войти в дом и присоединиться к сержанту Фельдману, который на кухне записывал сбивчивые показания Егудит Бреннер, сиделки, которая весь этот вечер провела у постели Ханы Менаше, чей муж лежал сейчас во дворе. — Хотите что-нибудь спросить, стажер? — повернулся к Берковичу сержант. — Я уже закончил. — Что я могу спросить, если ничего не знаю? — пожал плечами Беркович. — Пожалуйста, — сказал Фельдман и протянул стажеру несколько скрепленных листов — протокол первичного допроса свидетеля. Егудит Бреннер, 36 лет, сиделка, работающая по найму, вот уже три месяца приходила к Хане Менаше каждый вечер. Хана, жена хозяина туристического агентства Меира Менаше, молодая еще, по сути, женщина (ей лишь недавно исполнилось сорок) была частично парализована и не вставала с постели. Муж много работал, единственный сын служил в армии, и присутствие сиделки было, конечно, необходимо. Сегодня Егудит пришла, как обычно, в пять вечера, хозяин рассказал ей, как чувствовала себя жена, какие рекомендации дал посетивший ее врач, что успела сделать дневная сиделка. Потом Егудит поднялась в спальню Ханы, а Меир уехал. Вернулся хозяин около десяти часов, машину он держал во дворе, у левого угла дома было место для стоянки. Егудит, услышав шум мотора, выглянула в окно и сказала Хане, что вернулся муж. Меир вышел из машины и направился ко входу в дом. У него, однако, развязался шнурок на ботинке, и он наклонился, чтобы завязать узел. В это время из-за дерева появилась фигура женщины. Женщина подошла сзади к наклонившемуся Меиру и ударила его по голове то ли палкой, то ли ломом. Меир упал головой вперед, а женщина мгновенно скрылась среди деревьев. Егудит с трудом сдержала крик, чтобы не травмировать хозяйку. — Пойди, открой ему дверь, — сказала Хана. По словам Егудит, она минуту молча смотрела за окно, не в силах ни сделать что-либо, ни даже сказать хотя бы слово. — Ну что же ты? — нетерпеливо сказала Хана. — Попроси Меира, чтобы он поднялся ко мне. — О, Хана, — проговорила Егудит. — Я сейчас видела… — Что такое? — Кто-то подошел к Меиру… О Господи, нужно позвонить в полицию! Что было дальше, Егудит помнила плохо, и показания ее в этой части практически не содержали информации. Когда приехала оперативная группа, Егудит открыла дверь и сказала, что так и не вышла во двор — она боялась, что та женщина поблизости и сможет расправиться с ней тоже. Следующий лист протокола содержал краткие показания Ханы Менаше. Бедная женщина была вне себя от потрясения. Жена (теперь уже вдова) Меира Менаше показала, что не слышала, как приехал муж, потому что в комнате работал телевизор (показывали сериал «Рамат-Авив гимел»). Хана подтвердила все, сказанное Егудит, и показала также, что сиделка после пяти часов вечера из дома не отлучалась. На отдельном листе был составленный по описанию Егудит предварительный словесный портрет женщины-убийцы. Прочитав описание, стажер почему-то широко улыбнулся и вернул листы сержанту без каких-либо комментариев. — Если вам не нужно возвращаться к хозяйке, — любезко обратился Беркович к Егудит, — я хотел бы поговорить с вами о Меире. — Там сейчас врач, — вмешался сержант. — Нужды в присутствии сиделки пока нет. Если понадоибится, ее вызовут. — Хорошо… — рассеянно проговорил Беркович. — Егудит, скажите, Меир обычно, если уезжал вечером, то не возвращался обратно? Ну, я хочу сказать: может, он приезжал зачем-либо, а потом уезжал опять? — Нет, — пожала плечами женщина. — Зачем ему? — Не знаю… Скажите, сержант, к дому можно подъехать с другой стороны? — Нет, — ответил Фельдман. — Здесь есть другой выход, но, как я понял, обычно им не пользуются, там строят дом, нет освещения… — Очень интересно! — оживился Беркович. — Скажите, Егудит, как по-вашему, извините, конечно, что я спрашиваю… Но вы наверняка думали об этом… У Меира есть… была любовница? — А кто же его убил, если не она? — удивилась сиделка. — Наверное, они поругались, не знаю… — Во дворе довольно яркие фонари, — раздумчиво произнес стажер. — Этого освещения было достаточно, чтобы разглядеть черты лица женщины, которая ударила Меира? — Вполне достаточно! — отрезала Егудит. — Поднимитесь в спальню и убедитесь сами. Сержант меня уже спрашивал об этом. — Вполне достаточно, — подтвердил сержант Фельдман. — До того, как зажгли прожектор, я вполне отчетливо видел из окна каждого, кто находился во дворе. — На работу вас нанимал сам Меир Менаше? Я хочу сказать, он давал объявление в газету или… — Какое это имеет значение? — раздраженно сказала женщина. — Меня порекомендовал знакомый господина Менаше, прежде я ухаживала за его сестрой.