— Черт, — сказал он наконец. — Мне и в голову не пришло задавать вопросы о том, как Курц жил в Кейптауне. А теперь и бесполезно. Дело в архиве, второй раз привлечь Курца по одному и тому же обвинению нельзя, ты знаешь. — Да, — кивнул Беркович. — Если вы не против, инспектор, я наведу кое-какие справки. Неофициально, конечно, поскольку дело закрыто. — Хорошо, — согласился Лагуш. На следующий день Беркович отправил в ЮАР запрос и на две недели вовсе забыл о существовании какого-то Курца. Когда в компьютерной почте оказался файл, посланный из управления полиции Кейптауна, Беркович не сразу понял, что это может означать. Сведений оказалось не очень много, но они были чрезвычайно любопытны. Первую жену Джозефа Курца звали Рут, она была медсестрой и прожила с мужем душа в душу три с половиной года. Однажды, когда Джозефа не было дома, женщина закрылась в кухне и открыла все конфорки. Спасти ее не удалось. Возникли, конечно, подозрения, но быстро выяснилось, что у Курца надежное алиби — весь день он находился в клинике, где работал, на глазах десятков больных и врачей. Мотивов для убийства жены у Курца не оказалось. Вторично он женился два года спустя на продавщице из супермаркета. С Джанет Бергер он прожил меньше года. Однажды, вернувшись домой, Джозеф обнаружил жену мертвой. Она отравилась газом, и подозрения полиции в отношении Курца были тогда проверены самым тщательным образом. С алиби у него на этот раз возникли проблемы, но, с другой стороны, никто не мог засвидетельствовать, что видел врача около дома в часы, когда его жена задыхалась на кухне. Вскрытие показало, что насилия не было. Не обнаружили следов алкоголя, наркотиков — ничего, что могло бы стимулировать суицидальное поведение. Мотива для преступления у Курца не оказалось и на этот раз. Дело о смерти Джанет закрыли, как и первое, ввиду отсутствия состава преступления. Не везет человеку с женами — таким было общее мнение. Но третий случай самоубийства не мог быть случайным совпадением! Думать так было просто непрофессионально, что бы ни утверждали по этому поводу результаты всех экспертиз. Да, у Курца не было мотива для убийства ни в одном из трех случаев. Да, следов насилия не обнаружено. Что это доказывает? Возможно, только то, что Джозеф Курц — маньяк и обставляет свои преступления с удивительной тщательностью. Но ведь и это всего лишь предположение. Уголовное дело против Курца сдано в архив, и преступник успокоился. Более того, он уверен, что в полиции не знают о судьбе Джанет и Рут. Может быть, если застать его врасплох, показать фотографии женщин, заявить, что полиции все известно, он выйдет из себя, и его поведение станет аргументом в пользу обвинения? Слабый аргумент, но других в этом деле не предвиделось. Можно, конечно, подождать, когда Курц женится в четвертвый раз. После того, как его новую жену найдут мертвой, полиция проведет расследование более тщательно и разоблачит серийного убийцу, но — какой ценой? Показав Курцу, что он знает о трех предыдущих убийствах, Беркович не получит доказательств, но эта беседа заставит преступника действовать осторожнее, и тогда четвертой жертвы, возможно, не будет. Во всяком случае, есть шанс предупредить преступление. Беркович не хотел вызывать Курца в полицию и сам отправился к нему домой, выяснив, когда врач возвращается с работы. — Полиция? — удивился Курц. — Вам удалось выяснить что-то новое о Мирьям? — О Мирьям — нет, к сожалению, — покачал головой Беркович. — Я хотел поговорить с вами о Рут и Джанет, ваших предыдущих женах. Старший сержант внимательно следил за выражением лица Курца и увидел лишь неподдельное горе, внезапно состарившее этого человека лет на двадцать. «Если это игра, — подумал Беркович, — то Курц гениальный актер, и место ему в „Габиме“, а не в поликлинике». — Бедняжки… — пробормотал Курц, взяв себя в руки. — Я понимаю… Вы думаете, что я… Господи! Это было бы так просто! Знаете, я бы тоже хотел хоть что-то доказать и зажить по-человечески. Как я хочу привести в дом жену и жить с ней много лет! — Кто же вам мешает? — спросил Беркович, растерявшись. Он считал себя наступающей стороной и не был готов к неожиданному напору. — Я! Я мешаю! — воскликнул Джозеф и застыл, обхватив голову руками. Беркович молчал, понимая, что сейчас может услышать наконец признание преступника. Опустив руку в карман, он надавил на клавишу включения лежавшего там диктофона. — Есть такая вещь, как сродство душ, — глухим голосом заговорил Курц. — Никто не знает, откуда оно берется. Почему одним нравятся тихие женщины, на поверку оказывающиеся семейными тиранами? Другие обращают внимание только на женщин, способных часами говорить о нарядах и не отличающих Гогена от Ван-Гога. А я… Меня всегда влекло к женщинам, в которых было что-то… Я не понимал — что. Когда Рут покончила с собой, я долго думал, вспоминал, сопоставлял: почему она так поступила? В конце концов понял — это было в ее характере, она бы все равно сделала это рано или поздно. И что самое страшное: если бы не ее подсознательная склонность к суициду… В общем, я бы ее не полюбил. — Я искал других женщин, чтобы забыться, — продолжал Курц, — но никто мне не нравился, ни с кем я не мог провести и часа. Потом появилась Джанет… Когда мы уже поженились, я вдруг понял, что в ее характере есть те же особенности, что и у Рут, что и она способна… Наверное, я и выбрал Джанет потому, что в ней было это неосознанное стремление… Я надеялся, что все обойдется, создал жене замечательные условия, оберегал, как конфетку, но… — И тогда я репатриировался в Израиль, — Курц посмотрел Берковичу в глаза, и во взгляде этом оказалось столько тоски, что старший сержант не выдержал и опустил голову. — Я надеялся, что… Но от себя разве убежишь? Я познакомился с Мирьям, мы полюбили друг друга, и я знал, что добром это не кончится. Это такой тип женщин. Я выбирал именно их — подсознательно, даже когда не хотел этого! Но все равно надеялся — вдруг обойдется… Я понимаю вас. Вы думаете: один случай — это случай, даже два случая можно понять. Но когда это происходит в третий раз… Поставьте себя на мое место. Я ведь знаю: если когда-нибудь я опять полюблю женщину, она будет принадлежать к тому же типу. И значит, когда мы поженимся, может, через год, может, через десять лет, она откроет газ… Четвертую смерть я просто не переживу. — Почему бы вам вообще не встречаться с женщинами? — осторожно спросил Беркович. — И что это даст? — с горечью спросил Джозеф. — Это ведь в их характере, а не в моем, стремление к суициду. Они все равно сделают это — выйдут за меня или нет. Что я? Просто индикатор. Реагирую на тип. А получается — будто специально отбираю. Он замолчал и опустил голову на руки. Беркович понял, что ничего больше не услышит, выключил диктофон и поднялся. — Извините, — сказал он. — Если вы когда-нибудь полюбите женщину, дайте мне знать, хорошо? Мы вместе подумаем, как избежать несчастья. Курц не ответил. Вернувшись домой, старший сержант прослушал запись. Беркович не был доверчивым человеком, но сейчас был почему-то уверен, что Курц говорил правду. — Наташа, — сказал он жене, когда они вечером пили чай, — ты веришь в родство душ? — Конечно, — убежденно сказала Наташа. — Только родственные души могут быть счастливы вместе. — Возможно, — протянул Беркович. — Но иногда счастье оказывается таким недолгим… История любви Женщина, стоявшая на мосту в семь часов утра, выглядела такой одинокой, что Беркович невольно замедлил шаг. Была хорошая погода — впервые за многие дни, — он вышел из дома очень рано, пошел в управление пешком и не жалел об этом до тех пор, пока, переходя по мосту над шоссе Аялон, не увидел свесившуюся через перила женщину. Незнакомке было на вид лет тридцать, светлые короткие волосы, профиль, типичный для евреев-выходцев из европейских стран. Может, даже из России. И судя по тому, с каким напряжением женщина всматривалась в поток машин, мчавшихся под мостом в сторону Иерусалима, сейчас могло случиться непоправимое. Беркович подошел и сказал, стараясь не испугать: — Простите, может, я могу вам помочь? Женщина скосила глаза, отвернулась и коротко ответила по-русски: — Нет. — Мне показалось, — старший сержант тоже перешел на русский язык, — что у вас очень плохое настроение. Это пройдет, это всегда проходит… — Только не говорите мне, что у вас тоже было желание броситься с моста, но вы с ним героически справились и теперь радуетесь жизни, — раздраженно сказала женщина, и Беркович удовлетворенно вздохнул: если на смену отчаянию приходит раздражение, значит, есть шанс, что все обойдется. — Я мог бы проводить вас, — с сомнением сказал Беркович, — но боюсь, у вас свои планы. — Планы? Нет у меня планов… Был один, да и тот… Она повернулась и направилась в сторону проспекта Намир, Беркович шел рядом, размышляя над тем, что делать дальше. Распрощаться, поскольку опасность вроде бы миновала? Или попытаться узнать, что с этой женщиной произошло? А чем он сможет помочь? Добрым словом, которое и кошке приятно? На углу, в кафе Иосифа, где сотрудники управления обычно покупали фалафель или шварму, хозяин расставлял столики, а за прилавком его сын Игаль быстрыми движениями надрезал питы. — Здесь отличный кофе, — сказал Беркович. — Говорю как завсегдатай — каждый день пью здесь кофе в полдень. Несколько минут спустя они сидели за столиком в глубине кафе, Игаль принес две дымящиеся чашки, и Лена — так звали женщину — сначала медленно и преодолевая внутреннее сопротивление, а потом все быстрее и откровеннее, рассказывала о странных событиях в ее жизни. Она репатриировалась в Израиль два года назад из небольшого российского городка. Приехала с матерью и воспоминаниями. Мать умерла спустя полтора года от быстротечного рака крови, а воспоминания остались. Хотела даже назад вернуться, ей было страшно одной в квартире, купленной на две машканты — ее и матери. Но тут как раз познакомилась с Володей — Зеэвом, как он переделал свое имя на еврейский манер. Сначала все было хорошо, Володя тоже жил один, возраст у них был примерно одинаков, совпадали и интересы. Роман быстро развивался, Володя переехал к Лене, о регистрации брака они не заговаривали — может быть, из суеверного страха, что это может как-то осложнить отношения. А может, просто срок не пришел — всему ведь на свете свое время. Впрочем, что изменила бы в их жизни свадьба с раввином? Если Софе суждено было появиться на горизонте, она появилась бы все равно. Володя купил как-то подержанную машину и начал возвращаться с работы позже обычного. Ничем от него вроде бы не пахло — ни духами, ни запахом чужой квартиры, — но Лена женским чутьем определила: у Володи кто-то появился. Она пыталась вызвать Володю на откровенный разговор, но он отшучивался, и это только увеличивало ее подозрения. Она не могла сдержать свои чувства и устраивала Володе сцены, вдвойне бессмысленные от того, что у нее не было решительно никаких доказательств измены. Она пыталась следить за Володей, искала новые номера телефонов в его записной книжке, какие-нибудь фотографии. А однажды началось то, что окончательно отравило ей жизнь. Она увидела во сне, как выслеживает Володину пассию, настигает ее и вонзает в спину нож. Женщина обернулась, и Лена узнала ее — это была Софья, давняя знакомая, когда-то они вместе работали на фабрике в Атароте, а однажды, прогуливаясь с Володей по улице Бен-Иегуды, она увидела Софу в кафе и подошла. Значит, тогда Володя и положил на Софу глаз? Утром, когда Володя уехал на работу, а у Лены было еще два свободных часа, она позвонила Софе, и разговор оставил впечатление недосказанности, совершенно убедив Лену в том, что Володя изменяет ей с ее же бывшей подругой. Вечером Володя был мрачен и все время поднимал трубку телефона, хотя и никуда не звонил. Когда он ушел в ванную, Лена на выдержала и набрала номер Софы. Тогда она и услышала новость, перевернувшую жизнь: днем, когда Софа шла по улице, кто-то ударил ее сзади ножом. Не очень опасно, удар получился скользящим, в больнице наложили повязку и к вечеру отпустили домой. Сразу вспомнился сон. Лена, по ее словам, никогда не верила в ясновидение, но тут… Она ведь действительно думала о том, как разлучить Володю с Софой. И если способна предвидеть будущее… Или даже творить его сама… Несколько дней спустя, копаясь по привычке в Володиных вещах в поисках компромата, Лена обнаружила несколько книг, на которые раньше не обращала внимания — должно быть потому, что вообще была равнодушна к чтению. Одна книга была по магии, другая рассказывала о способах ворожбы. После нескольких бессонных ночей Лена была готова думать о себе что угодно. Эти книги никогда ей не попадались, а теперь, в нужный момент, оказались в нужном месте — значит, это знак. И она принялась за чтение. Володя, как всегда, опаздывал, телефон у Софы не отвечал, а ведь она была еще не настолько здорова, чтобы выходить из дома. Значит, они отключили аппарат, чтобы не мешал заниматься… Чем? Она представила эту сцену, и ей стало дурно. Книга. Там есть способ. Лена перелистывала страницы и обнаружила способ, как избавиться от соперницы. Кто-то, видимо, уже этим способом пользовался — строчки оказались подчеркнуты, около названия стоял восклицательный знак. Суеверие, конечно, но если… Лена истово произнесла про себя слова заклинания и сделала все, о чем говорилось в тексте: зажгла две свечи, положила на стол бумажку с именем соперницы… Володя вернулся поздно и был спокоен — видимо, дела у Софы пошли на поправку. «Посмотрим, — думала Лена, засыпая в ту ночь, — посмотрим, что ты скажешь завтра». Все произошло именно так, как предсказывала книга. Володя вернулся рано и под натиском Лены признался наконец, что любит другую. Но и Лену тоже. Как это возможно? Да вот так, любит обеих. «Извини, Леночка, но сейчас я должен быть у Софы, потому что ей опять плохо». Что такое? «Видимо, сильное отравление, она так страдает». Лене очень хотелось отправиться к Софе с Володей — сравнить реальные симптомы с теми, что были описаны в книге по ворожбе. Но она сдержала себя. Пока Володи не было, она опять читала книги и нашла способ более радикальный. Избавиться раз и навсегда. Убить. Нужно сделать из воска куколку, а потом… Лена так и поступила. Но, должно быть, не сумела сделать все как надо, потому что Софа выжила, хотя, по словам Володи, и пережила несколько страшных часов. Володя теперь и скрывать не собирался, что ходит к Софе, а однажды остался у нее на ночь, и тогда Лена сделала вторую попытку. Приготовила все ингредиенты, намешала состав, произнесла молитвы… И поняла, что потеряла себя. Перестала быть человеком. Как она могла так опуститься? Позвонила бывшей подруге, услышала в трубке ее слабый голос и, совсем расклеившись, поехала на другой конец города, совсем не думая, что может застать у Софы своего благоверного. Нет, Володи там не оказалось, но в прихожей стоял его рюкзак. Софа лежала на диване и вид у нее был — краше в гроб кладут. Разговора не получилось, они смотрели друг на друга, а потом Софа сказала, едва ворочая языком: — За что ты меня так? Если я… Как ты будешь жить потом? Отвернулась к стене — разговор был закончен. Она вернулась домой, ждала Володю, он пришел поздно, отмалчивался, в глаза не смотрел, и Лена поняла — он ее боится. Она и сама уже боялась себя, знала, что не выдержит, опять займется ворожбой, и тогда… Утром Володя ушел не попрощавшись, Лена металась как в клетке, на работе у нее все валилось из рук, а когда она вернулась домой, раздался телефонный звонок, и густой потусторонний бас сказал по-русски: — Убийца должен уйти сам. Повисло мрачное молчание, будто на линии случился обрыв. Так продолжалось несколько дней, и Лена приняла решение. Утром, дождавшись, когда Володя ушел, она отправилась на мост через Аялон. Внизу бежали машины, и ее тянуло, будто в воронку водоворота.