— Погоди, — прервал Берковича Хутиэли. — Отравила Лора Меира или нет, в конце-то концов? Где факты, где улики? — Ах, — махнул рукой Беркович. — Все разговоры. Чтобы получить доказательства, нужно эксгумировать тело, провести экспертизу… Думаете, прокурор разрешит это сделать на основании имеющегося материала? — Нет, — подумав, сказал Хутиэли. — Вот и я так считаю. — Но если совершено преступление… — А в чем преступление и кто преступник? Меир прожил пустую жизнь, никому от него не было радости, а это уже преступление. Или преступница Тина, потому что не подошла к Меиру, когда ему действительно стало плохо? Но я уже сказал о пастушке и волке. А может, преступница Лора — она ведь уж точно польстилась на деньги Меира, даже если не отравила его? Как хотите, инспектор, но после того, что я услышал в саду, мне кажется, что истинный преступник все-таки Меир… — Услышал в саду? — поднял голову Хутиэли. — Что еще ты услышал? — Да так… Общественное мнение. Я уже уходил, когда за спиной кто-то внятно произнес: «Эк унгуэ канис». И секундой позже: «Эт канис морс кани». — Канис, канис… — буркнул Хутиэли. — Что за абракадабра? — Неважно, — усмехнулся Беркович. — Не такие уж необразованные у нас старики. Кое-кто даже латынь знает. — И что же он сказал? — Достаточно, чтобы у меня пропало желание заниматься этим делом. — Сможешь написать ответ на жалобу госпожи Бирман? — спросил Хутиэли. — Не собираюсь я писать ответа, — буркнул Беркович. — Я этой госпоже сказал пару слов… Она поняла. Завтра она свою жалобу заберет. — Тем лучше, — облегченно вздохнул Хутиэли. — Лишняя бумага — лишние хлопоты. — Знаете, инспектор, — сказал Беркович, поднявшись, — из этой истории следует один вывод, который лично я запишу в своей памяти золотыми буквами. Хутиэли поднял голову и смотрел на Берковича, ожидая продолжения. — Жить нужно так, — произнес Беркович, — чтобы после смерти о тебе никто и никогда не сказал «эт канис морс кани». — Канис, канис, — пробормотал Хутиэли, — вечно эти русские придумывают слова. Нет бы говорить на иврите! Точка на карте — Боря, — сказала Наташа, — ты помнишь Фиру? Инспектор Беркович, читавший, лежа на диване, детектив Акунина, неохотно оторвался от книги и, с трудом вспомнив, о ком идет речь, сказал неохотно: — Помню. Толстая дама неопределенного возраста. Почему, кстати, ее давно не видно? Одно время вы активно общались… — Она много времени проводит в России, — объяснила Наташа. — У ее мужа оказалась идея. Поскольку Наташа неожиданно замолчала, пристально рассматривая одну из курточек Арика, Берковичу пришлось задать вопрос: — Какая идея? — спросил он нетерпеливо. — Решил обогатиться? — Естественно, — сказала Наташа. — Послушай, Боря, это ты вчера гулял с ребенком? Погляди, как вы измазали хорошую вещь! Неужели в песочнице вам удалось обнаружить залежи нефти? — А, — Беркович бросил взгляд на зеленое пятно, — Арик искал клад, а там лежала старая тряпка, и он решил, что… — Могу себе представить, что решил двухлетний ребенок, — раздраженно сказала Наташа, — но не понимаю, куда смотрел его великовозрастный родитель! Это же не отстирается, ты понимаешь? — Ну? — удивился Беркович. — Если верить телевизионной рекламе, отстирать можно все. — Оставь, пожалуйста, — гневно сказала Наташа, бросая куртку в угол салона. — Будешь выносить мусор, это тоже на помойку. — Сто шекелей, — вздохнул Беркович. — И я все равно не понял, для чего ты мне напомнила о Фире, вернувшейся в Россию. Ей там не понравилось, и она решила совершить вторую репатриацию? — Фира? — вздохнула Наташа. — Я бы на ее месте так и сделала, но у нее совершенно нет собственного мнения. Куда муж, туда и она. — Достойное качество для женщины, — одобрил Беркович. — Но не в этом случае, — отрезала Наташа. — Если муж — псих… — Псих? Хотя, конечно… Чтобы сейчас иметь какое-то дела в России, нужно, наверное, действительно быть психом. — Да нет у Аркадия там никаких дел! Он клад ищет, ты понимаешь? — Клад? — поразился Беркович и уронил книгу на пол. — Какой еще клад? Залежи нефти под улицами родного Саранска? — Если ты не будешь перебивать, я тебе расскажу. Антон Маркович, дед Аркадия, мужа Фиры, долгое время работал в органах. — Пытал честных диссидентов, что ли? — с подозрением осведомился Беркович. — Боря! — воскликнула Наташа. — Все, молчу, — вздохнул Беркович. — Продолжай. — Несколько месяцев назад он умер. В почтенном возрасте, кстати, — ему было девяносто два. Аркадий поехал в Россию на похороны, а потом разбирал большой дедовский архив. Чего там только не было — письма, обрывки мемуаров, какие-то фотографии людей, которых Аркадий не знал… В общем, хлам. И в одном из ящиков Аркадий нашел записку, из которой следовало, что где-то у деда припрятано огромное богатство — несколько сотен золотых монет старой еще, царской чеканки. Беркович высоко поднял брови, хмыкнул, но ничего не сказал. — Ты, конечно, спросишь, откуда у деда оказались эти монеты. Аркадия это тоже интересовало, и он решил, что монеты достались деду еще в молодости, когда он работал в НКВД и занимался врагами народа. Антон Маркович пришел в органы сразу после войны. Впрочем, может, все было иначе, теперь уже не узнать. — Почему же дед не продал монеты и не зажил, как человек? — не выдержал Беркович. — О чем ты, Боря? — удивилась Наташа. — Как бы он объяснил появление денег? Это же СССР был… — Тайна подпольного миллионера! — воскликнул Беркович. — Еще один Корейко прячет миллион под своей кроватью! — Боря, — поморщилась Наташа. — Я с тобой серьезно… — Хорошо-хорошо… Слушаю. — Ящичек с монетами дед спрятал в надежном месте. В записке, которую нашел Аркадий в ящике стола, это место было точно указано. Квартира, номер дома, название улицы, а в квартире — место кирпича в стене одной из комнат, за которым дед положил ящичек… — И все это открытым текстом? — недоверчиво сказал Беркович. — Фантастика! — Конечно, текст был зашифрован, — пожала плечами Наташа. — Насколько я понимаю, сам Аркадий ничего не понял, возился над расшифровкой несколько дней, а потом нужно было уезжать в Тель-Авив, и он вспомнил о приятеле-компьютерщике, большом любителе всяких криптограмм. Его Аркадий и попросил поработать над шифром. Думал взять в долю, если получится — то есть, если приятель догадается, о чем идет речь, и начнет претендовать. — И приятель, конечно, оказался большим знатоком криптографии, нежели Эдгар По, — язвительно сказал Беркович. — По! Сейчас такие методы, которые По и не снились! Шифр был раскрыт за пару часов — что такое мог придумать бывший энкаведешник? В общем, узнали они все, кроме самого главного. В каком городе находится эта улица, этот дом и эта квартира! — Хитер дед! — воскликнул Беркович. — Самое главное держал в уме! — В уме? Нет, конечно. Там была вторая записка — тоже шифрованная, и Аркадий убежден, что в ней-то и скрыто название города. Но вторую записку они не смогли расшифровать, понимаешь? — Понимаю, — кивнул Беркович. — И с тех пор у Аркадия пропал аппетит. Он стал ездить по российским городам от А до Я и в каждом искать улицу… Какую улицу, кстати? — Литвинова. Нет, он не ездит по городам, он еще не совсем рехнулся. Но искать пытается. — Любопытно, — сказал Беркович. — А почему Фира рассказала все это тебе, а ты — мне? Неужели вы думаете, что я смогу расшифровать то, что не удалось лучшему программисту России? — Во-первых, — сказала Наташа, — приятель Аркадия — вовсе не лучший программист России. Во-вторых, у тебя наверняка есть связи в вашем отделе, где занимаются криптографией… — В полиции нет такого отдела, — покачал головой Беркович. — Все равно, отдела нет, но есть любители загадок… — Я сам любитель загадок, — сказал Беркович. — Неужели Фира дала тебе копию записки? — Да, она уговорила-таки мужа… Вот, погляди. Беркович протянул руку и поднес к глазам лист бумаги, на котором корявым почерком Фиры было написано: «Архангельск, Молотов, Свердловск, Челябинск, Омск, Сургут. Рано Ирочке говорить Елене Лейбовне». — Элементарно, — с отвращением сказал Беркович. — Тут всего шесть городов. В каждом наверяка есть или была при советской власти улица Литвинова. Надо…