Будницкий выглядел совершенно разбитым, и его можно было понять. Зрителям придется вернуть деньги, убытки неизбежны, а кто их компенсирует, не полиция же? — Давайте повторим для протокола, — сказал Беркович, открыв блокнот и списав из удостоверения личности данные первого свидетеля. — Итак, вы стояли за кулисами… — Я стоял за кулисами, — забубнил Будницкий. — Представление закончилось, Маргулин ушел со сцены… — Вы с ним говорили? Может, он кого-нибудь ждал? — Я с ним не говорил. Собственно, я видел его мельком, я ведь стоял у противоположной кулисы… Через минуту-другую мимо меня прошла Ира с ведром, я ей еще сказал, чтобы она протерла в коридоре, там клоуны пролили воду… Потом подошел Рубин, спросил о чем-то, и тут мы услышали крик… — Понятно, — сказал Беркович. — Почему вы думаете, что убийца не мог убежать незамеченным? — Но ведь со сцены единственный выход! И я стоял на дороге. И мимо меня никто не проходил! И на сцене тоже никого не было, артисты разошлись по своим уборным, это на втором этаже, и я бы видел, если бы кто-нибудь из них спустился. Это уже потом набежала толпа… — Понятно, — повторил Беркович. — Скажите, Игорь Наумович, вы давно знали Маргулина? Были ли у него враги? — Я о нем мало знаю — как-то он пришел, предложил свои услуги, я его послушал, сказал: если что, позову. Ну и звал время от времени. Сейчас вот тоже. — Подпишитесь здесь, пожалуйста, — сказал Беркович. — И позовите Ирину Гаммер, если не трудно… У уборщицы дрожали пальцы, она то и дело всхлипывала и по три раза повторяла одно и то же. — Никто в комнату не заходил. Никто не заходил. Никто, ни одна живая душа. Я подтирала пол, и дверь все время была перед моими глазами. Все время я видела эту дверь, все время, пока сама не вошла и… Она начала было плакать, но взяла себя в руки. — Но ведь сам Маргулин должен был войти, верно? — сказал Беркович. — Уж этого вы не можете отрицать. — Я ничего не отрицаю! — испуганно воскликнула женщина. — Я ничего не говорю! — Вы находились в коридоре с того момента, когда закончилось представление? — Почти. Ну, может минута прошла или две. — Значит, в эти две минуты Маргулин вернулся к себе и кто-то мог войти с ним, а потом и выйти незамеченным? — Не знаю. Мог. Нет, не мог — ведь у выхода из коридора стоял Игорь Наумович! Беркович попросил уборщицу расписаться в протоколе и позвал Олега Рубина. Второй аккордеонист был моложе Маргулина, но такой же рослый. Держался он спокойно, но по слегка дергавшемуся глазу можно было догадаться, чего это спокойствие ему стоило. — Вы видели Маргулина, когда пришли на смену? — спросил старший сержант. Рубин покачал головой. — Я вошел из зала на сцену, Димы там уже не было, — глухо проговорил он, подбирая слова, будто забыл их значение. — Положил инструмент и подошел к Будницкому. — Кто был в коридоре, кроме уборщицы? — Никого. — Что вы сделали после того, как услышали крик? — Ну… как что… Мы с Будницким побежали, дверь была открыта, ну… увидели Диму. Тут навалило столько народа, что… — Может, вы знаете — были ли у Маргулина враги? — Понятия не имею, — пожал плечами Рубин. — Знакомы мы давно, лет шесть. Приходилось вместе играть. И сторожить тоже вместе приходилось. Нет, не знаю… Рубин покачал головой, подписал бланк протокола и вышел. Через час Беркович имел показания еще пяти человек — клоуна, дрессировщицы собачек, злого волшебника и двух гимнастов. Ничего нового старший сержант не узнал. Все утверждали, что сразу после представления Маргулин покинул свое место в кулисе, а потом они его не видели, поднялись к себе и спустились, услышав крик. Никто из них не мог быть убийцей, потому что у всех было железное алиби — они вместе ушли со сцены и вместе спустились. Разве что артисты сговорились провести полицию, но эта версия представлялась Берковичу чрезвычайно маловероятной. Правда, если все остальные версии и вовсе окажутся фантастическими — не мог же убийца на самом деле испариться! — то придется вернуться к этой, но удовольствия от подобного варианта развития событий Беркович не испытывал. — Вы что-то еще хотели мне сказать? — обратился он к дрессировщице Асе Варзагер, когда артистка уже подписала бланк протокола. — Я? — нахмурилась девушка. — Н-нет… — Извините, — вздохнул Беркович, — Значит, вы все время думали о чем-то своем… Ася покачала головой. Берковичу действительно показалось, что дрессировщица видела больше, чем сказала — она все время хмурилась, шевелила губами, что-то ее явно смущало, возможно, какая-то незначительная деталь. Старший сержант уже имел дело с такими свидетелями. В конце концов они проговариваются, и чаще всего в их сомнениях нет никакого смысла, но ведь бывает и иначе, не Асе, молоденькой девушке двадцати лет, об этом судить. — Может, вы все-таки что-то видели и не придали значения? — спросил Беркович. — Нет, — решительно сказала Ася. — Ничего я не видела. — Ну хорошо, — вздохнул Беркович. — Всего вам хорошего… Оставшись один, он внимательно перечитал протоколы. Старший сержант точно знал, что кто-то из тех, кого он сейчас допрашивал, убил Маргулина. Иначе быть не могло, не сваливать же убийство на призрака! И кто-то наверняка сказал нечто, выдал какую-то деталь… Кто? Беркович попытался восстановить ход событий, начиная с того момента, когда представление закончилось и Маргулин ушел к себе, а артисты поднялись наверх. В это время Будницкий уже стоял в коридоре, уборщица тащила ведро с водой, а Рубин поднимался на сцену из зала. Кто же из них врал? Уборщица, утверждавшая, что никто к Маргулину не входил? Будницкий, утверждавший, что никто не проходил по коридору? Или все-таки кто-то из артистов? Та же Ася, например, чувствовавшая себя явно не в своей тарелке. Хотела же она — точно хотела! — что-то сказать. Ничего она, понимаешь, не видела. А если… Беркович выглянул в коридор — Ася Варзагер торопилась к выходу, держа на поводках четырех милых пудельков. — Ася! — крикнул старший сержант. — Можно вас на минуту? Девушка нерешительно вошла, собаки принялись обнюхивать Берковичу ноги. — Вы сказали, что ничего не видели, — напомнил старший сержант. — Может, что-то слышали, если я вас правильно понял? Ася смотрела в пол и о чем-то размышляла. — Понимаете, — сказала она, — это ведь могло быть и случайно… — Что именно? — Когда Дан и Руди прыгали через обруч, Дима обычно играл туш. Все дни, и сегодня тоже. Первые два представления. А на третьем он сыграл польку. — Ну и что? — не понял Беркович. — Какая разница, что он сыграл? — Польку обычно в этом месте играл Олег… Но этого ведь не могло быть, верно? — Вы хотите сказать… — нахмурился Беркович. Он замолчал, не закончив фразы. — Давайте мы это зафиксируем, — сказал старший сержант минуту спустя. — Может, это и не имеет значения, а может… Домой к Рубину Беркович явился в тот же вечер после того, как навел кое-какие справки и еще раз проанализировал ситуацию. — Вы это неплохо придумали, — сказал он. — Мотив для того, чтобы расправиться с Маргулиным, у вас был: вы обокрали в прошлом году фабрику, которую охраняли в паре с ним, Маргулин об этом знал и шантажировал вас, верно? Вы пришли сегодня после второго представления, на вас не обратили внимания, да и потом никто не вспомнил, что уже видел вас в тот день. Прошли к Маргулину, убили его, взяли аккордеон и заняли место в кулису. Там ведь полумрак, со сцены виден только силуэт аккордеониста, все думали, что это Маргулин… А после представления сделали вид, что поднялись на сцену из зала. Там было много людей, никто опять не обратил внимания. Вы подошли к Будницкому и стали ждать, когда обнаружат тело. Алиби действительно безупречное, и мне бы ни за что не догадаться, если бы вы не сделали единственную ошибку. — Какую? — не удержался от вопроса Рубин. — Вы сыграли полечку, и собачкам это не понравилось, — объяснил Беркович. Карты на стол — Если это инспектор, — сказала Наташа, поворачиваясь на другой бок, — я выключу телефон. — А если это премьер-министр? — сквозь сон пробормотал старший сержант Беркович, поднимая трубку. — Если бы премьер-министр звонил своим избирателям в час ночи, никто не стал бы голосовать за него на выборах, — возразила Наташа. — Борис? — услышал Беркович знакомый голос эксперта Хана. — Извини, что так поздно, но меня тоже подняли с постели. Убийство на улице Карлебах. Мы за тобой едем. — Одеваюсь, — сказал Беркович, окончательно проснувшись. — Это не инспектор и не премьер-министр, — объяснил он жене, — но все равно придется ехать. Четверть часа спустя полицейская машина подкатила к подъезду шестиэтажного дома, где Берковича и Хана ждал патрульный Охайон, первым приехавший по вызову. — Третий этаж, — сказал он. — Убитый в салоне, убийца в спальне. — Что, — поразился Беркович, — убийцу взяли? — Он и не думал убегать, — пожал плечами Охайон. — Да и кто бы его отпустил? Правда, неизвестно, кто из троих — убийца, но это уж не моя проблема. — Ничего не понял, — искренне заявил Беркович. В квартире был полный порядок — типичное жилище старого холостяка, привыкшего, что каждая бумажка лежит на своем месте. В огромном салоне действительно находился труп — мужчина лет пятидесяти лежал на диване, и по его виду нельзя было сказать, что человек умер насильственной смертью. Эксперт склонился над телом, поднял веки, приоткрыл рот, понюхал, поморщился и сказал: