– Естественно, – кивнул Беркович. – Картина ясная, верно? – Вполне, – сказал эксперт. – Если у вас нет возражений, сержант, я дам распоряжение унести тело. – У меня нет возражений, – покачал головой Беркович. Он подошел к секретеру, выдвинул ящик, тот оказался довольно тяжелым и ходил в пазах туго. Внутри действительно лежали бумаги, о которых говорил эксперт. Собственно, Беркович и не ожидал обнаружить что-то иное. Он задвинул ящик, постучал по ручке костяшками пальцев, произнес «м-да» и пошел на кухню продолжать разговор с Вингейтом. Тот сидел в той же позе, в какой Беркович его оставил. – Вы понимаете, надеюсь, – сказал сержант, – что отвечать по закому вам все равно придется. Если вы действовали в пределах необходимой самообороны, суд обвинение снимет. – Я знаю, – мрачно сказал Вингейт. – Кошмар… – Только один вопрос, – вздохнул Беркович. – Куда вы дели перчатку? – Какую перчатку? – вскинулся Вингейт, и Беркович понял, что попал в точку. – Ту самую, которая была на вашей руке, когда вы стреляли в стену из пистолета Зингера, – пояснил он. – Давайте не будем играть в прятки. Перчатку все равно найдут, вы ведь не могли ее унести и выбросить. Скорее всего, она окажется в мусорном ведре. По взгляду Вингейта Беркович понял, что и на этот раз оказался прав. Полчаса спустя, сидя в кабинете инспектора Хутиэли, сержант излагал свою версию убийства: – Вингейт наверняка все обдумал заранее, он знал, где приятель держит оружие, и потому ссору устроил именно в салоне. Выстрелил в Зингера, убил его наповал. Потом надел перчатку, достал из ящика пистолет хозяина, выстрелил в стену – в ту сторону, где минуту назад стоял сам… Вложил оружие в ладонь мертвого уже Зингера… Машинально закрыл ящик секретера. Вот это его и сгубило, инспектор! – Да, я понимаю, – сказал Хутиэли. – Если бы все происходило так, как описывал Вингейт, ящик остался бы открытым. У Зингера просто времени не было закрывать ящик… – Перчатка действительно оказалась в ящике, – заключил Беркович. – Только не для мусора, а для грязного белья. – А фильм? – спросил инспектор. – Фильм был интересным? – Ерунда, – покачал головой Беркович. – Не люблю утопленников… Второе завещание – Я слышал, ты собираешься жениться? – спросил инспектор Хутиэли, когда сержант Беркович вошел в его кабинет утром в воскресенье. – Я тоже об этом слышал, – меланхолически ответил Беркович. – Меня об этом спрашивает каждый сотрудник управления. Неужели об этом говорили на утренней передаче смены? – Кого ты позвал на свадьбу? – поинтересовался инспектор. – На какую свадьбу? – вскинулся Беркович. – На прошлой неделе мы с Наташей поругались окончательно и бесповоротно, и я понятия не имею, какой провокатор разнес по управлению сведения, не имеющие отношения… – Скажи-ка, – прервал Хутиэли, – который раз вы с Наташей ссоритесь окончательно и бесповоротно? – Э… Шестой. Нет, седьмой, если считать ту ссору в кинотеатре. – Ясно, – кивнул инспектор. – Значит, по крайней мере сегодня ты будешь больше думать о том, как помириться с Наташей, чем о том, как разобраться с делом о завещании. – Каком еще завещании? – поднял брови Беркович. – Ты не присутствовал на утренней беседе, – брюзгливо заметил инспектор. – Иначе ты бы знал, во-первых, что о твоей женитьбе не было сказано ни слова, а во-вторых, что тебе поручено провести расследование по делу о завещании Арье Ашкенази. – А! – воскликнул Беркович. – Это миллионер, которого похоронили три месяца назад? – Он самый. – Но завещания – компетенция адвокатов… – Да, если нет дополнительных обстоятельств, заявленных наследователями. – Какие обстоятельства? – заинтересованно спросил Беркович. – В двух словах: по-видимому, имеется второе завещание, написанное через несколько дней после первого. По первому – тому, что было оглашено в марте – деньги получает сын Ашкенази, Моше. По второму – где оно находится, неизвестно, – по крайней мере половину суммы получит двоюродный брат покойного, Мордехай, который живет в Австралии. – Что означает фраза: «где оно находится, неизвестно»? – удивился Беркович. – Именно это и означает, – раздраженно сказал Хутиэли. – Заявление в полицию подал Моше Ашкенази, пусть он тебе объясянит детали. Скажи ему, кстати, что поиск садовника Ицхака Розена уже объявлен. – Кто такой Розен? – поднял брови Беркович, но Хутиэли замахал руками: – Отправляйся, все узнаешь из первых рук. Арье Ашкенази, насколько было известно Берковичу, владел крупной торговой сетью «Маркет Цафон» в Израиле, магазинами в США, Франции и Аргентине. «Стоил» он не меньше сотни миллионов долларов, понятно, что вокруг его завещания непременно должны были возникнуть споры, особенно если покойный завещал все свое состояние единственному наследнику. Свою роль в этом деле Беркович пока не вполне понимал и потому явился на виллу Ашкенази неподалеку от Нетании в дурном расположении духа. Не понравилась ему дорога – слишком много пробок, не понравился сад – слишком много деревьев, а дом понравился еще меньше – архитектура у этого строения была какой-то не израильской, было в ней что-то от готики, что-то от раннего реннесанса и от чего-то еще, чего Беркович определить так и не смог. Эклектика, в общем. Сын миллионера принял сержанта в огромном салоне второго этажа, уставленном бюстами, будто только что вытащенными из земли, где они пролежали две тысячи лет. Возможно, это было копии, но Беркович не исключал и того, что видит самые настоящие оригиналы древних скульптур. Моше Ашкенази оказался человеком лет сорока пяти, не желавшим терять ни минуты своего драгоценного времени. Он даже не предложил Берковичу сесть, не говоря уже о чае или кофе. – Никаких осложнений не предвиделось, – говорил Ашкенази, быстро пересекая салон по диагонали. Беркович стоял у окна, чтобы не попасть наследнику под ноги. – Завещание просто ждало срока утверждения. Неделю назад, однако, мне позвонил поздно вечером наш садовник Ицхак Розен. Было около одиннадцати часов, я только вернулся из ресторана. Звонил Розен, скорее всего, из автомата, поскольку определитель номера показал, что звонок не опознан. Розен сказал, что у него есть второе завещание отца, написанное через три дня после первого, и что по этому второму завещанию половина наследства отходит к моему двоюродному брату, который живет в Австралии и которого лично я не видел лет десять. Насколько мне известно, отец также не очень-то общался с племянником. – Откуда у садовника могло оказаться завещание вашего отца? – удивился Беркович. – Это был первый вопрос, который я задал! Естественно, Розен был к нему готов и сказал так: «Через три дня после того, как хозяин подписал завещание, я обрабатывал ели, что стоят у окон кабинета. Вдруг я услышал окрик хозяина. Господин Ашкенази звал меня из окна, он хотел, чтобы я прошел в кабинет. Я немедленно выполнил указание. Господин Ашкенази сидел за своим столом, перед ним лежали какие-то бумаги. „Подпишись вот здесь“, – сказал хозяин. Я не любитель подписывать бумаги, не зная их содержания. „Что это?“ – спросил я. „Мое завещание“, – сказал хозяин. „Я не очень доверяю своему сыну, – добавил он, – и потому это завещание передам на хранение не адвокатам семьи, а тебе, как свидетелю. Предъявишь документ через месяц после моей смерти“». – Простите, – решился Беркович прервать рассказ Ашкенази, – почему ваш отец прибег к такому способа сохранить новое завещание? И почему вообще его написал – почти сразу после первого? Вам не показалось это подозрительным. Ашкенази перестал бегать по салону и остановился перед сержантом. – Конечно, показалось! – воскликнул он. – Я сразу сказал Розену, чтобы он не выдумывал. И вот, что я услышал в ответ: «Завещание у меня, господин Ашкенази, и я намерен выслать его копию в Австралию, а также предъявить в адвокатскую контору Бруков». Бруки, господин полицейский, это наши семейные адвокаты… – Да, я понял, – кивнул Беркович. – Я вспылил и потребовал, чтобы Розен немедленно явился вместе с этим завещанием, если оно у него есть. «Конечно, оно у меня, – сказал садовник. – И я вам его отдам. Точнее – продам. За два миллиона долларов. Условия передачи денег мы сейчас обговорим. Кстати, не пытайтесь натравить на меня полицию. В этом случае завещание будет передано адвокатам немедленно». – Но вы все же обратились в полицию, – усмехнулся Беркович, – хотя в результате можете потерять половину наследства. – Нечего иронизировать, сержант! – воскликнул Ашкенази. – Терпеть не могу шантажистов! – И к тому же, – продолжал, улыбаясь, Беркович, – ваше собственное расследование оказалось неудачным, верно? – Да, черт возьми! Я обратился в частное сыскное агентство, обещал хороший гонорар, если мне найдут, где прячется этот Розен. Дома его, во всяком случае, не было уже третью неделю, и на работу он не являлся. Сыщики проели весь аванс, но следов Розена не обнаружили. А время идет! – Вы договорились о передаче денег? – Я сказал, что должен подумать. Розен позвонил мне на следующий вечер, и я надеялся задержать разговор, он опять звонил из автомата, мой определитель не показал номера, но у сыщиков больше возможностей… Но Розен не дурак, черт побери! Поняв, что я еще не решил относительно денег, он повесил трубку. С тех пор он звонит каждый вечер. Вчера он сказал, что, если я сегодня не дам точный ответ, завтра завещание будет у адвокатов. Что мне оставалось делать? Либо заплатить, либо обратиться в полицию! – И вы выбрали полицию, – с удовлетворением констатировал Беркович. – Скажите, господин Ашкенази, вы хорошо знаете садовника? – Конечно! Он работал у нас лет десять! Никаких замечаний, отличный работник, мы ему хорошо платили, посмотрите, какой у нас сад, какие цветы, как ухожены все деревья! Розен дневал и ночевал в саду. – Где он живет? – Где-то в Нетании, – пожал плечами Ашкенази. – Почему вы спрашиваете? Полиции известен адрес, там ведь уже был обыск… – Покажите мне, пожалуйста, кабинет отца, – попросил Беркович. – Это ведь на нижнем этаже, верно? – Да, и окна выходят в сад. В кабинет можно пройти из сада, там есть дверь. – Ясно. Значит, нет ничего удивительного в том, что ваш отец, захотев отдать кому-то на хранение завещание, обратился именно к садовнику, работавшему под окном. – Ничего удивительного, – повторил Ашкенази. – Отец хорошо знал Розена, часто говорил с ним о растениях… Ничего удивительного. Кабинет миллионера оказался небольшим, но светлым, широкое окно выходило в сад, за окном покачивались на ветру стройные молодые ели – растения, не очень-то типичные для Израиля. Беркович подошел к окну, открыл его, ветер ворвался в кабинет, на столе зашуршали бумаги. – Прикройте, – сказал Ашкенази, – здесь сейчас все улетит… Беркович послушно закрыл окно и повернулся к миллионеру. – Мы, конечно, будем искать этого Розена, – сказал он, – и, если ему не удастся сбежать за границу, посадим за решетку. За шантаж он может получить до пяти лет. – Очень оптимистическое заявление, – буркнул Ашкенази. – Меня больше интересует не Розен, а завещание. – Не думаю, – задумчиво протянул Беркович, – что такое завещание вообще существует. Садовник хотел выманить у вас два миллиона, а потом сбежать. То, что вы обратились в полицию, спутало ему карты. Он был уверен, что вы заплатите, потому что… Скажите-ка, господин Ашкенази, между вами и отцом были в последнее время какие-то серьезные разногласия, из-за которых он действительно мог принять решение лишить вас половины наследства? – М-м… – пробормотал Ашкенази, – в том и проблема… Моя вторая жена, Михаль… Впрочем, это внутрисемейная история, о ней мало кому было известно…