— Разве я так говорила? — удивилась Наташа. — Все видели, как… — Ах, — махнул рукой Борис. — Что значит: все? И что значит: видели? Назавтра он вошел в кабинет инспектора Барнеа в начале одиннадцатого, когда допрос подозреваемого в убийстве жены Шимона Орталя уже начался. Шимон выглядел совершенно подавленным и на вопросы отвечал невпопад, из чего Барнеа сделал резонный вывод о том, что убийца намеренно запутывает следствие. — Скажите, Шимон, — обратился Беркович к Орталю, получив разрешение инспектора, — вы смотрели на жену в тот момент, когда… м-м… она закричала? Орталь поднял на Берковича пустой взгляд, и лишь на мгновение в нем мелькнула искра понимания. — Нет… — он помолчал. — Я сто раз говорил инспектору, что не мог убить Галит. Не мог… Не мог… Я на нее и не смотрел в тот момент… — А куда? — быстро спросил Беркович. — Не помню… На кусты. На небо. — Увидели что-то необычное? Вспомните, это очень важно. — Необычное? Нет, ничего… Просто блеснуло что-то, привлекло внимание, вот и все… А в это время Галит вскрикнула… Кошмар! — Блеснуло — где? В какой стороне? — Ну… где кусты. — Сержант, — вмешался инспектор Барнеа, — задавайте, пожалуйста, вопросы по существу дела. — Я и задаю. Этот нож… Когда вы его видели в последний раз перед тем, как… ну, вы понимаете… — Не помню, — пожал плечами Орталь. — Когда приехали, я все вытащил из машины и положил на скатерть. Нож тоже. А больше я его в руках не держал. Не держал! Не держал, понятно? — Понятно, понятно, — быстро сказал Беркович. — Последний вопрос: что за народ был на пикнике? — Коллеги с женами и детьми, — сказал Орталь. — Только из вашей фирмы или… — Нет… Из «Оптика Гимлаи» тоже были несколько человек, и еще трое из министерства обороны. — Вот как? — удивился Беркович. — Почему такая странная компания? — Ничего странного. Мы хотели получить контракт от министерства. Нейман из «Гимлаи» тоже… Когда договорились, решили вместе… Ну, в знак дружбы… — Хороша дружба, — пробормотал Беркович и обратился к инспектору: — Господин Барнеа, у меня больше нет вопросов. Если позволите, я хотел бы после допроса, поговорить с вами. Минуты две, больше не отниму. — Подождите в коридоре, сержант, — недовольно сказал инспектор. Ждать пришлось около часа, и Беркович начал нервничать — у сержанта были и свои дела, скопившиеся за прошлую неделю. Когда конвойный вывел Орталя, Беркович понял, что инспектор продолжал гнуть свою линию — Шимон выглядел, как живой труп и бормотал, проходя мимо сержанта: «Я не убивал ее…» — Пожалуйта, покороче, — хмуро сказал инспектор Барнеа, когда Беркович сел перед ним на стул. — Что вы хотели сказать? И к чему задавали свои вопросы? — К тому, что Шимон Орталь действительно не убивал свою жену. Более того, насколько я понимаю, убить собирались именно его. Правда, и сейчас убийца фактически своего добился… — Вы можете выражаться яснее? — нетерпеливо сказал инспектор. — Да, извините. В двух словах. Фирма «Оптика Гимлаи» потеряла выгодный контракт, который непременно хотела заполучить. Осталась одна возможность — сделать так, чтобы фирма Орталя не могла этот контракт выполнить. Самый эффективный способ — убрать хозяина. Во время пикника кто-то из «Гимлаи» поднял нож Орталя, который лежал на скатерти, — наверняка ведь никто не следил, кто там что и где берет! — зашел в кусты и стал ждать. Орталь с женой стояли неподалеку и о чем-то разговаривали, жестикулируя. Убийца протер рукоятку и, выждав момент, метнул нож, чтобы попасть в грудь Орталя. Шимон смотрел в сторону кустов и увидел странный блеск, не понимая, что происходит — это блеснуло на солнце лезвие. Убийца фактически не рисковал: все видели, будто супруги ссорятся, машут руками, и каждый подтвердил бы, что Галит пырнула мужа ножом. Но в этот момент Шимон и его жена сдвинулись, и нож угодил в грудь Галит. Она начала падать, и что инстинктивно сделал Шимон? Естественно, схватился за рукоять ножа. В это время к ним подбежали люди… Инспектор, дело будет вполне решенным, если вы узнаете, кто из присутствовавших на пикнике служил в десантных войсках. Их ведь обучают подобным методам… Во время всей тирады Берковича, которую сержант произнес буквально на одном дыхании, Барнеа хмуро перебирал бумаги. — Мне доставили сведения об этих людях, — нехотя сказал он, когда Беркович замолчал. — Насколько я помню, в десанте служили двое… — Из работников «Гимлаи»? — Один — из «Гимлаи», другой — сотрудник министерства обороны. — Ну, сотрудник министерства отпадает, ему-то ни к чему было… — Я обдумаю вашу версию, — твердо сказал Барнеа, давая Берковичу понять, что сержанту пора покинуть помещение. — Прошу прощения, — пробормотал Беркович, выходя из кабинета. — Знаешь, — сказал он Наташе вечером того же дня, когда они, поужинав, смотрели по российскому телевидению американский боевик, — этот Шимон действительно не убивал жену. — Так все же видели! — удивилась Наташа. — И отпечатки пальцев… А кто тогда убил? Невидимка? — Не могу сказать, — покачал головой Беркович. — Тайна следствия. Я ведь не веду это дело… — Вечно у тебя тайны, — с досадой сказала Наташа. — Ну и ладно, завтра прочитаю в газетах. Нападение на фотографа — Теперь я совершенно чиста, — сказала, улыбаясь, Наташа, вернувшись из миквы. — Не уверена, правда, что мне захочется посетить это место еще раз. Искупаться могу и дома. — И это говорит еврейка! — Беркович поднял глаза к небу, будто просил у него прощения. — Интересно, как ты сможешь в ванне окунуться с головой, придерживая волосы, чтобы они не касались стенок? — А откуда тебе известны такие подробности? — сухо спросила Наташа. — Ты уже собирался жениться, и твоя невеста сбежала от тебя после посещения миквы? — Читал, — усмехнулся Беркович. — Перед тем, как сделать тебе официальное предложение, я изучил литературу и понял, что ты достойна стать женой настоящего еврея и пойти со мной под хупу. — Нет, вы послушайте! — вспыхнула Наташа. — Еще разобраться надо, кто из нас настоящий еврей. Мой прадед — дед матери — был раввином! — А мои бабушка с дедушкой… Начавшийся спор был прерван телефонным звонком. Звонил дежурный по управлению Ноам Бельчер и просил съездить в больницу к раненому Эхуду Бирману. — Почему я? — спросил Беркович. — В управлении больше некому заняться этим делом? — Представь себе, — вздохнул Бельчер. — Сегодня масса вызовов, ребята в разъездах, а показания у Бирмана нужно взять срочно, он недавно пришел в себя, и врачи не ручаются, что все будет в порядке. — Но я даже не знаю, кто такой Бирман, и почему он оказался в больнице! — За тобой выехал Залман, у него протокол… — Понял, — сказал Беркович. — Если невеста меня бросит, это будет на совести управления полиции. — Тебя опять вызывают? — погрустнела Наташа. — За несколько дней до свадьбы! — Я буду рад, если меня не выдернут из-под хупы, — мрачно сказал Беркович. Дело о покушении на Эхуда Бирмана, сорока одного года, владельца фотографии, оказалось удивительно неинтересным — Беркович ознакомился с ним за две минуты, сидя рядом с водителем патрульной машины, мчавшейся к больнице «Ихилов». В семнадцать часов Бирман вышел из своей квартиры на бульваре Ротшильд и пошел по узкой тропинке между домами, отгороженной от строений густыми кустами и невысокими масличными деревьями. В половине шестого фотограф был обнаружен посреди тропинки в бессознательном состоянии. Случайный прохожий, увидевший тело, вызвал скорую помощь, а медики позвонили в полицию, поскольку решили, что имело место покушение: на затылке Бирмана обнаружили огромный кровоподтек, возникший в результате удара тупым предметом. Эксперт-криминалист Арон Лапицкий отметил в заключении, что удар мог быть нанесен камнем или куском доски. Утром растения поливали, почва на тропинке была влажной, и на ней отпечаталось довольно много детских следов — естественно, поскольку дети из соседних домов играли здесь с утра до вечера. Других следов было всего два типа — если не считать след ботинок самого Бирмана. Во-первых, след мужчины, обнаружившего тело, и во-вторых, достаточно четкие следы обуви сорок четвертого размера. Скорее всего, — полагал эксперт, — это и был след преступника. Группа во главе с сержантом Гореликом работала сейчас, опрашивая родных Бирмана и соседей — нужно было выяснить, были ли у фотографа враги, и кому могли принадлежать подозрительные следы. Горелик считал (и Беркович вынужден был с его мнением согласиться), что имело место сведение счетов, поскольку преступник, судя по всему, даже не дотронулся до своей жертвы: в правом кармане куртки у Бирмана лежал конверт с двумя тысячами шекелей, и эксперт утверждал, что никто, кроме самого фотографа, к конверту не прикасался. Эхуд Бирман лежал в отдельной палате, и голова его была забинтована так, что видны были только глаза, нос и рот. Глаза, впрочем, смотрели вполне осмысленно. — Вы можете вспомнить, что с вами произошло? — спросил Беркович, присаживаясь на низкий табурет у изголовья. — Да, — прошептал Бирман. — Я шел на работу… Вдруг все завертелось вокруг, я почувствовал сильный удар… И все. Открыл глаза, смотрю — я в больнице… — Вы кого-нибудь видели? Кто-нибудь шел впереди вас? Или сзади? Вы могли слышать шаги? — Нет… Впереди никого не было… Шагов не слышал… — Скажите, Эхуд, — переменил Беркович тему разговора, — у вас есть враги? — Нет… То есть, да. Я подумал… Яир Цабар, мы с ним уже дважды чуть ли не подрались… У него несносный характер… Он… Бирман закашлялся, и сержант поспешил его успокоить. — Не нужно волноваться, — сказал Беркович. — Все обойдется. Скажите только, какой размер обуви у Цабара?