— Резонный упрек, — пробормотал Хутиэли. — Кстати, это я тогда занимался делом Блументаля. Похоже, ты прав, это он и есть. Что ж, придется мне расхлебывать старый грех — убийцы наверняка среди старых знакомых Блументаля. — Скажите, что мне делать, поработаем вместе. — Не нужно, — отказался Хутиэли. — Это уже рутина. Займись лучше делом об отравлении Адина Карми — вот где нужен твой острый ум. — Скажете тоже — острый, — смутился Беркович. — Просто Наташа посоветовала мне сделать все наоборот. Или это я сам догадался? Интересная книга С утра у Берковича было мрачное настроение. Не то чтобы случилось что-то неприятное — даже Арик ночью спал спокойно и впервые за несколько недель Берковичу удалось хорошо выспаться. И все-таки настроение было паршивым — возможно, в воздухе носились какие-то бациллы, вызывавшие ипохондрию или даже приступы депрессии. А тут еще и задание инспектору досталось если не нелепое, то, во всяком случае, совершенно неинтересное. Ночью в своей квартире на улице Карлибах скончался некий Орен Гиршон, сорокалетний мужчина, сотрудник какой-то муниципальной службы, человек одинокий настолько, что даже оповестить о его скоропостижной кончине было решительно некого. По мнению врачей «скорой помощи», смерть наступила в результате сердечного приступа. Ничего криминального, и полицию известили только после того, как врач обнаружил странную вещь: на письменном столе были грудой навалены книги, на каждой из которых стоял штамп той или иной общественной библиотеки. Врач проявил любопытство и подошел к книжным стеллажам — стоявшие там книги тоже, судя по штампам, принадлежали вовсе не Гиршону. «Неужто он был клептоманом?» — подумал врач и на всякий случай известил полицию: всю эту литературу ведь так или иначе следовало вернуть законным владельцам. И теперь Берковичу предстояло выехать на место и самому убедиться в том, сколь странными бывают в Израиле воры. Смысла в поездке инспектор не видел никакого — ну, убедится он, что книги взяты из библиотек, и что дальше? Если на книгах стоят штампы, то вернуть украденное — вовсе не дело полицейского управления. А наказать вора уже невозможно, природа сама его наказала. Дом, в котором жил покойный Гиршон, оказался еще британской постройки: мрачный и темный, под стать настроению инспектора. Лифта не было, и Беркович поднялся на высокий четвертый этаж, проклиная и утро, слишком жаркое для весны, и Гиршона с его нелепой манией, и самого себя, не умеющего сдерживать приступы дурного настроения. В квартире все было аккуратно прибрано, как это часто бывает, если хозяин — закоренелый холостяк, да еще и педант впридачу. Тело давно увезли, и Беркович принялся рассматривать лежавшие на письменном столе книги. Почти на всех действительно оказались библиотечные штампы, и инспектор, положив перед собой лист бумаги, принялся переписывать номера и названия библиотек, из которых вся эта премудрость была украдена. То, что Гиршон не брал книг по официальной записи, казалось очевидным. Беркович обнаружил даже несколько книг на русском, на них стояли штампы городской библиотеки Нетании и русской библиотеки Сионистского форума. За полчаса список библиотек вырос до тридцати названий, и Берковичу пришлось взять из лежавшей на столе стопки бумаги новый лист. Он писал и думал о том, как странно люди порой ведут себя и как нелепо покидают этот бренный мир. Инспектор не мог сказать, что Гиршона интересовала какая-то определенная область человеческих знаний или культуры. Здесь были и исторические книги, и романы, и справочники, и даже литература для детей. Впрочем, книг по истории было, пожалуй, больше, чем остальных. Книга, которую Гиршон читал, когда у него стало плохо с сердцем, называлась «Очерки по истории войн Израиля», это был сборник статей, изданных Еврейским университетом в 1979 году. За два десятилетия книга почти не потрепалась, и на ней — чуть ли не единственной — не оказалось библиотечного штампа. Похоже, что иногда Гиршон все-таки покупал книги в магазинах — видимо, если тема его очень интересовала, а в библиотеках он не находил нужного издания. «Очерки» были раскрыты на середине, и страницы оказались смятыми — видимо, потеряв сознание, Гиршон повалился грудью на стол, инстинктивно вцепившись в книгу руками. Беркович сел в кресло, в котором проводил вечера хозяин квартиры, и взял в руки последнюю книгу, которую Гиршон видел в своей жизни. В иное время инспектор, пожалуй, с интересом прочитал бы об отношениях между Моше Даяном и Ицхаком Рабином, но сейчас ему предстояло дополнить список библиотек, просмотрев еще книги, стоявшие на полках. «Интересно, — подумал Беркович, — если этот тип действительно был клептоманом, то, может, и „Очерки“ он в магазине не купил, а украл?» Инспектор поднес книгу к глазам и принялся рассматривать обложку. Вряд ли удастся найти магазин, из которого Гиршон унес эту книгу. Издание более чем двадцатилетней давности, значит, взята книга не в «Стемацком» или другом магазине, где торгуют новой литературой. Торговцев подержанными книгами в Тель-Авиве более чем достаточно — на одной только улице Алленби таких магазинов не меньше десятка. Можно, конечно, пройти по адресам и показать книгу хозяевам — авось, узнают пропажу. И что? Скажут полиции «спасибо». Стоит ли стараться? Нет, конечно. Беркович хотел уже положить «Очерки» на стопку книг, но какое-то неприятное ощущение заставило его осторожно опустить том на колени. Ощущениям своим инспектор привык доверять, но определить точно, в чем это ощущение состояло, он не смог бы. Книга вызвала у него неожиданный приступ неприязни — и скорее всего, связано это было не с Гиршоном, а все с той же утренней депрессией. Глупости. Беркович еще раз раскрыл «Очерки» и понял наконец, что именно не понравилось ему в этой книге. Страницы были липкими — не настолько, чтобы прилипать к пальцам, но достаточно, чтобы вызвать неприятное ощущение. Будто кто-то положил книгу в сироп, а потом высушил на солнце. Если присмотреться — а Беркович немедленно сделал это, поднеся книгу к глазам, — то можно заметить, что листы действительно не совсем гладкие, а будто проглаженные. Ну и что? Как-то Беркович дал почитать приятелю томик братьев Стругацких и получил его назад в таком состоянии, что можно было безошибочно сказать: кто-то на этой книге ел сладкий пирог, запивая его чаем. Отношения с приятелем испортились на какое-то время, а с книгой уже ничего нельзя было поделать — пришлось покупать другую, когда представился случай. Возможно, и на «Очерки по истории войн» кто-то из предыдущих хозяев этой книги пролил или сок, или сладкий чай. Вряд ли это сделал Гиршон — он-то был педантом и библиофилом, он книги берег и не стал бы проливать на них даже чистую воду. А предыдущий хозяин стал бы? Скорее всего, тоже нет. Дал кому-то почитать, а тот книгу испортил, потому-то том и оказался у букиниста, а Гиршон его украл и… Что ж, вполне возможно, так и было. Логически непротиворечивая цепочка. И что? Да ничего, просто тренировка дедукции. Беркович перевернул страницу, читая по диагонали, а для того, чтобы перевернуть следующую, пришлось послюнявить палец, потому что листы слегка склеились. Следующий лист тоже оказался слеплен с предыдущим, и Беркович послюнявил палец еще раз. Во рту остался едва заметный привкус — похоже, того самого пирога. Или… Нет, на пирог не похоже, и вообще на вкус было не сладко, а скорее кисловато. И запах… Беркович поднес книгу к носу и принюхался. Запах был явно не книжным — что-то терпкое и не очень приятное. Странная мысль пришла Берковичу в голову, и он, подумав минуту, осторожно положил «Очерки» в полиэтиленовый пакет. Захватив составленный им список библиотек, инспектор покинул квартиру Гиршона и поехал в управление, по телефону предупредив эксперта Хана, что сейчас явится к нему со срочным заказом. Вытащив книгу из пакета, Хан поднес ее к носу, осторожно придерживая двумя пальцами, и сказал, понюхав: — Нет, так я тебе ничего не скажу. Скорее всего, все это чепуха. Мало ли что могли на книгу пролить? Но если ты настаиваешь… — Да-да, — нетерпеливо сказал Беркович. — Я сам понимаю, что, скорее всего, ошибаюсь, но нужно убедиться. — Я тебе позвоню, — сказал Хан. — Это займет час-другой. Позвонил эксперт, однако, только к вечеру — Беркович уже и думать забыл о странной книге, рутинных дел было у него в тот день более чем достаточно. — Спустись ко мне, — напряженным голосом сказал Хан. — Есть новости. — Листы книги — не все, но большая часть, — были смочены составом, формула которого слишком длинна, чтобы я тебе ее прочитал вслух, — сообщил эксперт, когда Беркович вошел в лабораторию. — Очень сильное средство и мало кому доступное. В аптеках его точно не купишь. В последний раз, помню, его использовали в Мосаде, когда… Впрочем, это неважно. — О чем ты говоришь, не пойму! — воскликнул Беркович. — Препарат вызывает паралич сердечной мышцы, — объяснил Хан. — Достаточно полизать страницу, смоченную этой гадостью… — Полизать? — удивился Беркович. — Какой же идиот будет лизать… Он осекся, вспомнив, как сам пару раз слюнявил палец, чтобы перевернуть липкую страницу. — Черт! — воскликнул он. — Я ведь тоже мог отправиться за Гиршоном! — Послушай, — забеспокоился Хан, — ты много страниц перевернул таким образом? — Две, — сказал Беркович. — Почувствовал странный вкус и позвонил тебе. — Повезло, — облегченно вздохнул эксперт. — А вот Гиршону не повезло. — Ты считаешь, что ему всего лишь не повезло? — А ты считаешь иначе? Эту книгу он взял, по твоим словам, в магазине. Вряд ли убийца мог точно знать, кто купит этот том. — Я сказал, что книгу Гиршон взял в магазине, верно. Но возможен другой вариант, — возбужденно проговорил Беркович. — Он мог украсть книгу у знакомого. Тот знал о гиршоновской книжной клептоманиии — наверняка все его знакомые знали, — и специально смазал страницы… — Чтобы наказать приятеля за то, что тот ворует книги с полок? — удивился Хан. — Да мало ли какие между ними были отношения? Ясно, что, если это убийство, то некто воспользовался манией Гиршона, чтобы подсунуть ему отравленную книгу. — Нужно пройтись по всем знакомым Гиршона! — воскликнул Хан. — Естественно. И среди них должен быть человек, имеющий возможность найти этот твой препарат со сложной формулой. — Не думаю, что выбор будет очень уж большим, — заметил Хан. — Труднее окажется получить прямые улики. Упреждая твой вопрос, скажу: на книге есть отпечатки пальцев только самого Гиршона и никого более. — Что говорит о предусмотрительности убийцы и доказывает, что смерть Гиршона не была случайной, — сказал Беркович. — Если бы Гиршон украл книгу в магазине, отпечатков было бы множество. На следующий день Хан несколько раз звонил инспектору, но в кабинете Берковича не было, а мобильный телефон оказался выключенным. Лишь к вечеру Беркович появился в лаборатории, устало опустился на стул и сказал: — Его зовут Лазарем Штерном. В прошлом действительно сотрудник Мосада. Уволен год назад — о причине мне сообщать отказались. С Гиршоном Штерн был знаком давно. Знал, конечно, о страсти приятеля к книгам. Так что, когда между ними произошел конфликт… — Из-за чего? — Деньги, — коротко сказал Беркович. — Все деньги, черт бы их побрал! Сколько из-за них судеб сломано! — Можно подумать, — хмыкнул Хан, — что ты был бы против, если бы тебе вдруг прибавили зарплату. — Я не против, — сказал Беркович, — но ведь никому это и в голову не приходмт! Укус змеи — Теперь уже ничего не докажешь, — мрачно сказал эксперт Хан, отойдя с инспектором Берковичем подальше от шумевшей толпы мошавников и от полицейских, сдерживавших волну народного гнева. Гнев, кстати, был направлен не против Реувена Лепака, чьи гады расползлись сейчас по окрестным лесам, а против стражей порядка, из-за которых в размеренной жизни мошава возникли непредвиденные осложнения. — Ничего не докажешь, — повторил Хан. — Михаэль Орман погиб от змеиного укуса — это единственное, что я могу сказать наверняка. На щиколотке два характерных следа, припухлость. Смерть наступила в результате паралича органов дыхания. Если бы помощь подоспела в течение хотя бы получаса, его удалось бы спасти. Но бедняга пролежал без сознания всю ночь… — Понятно, — кивнул Беркович. — Если добавить к этому, что Орман сам выпустил гадов, которых, по идее, должен был охранять, то налицо типичный несчастный случай, произошедший в результате халатности. — Скорее всего, — согласился эксперт. — На дверце пальцевые следы Ормана, они расположены поверх следов Лепака — значит, именно сторож был последним, кто открывал вольер. — Вот именно. Вопрос в том, каким образом Орман мог погибнуть от змеиного укуса, если в вольере не было ни одной ядовитой змеи? — Ну, одна была — это теперь несомненно. — Не было, Рон, не было! У меня документы, на основании которых Лепак ввозил свой террариум в Израиль. Одиннадцать змей, на каждую у него был сертификат и разрешение. Это не ядовитые породы. Большая часть — ужи. Лепак привез змей, чтобы устроить в мошаве террариум и показывать коллекцию туристам. За деньги, естественно. — Когда это произошло? Я имею в виду: когда Лепак вернулся со змеями из Таиланда? — В пятницу на прошлой неделе. Вольер был приготовлен заранее, и в тот же день все змеи оказались в привычных для них условиях. Не придерешься. — А тебе хочется придраться? — прищурился Хан. — Нет, с чего ты взял? Но ведь что-то произошло! Среди змей не должно было быть ни одной ядовитой, но она там оказалась! — Ты полагаешь, что гадов смогут найти?