— К счастью, — сказал Беркович, — нам в Израиле с такими убийствами встречаться не приходилось. — Вы напрасно думаете, Борис, что идеальное убийство — редкость и в Израиле не случалось, — серьезно сказал Перумов. — Ведь что происходит? Некто внезапно умирает от естественной причины. Нет никаких оснований подозревать убийство. Никто не ведет расследования. Дела нет. Раскрывать нечего. В ваших картотеках данные отсутствуют. Какие же у вас основания говорить, что таких убийств нет вообще? У вас нет данных, вот и все! — Пожалуй, — подумав, вынужден был согласиться Беркович. — Я вам больше скажу, как коллеге, — продолжал Перумов. — Поскольку это входит в сферу моих профессиональных интересов, я некоторое время веду статистику смертей, произошедших от внезапной остановки сердца. Вам ведь тоже известны подобные случаи… — Конечно, — кивнул Беркович. — Обычно это случается со спортсменами. — Чепуха, — отрезал Перумов. — О спортсменах пишут в газетах, вот и все. На самом деле в этой группе спортсмены составляют меньшинство — число смертей на уровне статистического шума. Но вот что я скажу: за последние десять лет увеличилась в семь с половиной раз частота смертей от внезапной остановки сердца среди представителей так называемого среднего класса и элиты. Семь с половиной! Никакими случайными совпадениями это не объяснить! — Вы хотите сказать… — Я хочу сказать, что уже немало преступников расправилось со своими жертвами именно таким гуманным способом, а мы — ФБР и полиция — не можем в подавляющем большинстве случаев не только обвинение предъявить, но даже квалифицировать смерть как криминальный случай! Очень редко удается что-то доказать. Скажем, когда совершенно очевидно, что данная смерть чрезвычайно выгодна одному конкретному человеку. Мы раскрыли четыре таких убийства — удалось проследить за подозреваемым, доказать, что он не только имел доступ к препарату, но и получил его, причем в дни, предшествовашие смерти жертвы… — И удалось доказать обвинение в суде? — поинтересовался Беркович. — Только в одном случае. В двух других адвокаты своих подзащитных спасли. Уверяю вас, Борис, это сейчас самый опасный вид преступлений, и со временем, когда препарат станет достаточно доступен, наша работа превратится в ад! — Вы думаете, что в Израиле тоже были такие убийства? — Понятия не имею! По Израилю статистики у меня нет. Разговор с Перумовым запомнился Берковичу, и на следующий день он попытался навести справки. Пришлось послать запросы в министерство внутренних дел и в министерство здравоохранения, несколько раз звонить и объяснять, что эти сведения нужны полиции не для разглашения, а для чрезвычайно важного дела. Прошло две недели, пока нужные данные не оказались в комьютере Берковича. Сведения его озадачили. За последние шесть месяцев одиннадцать человек умерли без всяких видимых причин. Просто остановилось сердце. В каждом случае было произведено вскрытие, и каждый раз эксперты утверждали, что в организме нет ни малейших следов яда или иных токсичных веществ. Существует уже прижившийся медицинский термин: «внезапная смерть». И ничего не докажешь. — Кстати, — сказал Перумов, ознакомившись с данными Берковича, — статистический уровень случайности подобных смертей в вашей выборке — пять человек. Одиннадцать — больше чем вдвое превышает так называемую норму. Вы будете утверждать, что это случайность? — И что же тут можно доказать? — удрученно сказал Беркович. Пять из одиннадцати — люди достаточно бедные, работяги, никому не нужна их смерть и, по большому счету, жизнь их тоже никого не интересует. Еще один — бомж. Остаются пятеро. Возраст — от тридцати двух до сорока пяти. Три женщины и двое мужчин. В четырех случаях — три женщины и мужчина — в смерти этих людей был интерес ближайших родственников. Не сказал бы, что жгучий интерес, но все же они выигрывали — один больше, другой меньше. В пятом случае — Стенли Робинсон, сорок один год, репатриант из Штатов — в смерти никто не заинтересован. Ни одна живая душа! Так вот, именно эта смерть кажется мне самой подозрительной. — Почему? — нахмурился Перумов. — Подумайте: если человек достаточно богат и известен, у него не может не быть врагов или родственников, которые выиграли бы от его смерти. — Да, это вполне естественно, — согласился Перумов. — Потому-то такие дела практически не раскрываются: всегда есть потенциально заинтересованные, но чаще всего никто из них ни сном ни духом… — Вот-вот! А в смерти Робинсона не был заинтересован никто — родственники получали слишком мало, женщины у него не было, так что ревность исключается, иных врагов я тоже не обнаружил. То есть, не обнаружил при беглом изучении связей Робинсона. А изучать эти связи углубленно у полиции не было и нет никаких оснований. — Хм… — протянул Перумов. — Вполне возможно, что это действительно случайная смерть. — Может быть. Но она — самая подозрительная из одиннадцати. Слишком все гладко. — Кто-нибудь из знакомых Робинсона связан с химией? — Это я сейчас и выясняю. Беркович действительно тратил на выяснение обстоятельств жизни Стенли Робинсона не меньше трех часов в день, старался заниматься этим не в ущерб работе. Ситуация осложнялась тем, что уголовное дело завести было невозможно, и потому действовать предстояло вдвойне деликатно. Беркович посетил фирму, менеджером которой был Робинсон, поговорил с родственниками, нашел несколько старых друзей. Все в один голос утверждали, что лучше человека, чем Стенли, найти было невозможно. Душа компании, добрый, не корыстолюбивый. Разве что… На этом «разве что» собеседники умолкали, и вытянуть из них дополнительную информацию Беркович не мог. Шли дни за днями, Перумов успел слетать в Штаты и вернулся в Израиль, чтобы завершить дела. Именно в тот день Беркович, как оказалось, нашел то, что искал. — Я был уверен: не может быть так, чтобы у человека совсем не было пороков и скрытых врагов, — сказал Беркович Перумову, когда они сидели в знакомом кафе напротив управления. — Так вот, Робинсон был гомосексуалистом. Сейчас многие своих склонностей не скрывают, но Робинсон был воспитан в религиозной семье, для него это было катастрофой. Очень мало человек знали о его сексуальной ориентации. Женщин у него не было по понятной теперь причине. А был у него друг. Или, если хотите, подруга… Страстная любовь, о которой только они и знали. Подруга… тьфу, друг… в общем, этот тип, его зовут Моше Крайзман, работает в крупной фармацевтической фирме, занимается самыми последними разработками. Я-то в этом ничего не понимаю, пришлось привлечь знакомого эксперта, Рона Хана, вы его знаете. Именно Рон и выяснил, что Крайзман получил из Штатов, якобы для экспериментов, препарат с названием… нет, не помню, очень длинное название, мне его Рон записал на бумажке, вот, поглядите. — Черт побери! — воскликнул Перумов, бросив взгляд на листок. — Блестящая работа, Борис! Но… не доказательство. — Да? Крайзман выписал этот препарат для опытов через сутки после того, как Робинсон объявил ему, что больше его не любит и встречаться не собирается. Но одна встреча — как бы разводная — все-таки состоялась. Это произошло через сутки после того, как Крайзман получил заказанный препарат. А смерть Робинсона последовала еще через сутки после этой встречи. — После этого — не значит вследствие этого, — пробормотал Перумов. — Но вы правы, слишком много совпадений. Я бы рискнул обратиться к начальству за ордером. — Крайзман уже задержан, — сообщил Беркович, — пусть теперь адвокаты его вытаскивают. Если получится… …Наташа не проронила ни слова, пока Беркович не закончил рассказ. Потом молча собрала грязную посуду, налила в чайник свежую воду и только после этого сказала: — Господи, в каком мире мы живем? Любого из нас можно убить так, что никто никогда не догадается? — Вы, Наташа, можете не беспокоиться, — галантно сказал Перумов. — У вас наверняка вообще нет врагов! — Это как раз и подозрительно, — сказала Наташа, посмотрела на мужа и рассмеялась. Любитель фантастики — Борис, ты любишь художественную литературу? — спросил инспектор Хутиэли, когда старший сержант Беркович явился на работу с получасовым опозданием (Арик полночи кричал, заснуть удалось только под утро) и готовился получить от начальства заслуженный нагоняй. Вопрос застал Берковича врасплох. — Э-э… — протянул он, собираясь с мыслями. — Конечно. Правда, читаю по-русски, извините, инспектор. На иврите не продвинулся дальше газет… — Так это хорошо! — воскликнул Хутиэли и добавил, глядя на удивленное лицо Берковича: — Я имею в виду — в данных обстоятельствах. — Что-то произошло? — спросил старший сержант. — Вчера поздно вечером был найден мертвым в своей квартире некто Шломо Борохов. Убит ударом по голове. Орудие преступления — гантель, ее нашли рядом с телом. Убийство обнаружил сосед Борохова — возвращался из кино и увидел приоткрытую дверь. — Кто ездил на происшествие? — спросил Беркович. — Соломон с оперативной группой и Хан от судмедэкспертизы. — Значит, все расследовано на высшем уровне, — сказал Беркович. — Они вышли на убийцу? — Какой ты быстрый, — буркнул инспектор. — Улик практически нет — кроме гантели. Пальцевые следы стерты даже на дверной ручке. Никаких тебе недопитых чашек — посуда аккуратно вымыта и стоит в сушильном шкафу… Хозяин наверняка знал убийцу — и не боялся. Итак, следов нет. А мотив… Речь, по-видимому, идет о японской миниатюре. Как это называется? Да, нецкэ. Сделана из нефрита. Изображает сидящего на корточках человека, а если повернуть, получается стоящий на двух лапах медведь. Там еще вделаны сапфир и два бриллианта. Для японского искусства нецкэ это не свойственно, но, тем не мене, статуэтка действительно японская, более того, сделали ее в прошлом веке… — Вижу, вы хорошо изучили искусство нецкэ, — улыбнулся Беркович. — Позвонил в Хайфский «Тикотин» — это музей японского искусства, если ты не знаешь… — Знаю, — кивнул Беркович, — бывал там пару раз. — Так вот, нецкэ Борохова оценивается в сто двадцать тысяч долларов. В квартире статуэтки нет. — Борохов богатый человек? — Нет. Репатриировался два года назад, в Москве продал квартиру и почти всю японскую коллекцию, доставшуюся от отца. Когда приехал в Израиль, у него хватило денег, чтобы купить квартиру в Тель-Авиве и оборудовать ее — решетки, сигнализация… — На это ушло наверняка больше денег, чем стоит нецкэ, — заметил Беркович. — Да, если говорить о рыночной цене. По сути же нецкэ бесценна, потому что другой такой, как мне сказали, нет… Борохова дважды пытались грабить, оба раза грабители не нашли того, что искали. Борохов никому свое сокровище не показывал — только фотографии. — Значит, — задумчиво произнес Беркович, — все произошло так. К Борохову пришел гость, который, видимо, имел отношение к искусству Японии. И хозяин настолько ему доверял, что достал из тайника фигурку… — Вот именно, — нетерпеливо сказал Хутиэли. — Проблема в том, что никто из соседей не видел, кто вчера приходил к Борохову. Друзей у него нет. Живет один. Единственное хобби — книги. Полная квартира книг — все по-русски. А по-русски, кроме тебя, никто не понимает. Может, у Борохова в гостях был книголюб? — Давайте начистоту, инспектор, — решительно сказал Беркович. — Вы наверняка выяснили, что из тель-авивских русскоязычных книголюбов был знаком с Бороховым. — Естественно. Никто. С членами клуба книголюбов он знакомства не водил. И в гости не звал. Люди, конечно, недовольны — многих я будил в час ночи, чтобы спросить… Но картина именно такова. — Значит, вы всю ночь провели на ногах, инспектор? — По мне не видно? — А по мне? — улыбнулся Беркович. — Я тоже полночи не спал, но по другой причине. — Арик бунтует? — сочувственно спросил Хутиэли. — Мой старший, Эдан, первые три месяца вообще не спал — во всяком случае, мне так казалось… — Где жил этот Борохов? — вздохнул Беркович. …В квартире было две комнаты — салон и спальня. Порядок, типичный для холостяцкого жилья. Две стены заняты книжными полками. Беркович подошел и провел руками по корешкам. «А ведь Борохов действительно знал толк в книгах», — подумал старший сержант. И пристрастие его было очевидно — он покупал только фантастику. Стругацкие, Ефремов, Снегов… Вот бы все это перечитать. Новая русская фантастика: Лазарчук, Рыбаков… Дальше стояла зарубежная фантастика — старая и современная. Замечательная коллекция. Кому она теперь достанется? — Поехали на улицу Шенкин, — сказал Беркович сержанту Соломону, выйдя из квартиры. — Там есть большой русский книжный магазин… Магазин оказался не таким уж большим, если говорить о площади помещения. Молодая женщина по имени Марина, сидевшая у кассы, с готовностью отвечала на вопросы — ей было любопытно, и, к тому же, она в первый раз имела дело с полицейским, вежливо говорившим по-русски. Беркович показал фотографию Борохова, и Марине не понадобилось много времени на раздумья. — Конечно, знаю, — сказала она. — Приходит довольно часто, покупает фантастику. Особенно любит Лукьянова.