— Разговор прервался в три сорок две. Точнее, в три сорок две Лиор перестал отвечать на послания Анель. Она звала его еще семь минут, а потом прервала связь. — Значит, убийство произошло именно в это время? — Скорее всего. — Кто же завершил связь и вышел из Интернета, если Лиор был мертв, а Сара в этом деле профан? — Я уже спрашивал об этом у Шмулика, а тот задал вопрос Саре. По ее словам, не такая уж она дура и кое в чем все-таки разбирается. Во всяком случае, выключить компьютер она может сама. — Да? Находясь в состоянии аффекта после убийства мужа? — После убийства прошло больше трех часов, прежде чем она вызвала полицию, — напомнил Хан. — Вряд ли она сидела все это время, глядя на тело. Пришла в себя, выключила компьютер… — Просто выключила или предварительно прервала связь в Интернете? Ведь одно дело, если она всего лишь нажала на кнопку, это способен сделать всякий, и другое дело, если… — Я тебя понял, — возбужденно сказал Хан. — сейчас я это проверю. Он принялся стучать по клавишам и читать появлявшиеся на экране тексты, в которых Беркович понимал лишь отдельные слова. — Ну-ну, — сказал наконец эксперт. — Нет, она не просто нажала на кнопку. Она сначала прервала связь с Интернетом, потом закрыла все работавшие программы и лишь после этого отдала команду на отключение. То есть, все процедуры были выполнены правильно, и это говорит о… — О том, что женщина, по-первых, разбирается в компьтерах, а во-вторых, что она вовсе не была в состоянии аффекта. Или… — Или что? — насторожился эксперт. — Я полагаю, что она действительно могла кое-что уметь… — Или, — прервал Беркович, — здесь в это время находился некто третий, для которого правильное отключение программ — акт автоматизма. Человек, которые даже в состоянии стресса не будет просто нажимать на кнопку отключения. — Третий? — нахмурился Хан. — Чьи пальцевые следы ты обнаружил на рукоятке стилета? — Ничьи, — пожал плечами эксперт. — Сара утверждает, что стерла их. — Зачем? Она же призналась в убийстве! — Плохо соображала. Стерла следы, потом поняла, что лучше сознаться. — Плохо соображала? И не забыла правильно выключить компьютер? А почему тело убитого лежало в спальне, а не здесь? — Об этом Шмулик ее при мне спросил. Сара сказала, что муж бросился на нее, она побежала, забежала в спальню… — В самый угол? Туда, где он ее наверняка схватил бы? Почему не в салон? Стресс, аффект? Но она схватила нож, лежавший на тумбочке, и обежала кровать, прежде чем нанести удар! А муж в это время стоял и ждал нападения? — Да, нестыковка, — согласился эксперт. — К чему ты, собственно, клонишь? — К тому, что не было никакого аффекта, а было заранее спланированное убийство. И без третьего не обошлось. Кстати, за компьютером сидел не Лиор. Лиор в это время спал, и я уверен, что слишком крепко — не без помощи Сары. Что-то она ему подсыпала… Ты собирался во время вскрытия исследовать кровь на содержание наркотических веществ? — Нет, — удивился Хан. — Это же не отравление. Убили Лиора стилетом… — Проведи такой анализ, — потребовал Беркович. — Тогда и сделаем окончательный вывод. А я пока попрошу Шмулика, чтобы он задержал этого типа до выяснения обстоятельств. — Какого типа? — Ну, программиста, которого Сара вызывала, чтобы уличить мужа. — Ты думаешь, что… — Поговорим после вскрытия, — твердо сказал Беркович. Вечером друзья сидели в лаборатории судебно-медицинской экспертизы, и Рон Хан угощал инспектора ароматным кофе. — Ты оказался прав, — сказал эксперт. — В крови Лиора я обнаружил сильное снотворное. Он проспал бы до утра, если бы не… — Если бы в спальню не вошел этот тип. Кстати, его имя Ариэль Бартана. Вошел, стащил спавшего с постели и ударил в сердце стилетом. Эти двое — Ариэль и Сара — были любовниками уже несколько месяцев. Сначала Сара действительно обратилась к Бартане за советом, а потом пошло-поехало. — Откуда ты это знаешь? — удивился Хан. — Расспросил соседей. Кое-кто видел, как Бартана приходил к Саре в отсутствие Лиора, причем не один раз. — Не проще ли было Саре развестись? — Не проще. Лиор не дал бы ей развода. — Но ведь так она вообще окажется в тюрьме! — продолжал недоумевать эксперт. — Не обязательно, — покачал головой Беркович. — Если бы все прошло так, как эти двое предполагали, суд признал бы убийство неумышленным, совершенным в состоянии аффекта и во время самозащиты… Могли и оправдать. В крайнем случае — несколько месяцев общественных работ. — Ты думаешь, Бартана признается? — Признается в конце концов. Косвенных улик вполне достаточно. Если не признается он, то все расскажет Сара, как только ей станет известно, что обвинять ее будут по статье за умышленное убийство с заранее обдуманным намерением. — Страшная штука любовь, — вздохнул Хан. Два горелика Инспектор Хутиэли зашел к своему коллеге и приятелю инспектору Берковичу вскоре после обеда. — Как работается? — спросил он. — Плохо, — хмыкнул Беркович. — Никак не могу расколоть Шулю Маршанскую. Прямых улик ни одной, косвенных сколько угодно, мне-то все очевидно, но признаваться она не желает. — А что эта женщина натворила? — заинтересованно спросил Хутиэли. — Утопила соседскую кошку, можете себе представить! — Господи, — возмутился Хутиэли. — Что за ерундой ты занимаешься? — Не скажите… Соседи Моршанской подали жалобу, и теперь хочешь-не хочешь, приходится принимать меры. — Кошек не нужно держать дома, вот и все меры, — пробормотал Хутиэли. — Но пришел я к тебе не для того, чтобы говорить о кошках или собаках. — О чем же? — Полчаса назад звонили из аэропорта и сообщили о том, что при прохождении паспортного контроля задержан Ефим Горелик. — Не понял, — нахмурился Беркович. — Какой еще Горелик? Он же две недели в камере сидит, завтра я передаю в суд обвинительное заключение! — Вот и я так же удивился, — хмыкнул Хутиэли. — Однако документы у задержанного именно на Ефима Горелика, тридцати двух лет. Фотография в паспорте соответствует личности предъявителя. — Он не только фальшивые деньги изготавливал, но еще и документы подделывал? — Не исключено. Только не идиот же он — изготовить фальшивку на собственное имя! В общем, ты вел дело Горелика, тебе и с новым претендентом на это имя разбираться. — Ну спасибо, — пробормотал Беркович. — Только фантомов мне не хватало для хорошей жизни. Задержанного доставили час спустя. Это оказался высокий мужчина с широкими скулами и пронзительным взглядом серых глаз — ничего общего с тем Гореликом, что уже две недели дожидался в камере слушания своего дела. Беркович внимательно изучил заграничный паспорт, рассмотрел фотографию — все было вроде бы нормально, хотя, конечно, вывод о том, фальшивка ли это, делать придется не ему, а эксперту Хану, которого сейчас не было на месте — обед у него почему-то начинался тогда, когда остальные сотрудники управления уже собирались по домам. — В чем, собственно, дело? — воинственно спросил задержанный. — Я спрашиваю в десятый раз, и никто не дает мне вразумительного ответа. — Если вы действительно Ефим Горелик, то полиции от вас нужно признание в том, что вы изготовляли фальшивые деньги, которыми расплачивались в магазинах. — Я? — удивился задержанный. — Почему я должен признаваться в том, чего не делал? Действительно, почему он должен был в этом признаваться? Около трех недель назад некий Ефим Горелик уже был задержан — и тоже при прохождении паспортного контроля в аэропорту. Это был невысокий мужчина, довольно тучный для своих лет, с короткой бородкой и бакенбардами. В том, что он изготовлял фальшивые деньги, Горелик признался на первом же допросе и предъявленную ему готовую продукцию узнал. Улики против него были косвенными, как и против убийцы соседской кошки, фамилия фальшивомонетчика стала известна благодаря оперативным разработкам, но в лицо этого человека никто не видел, а если и видел — ведь он расплачивался фальшивыми деньгами, — то не запомнил. Во всяком случае, с опознанием Горелика изначально возникли проблемы, и если бы он сам не признался, у обвинения возникли бы значительные трудности. Признание задержанного сильно облегчило Берковичу жизнь. Правда, Горелик наотрез отказался показать, куда спрятал свою машинку для тиражирования фальшивок, но инспектор надеялся, что до суда тот изменит свое решение. Вот только второго Горелика не хватало для полного счастья. Беркович понимал, конечно, что в данном случае произошла фатальная ошибка, но нужно было разобраться, и он сказал: — Возможно, вы действительно ни в чем не виноваты. Если это так, я перед вами извинюсь от имени полиции. Но разобраться необходимо. Скоро сюда придут несколько человек, и будет произведено официальное опознание. Если никто вас не узнает — вы свободны.