— Но я не спец по рисункам, — возразил Беркович. — А впрочем… Могу я отлучиться? Я имею в виду — съездить в музей? — К трем будь на месте, — предупредил Хутиэли. — Ты не забыл — совещание у майора? Эксперта Хана Беркович нашел в кабинете директора музея. Рон с мрачным видом сидел за журнальным столиком, перед ним лежал небольшой лист бумаги, размером чуть больше тетрадного листка, заключенный в тонкую пластиковую рамку. — Я так и думал, — пробормотал Беркович, бросив взгляд на рисунок, изображавший старого еврея в кипе, сидевшего за столиком в парижском кафе. Хан поднял на сержанта усталый взгляд и спросил невыразительно: — Что ты думал? Ты думал, что я не должен был так опростоволоситься? — Нет, — покачал головой Беркович, присаживаясь рядом с экспертом. — Вы позволите? Он взял в руки рамку с рисунком и повертел в руках. — Открывается довольно сложно, — сказал он. — Здесь на клею, а здесь пазы… Понятно. Скажите, Рон, — обратился он к эксперту, — вы доставали рисунок из рамы, когда проводили экспертизу? — Нет, — буркнул Хан. — Мы только сняли картонку, которая была наклеена сзади, чтобы посмотреть на оборотную сторону рисунка. На ней мы и расписались. — Тогда все понятно, — хмыкнул сержант. — Хотите объясню, как было дело? — Да уж, — язвительно произнес эксперт, — сделай милость. — Все очень просто. В рамке было два листа бумаги, а не один. Верхний — с подлинным рисунком Моне, а под ним — поддельный рисунок. Вы изучили то, что находилось сверху и удостоверились, что рисунок подлинный. А потом расписались… на оборотной стороне подделки. После вашего ухода Дорнье спокойно разобрал рамку, вытащил подлинник и собрал рамку заново. Теперь в ней оказался только один лист — поддельный. С вашими подписями. Некоторое время эксперт, хмурясь, размышлял над словами Берковича, потом начал осторожно отсоединять друг от друга пластиковые края рамки. Он что-то бормотал под нос, Берковичу показалось, что это были слова «боже, какой идиот…», но возможно, он ошибался. Вытащив лист бумаги из рамки, Хан принялся внимательно изучать пазы, в которые был вставлен рисунок. — Да, — сказал он наконец, — вынужден признать, сержант, что вы правы. Нам такое и в голову не пришло. Почему мы должны были думать, что в рамку вставлены два листа бумаги, а не один? Мы же не делали экспертизу на плотность материала… Три дурака. — Ну что вы, — смутился Беркович. — А вы-то как догадались? — спросил Хан. — Вы ведь сразу сказали: «Я так и думал». — Видите ли, — вздохнул сержант, — как раз сегодня мы с инспектором обсуждали похожую проблему… Может ли человек делать два дела сразу? Вот я и подумал: а если в рамке было два рисунка, а не один? Ох, — опомнился Беркович, бросив вгляд на часы, — уже половина третьего, инспектор снимет с меня шкуру, если я не вернусь к трем. — Спасибо, сержант, — поблагодарил эксперт. — За мной должок. — Ах, — сказал Беркович, выходя из комнаты, — нам ведь еще работать вместе, вот и вернете. Полет ножа — Тебе не кажется, Боря, — сказала Наташа, — что в последнее время люди стали какие-то слишком уж агрессивные? — Ты это к чему? — рассеянно осведомился сержант Беркович, перелистывая газету. — Это я к тому, — сказала Наташа, — что опять муж убил жену. Что должна была сделать бедная женщина, чтобы заслужить подобное обращение? — Ты имеешь в виду Галит Орталь? — Галит Орталь, верно, — согласилась Наташа. — Вот в газете написано: «Шимон Орталь (66) смертельно ранил ножом свою жену Галит (61) во время пикника в лесу Бен-Шемен. Орталь свою вину отрицает, хотя свидетелями убийства стали около двадцати человек, участвовавших в пикнике. Суд продлил срок задержания подозреваемого на семь дней». — Да, помню я это дело, — вздохнул Беркович, с сожалением откладывая в сторону газету. Он понимал, что, если Наташа заинтересовалась сообщением, то придется рассказывать ей подробности этого нелепого преступления. Беркович и сам знал далеко не обо всех деталях, вел дело инспектор Барнеа, с которым сержант был практически не знаком — здоровались, и только. — Ну-ка, расскажи! — потребовала Наташа, присаживаясь к Борису на диван. — Послушай, — запротестовал Беркович, — мы еще с тобой не поженились, а ты уже требуешь, чтобы я открывал тебе служебные тайны. Что же будет потом, когда тебе удастся все-таки повести меня под хупу? — Боюсь, что мне это никогда не удастся, — грустно отозвалась Наташа, — и придется до самой смерти жить с тобой гражданским браком. — Ты думаешь? — с сомнением сказал Борис, но не стал развивать тему гипотетического супружества. — А убийство это действительно из ряда вон… Супруги Орталь прожили вместе тридцать семь лет. Никто не понял, что на него нашло. И вину свою Орталь отрицает, что вообще глупо, поскольку против него все улики. — Какие? — спросила Наташа. — Во-первых, нож принадлежал Шимону, он и сам это признает. На рукоятке следы пальцев Шимона и ничьи больше. Во-вторых, момент убийства видели семнадцать человек. Все говорят одно и то же: супруги стояли друг против друга и спорили, он поднял руку, в руке что-то блеснуло, Галит упала с криком, к ней подбежали, в груди женщины торчала рукоятка ножа, а муж, как безумный, бормотал: «Ты что? Ты что?» Он и в полиции продолжал болтать какую-то чепуху — про любовь, про то, что жизнь кончена… — По-твоему, это чепуха? — удивилась Наташа. — Говорить о любви после убийства… Тоже мне Хозе, — хмыкнул Беркович. — Хозе? Так он убил ее из-за ревности? — Какой ревности? Женщина была страшна, как смертный грех. Должно быть, муж действительно ее любил, если жил с ней столько лет… Что-то нашло на него в тот момент… Кстати, много он не получит, психиатры наверняка решат, что Шимон был невменяем. — Борик, — сказала Наташа, — а почему ты сказал, что они спорили? Их спор слышали? Свидетели ведь находились довольно далеко. — Никто ничего не слышал, — покачал головой Беркович. — Перед тем, как пырнуть жену ножом, Шимон очень активно жестикулировал, и она тоже — это все видели. — Кошмар, — сказала Наташа и погладила Бориса по щеке. — Как подумаю, что на старости лет ты тоже мог бы убить из-за ерунды… — Из-за ерунды? Вряд ли. Но если ты не дашь мне читать любимую газету… — Тебе нож сразу принести или чуть позже? — осведомилась Наташа. — Потом, сейчас некогда, — отмахнулся Беркович и нахмурился. Мысль, пришедшая ему в голову, заставила его надолго задуматься. Потом он встал, подошел к телефону и набрал номер. — Дежурный сержант Сефи Мазаль, — услышал Беркович. — Сефи, привет, это Беркович. Скажи-ка, инспектор Барнеа у себя в кабинете или отдыхает? — Отдыхает у себя в кабинете, — буркнул Мазаль. — Соединить? — Если можешь, а то я не знаю прямого номера… — Барнеа, — сказал жесткий голос несколько секунд спустя. — Здравствуйте, инспектор, это сержант Беркович, извините, что беспокою вас в такое… — К делу, сержант, — прервал инспектор. — Вы хотели что-то узнать или сообщить? — Скорее узнать, — сказал Беркович. — Я о том убийстве, которым вы занимаетесь. Два вопроса… — Хутиэли в курсе ваших вопросов? — не очень любезно отозвался инспектор Барнеа. — Я хорошо знаю вашу самодеятельность, сержант… — В курсе, — не моргнув глазом, соврал Беркович, подумав: «Свяжусь с шефом позже, вряд ли он будет возражать». — Что вас интересует? — сухо спросил Барнеа. — Вопрос первый: были ли на рукоятке отпечатки пальцев убитой? И второй: как далеко находились супруги Орталь от ближайших деревьев или кустов? — Вы наверняка читали протокол, — раздраженно сказал Барнеа. — Сами знаете, что найдены только отпечатки пальцев Шимона Орталя. — Я просто хотел уточнить, — пробормотал Беркович. — А что кусты? — Не очень далеко, метра три-четыре, довольно густые заросли, насколько я помню. Почему вас это интересует? — Если мне память не изменяет, — продолжал Беркович, — Шимон Орталь — владелец предприятия, производящего оптико-волоконную технику? Они недавно перехватили у конкурентов очень выгодный контракт… — Контракт еще не подписан, — подтвердил Барнеа, — и теперь вряд ли сделка состоится, сами понимаете… — Да, — согласился Беркович. — Инспектор, могу я попросить вас об одолжении? В интересах следствия, разумеется. — Хотите поговорить с подозреваемым? — догадался Барнеа. — Если вы беретесь убедить его сотрудничать со следствием, то я не возражаю. В моем присутствии, разумеется. — Берусь убедить, — заявил Беркович. — Хм… — с сомнением сказал Барнеа. — На допрос его привезут завтра в десять утра. Приходите ко мне, я разрешу вам задать пару вопросов. Инспектор положил трубку, не попрощавшись, но Беркович не обратил на это внимания. — Пожалуй, ты, как всегда, права, — сказал он Наташе. — Скорее всего, Шимон не убивал свою Галит.