— Алон хотел жениться на Ронит, но она, похоже, нашла другого. Во всяком случае, в последнее время между ними пробежала черная кошка. Родители Алона были в шоке, когда узнали, что их сын погиб, спасая эту, как они выразились, негодяйку. Они говорят… Впрочем, оба вряд ли отвечают за свои слова, тут только эмоции и родительское горе… — Так что они говорят? — довольно бесцеремонно прервал сержанта Беркович. — Что… гм… Ронит вовсе не тонула, а только сделала вид, что тонет, а Алон сразу же бросился в воду. Плавал он плохо. По словам родителей — как топор. Кстати, Борис, ты не знаешь, как плавает топор? — Отвратительно, — буркнул Беркович. — Спасибо, ты мне очень помог. — В чем? — подозрительно осведомился Горелик, но ответа не получил — Беркович положил трубку. Подумав несколько минут, старший сержант вздохнул, вызвал дежурную машину и, спустившись к выходу, назвал водителю адрес Ронит Шифер. Он ожидал найти девушку в трауре — хотя бы показном, — но квартира содрогалась от звуков тяжелого рока, и Берковичу пришлось кричать, как на аэродроме, пока Ронит не соизволила выключить проигрыватель. — Вы дали Алону отставку неделю назад? — спросил старший сержант. — Почему вас это интересует? — вспыхнула девушка. — Разве это теперь важно? — Теперь, — Беркович подчеркнул слово, — важно именно это. Вы не хотели видеться с Алоном, а он вам звонил, угрожал, требовал свидания? — Почему вы спрашиваете? — в голосе Ронит появились нотки беспокойства. — Да, звонил, требовал, будто я ему была служанкой. — И вчера вы согласились с ним встретиться, — утверждающе сказал Беркович. — Почему бы не встретиться? — Чтобы погулять или чтобы выяснить отношения? — Послушайте, зачем вы меня мучаете? Думаете, мне приятно вспоминать вчерашний ужас? — Надеюсь, что неприятно, — вздохнул Беркович. — Но вы не ответили… — Мы крупно поговорили, — сухо сообщила Ронит. — И поехали купаться, — заключил старший сержант. — Логичное завершение крупного разговора. — Что вы хотите сказать? — пробормотала Ронит. — Ну, я могу себе представить: вы дали Алону от ворот поворот, а потом решили вместе отдохнуть на пляже. Наверняка эта идея пришла в голову не Алону, а вам. — Да, ну и что? — Вы не собирались купаться, когда отправлялись на встречу. Я ведь был вчера на пляже, и мне бросилось в глаза, что вы купались в майке и шортах — необычный костюм, верно? В чем приехали, в том и в воду бросились. Купальника с собой не было. Идея пришла вам в голову, когда Алон окончательно довел вас своими просьбами и угрозами. Вы как раз проезжали мимо пляжей и сказали: «Хочу искупаться». Я прав? Ронит молчала, не понимая еще, куда клонит полицейский. — Когда вам пришла в голову идея изобразить, будто вы тонете? — неожиданно спросил Беркович. — Я… Почему идея? — растерялась Ронит. — Я ничего не изображала! — Знаете, — доверительно понизил голос Беркович. — Мне довелось всякие крики слышать — когда люди просили о помощи, когда на них нападали, когда они попадали в экстремальные ситуации. И ваш крик я вчера слышал тоже. Так кричат не очень хорошие актеры в театре средней руки. Да, очень громко. Но… Вы наверняка не знаете Станиславского — был такой русский режиссер. В подобных случаях он говорил: «Не верю!» — Я не помню, как я кричала… — И воды вы совсем не наглотались, я ведь видел и это. Уверяю вас, только в той суматохе, что началась, когда искали Алона, спасатели могли не обратить на все это внимания. Ронит смотрела на Берковича, широко раскрыв глаза. — Но память у спасателей профессиональная, и они наверняка дадут свидетельские показания, — заключил Беркович. — Все говорит о том, что вы фактически утопили Алона Хареля. Ронит молчала. — Этим делом занимается мой коллега, — сказал Беркович, вставая. — Он посетит вас через некоторое время, и я не советую вам удариться в бега… Выходя из дома, старший сержант раздумывал о том, как навести Горелика на правильный след, не ущемив при этом его гипертрофированного самолюбия. «Ничего, перетерпит», — решил он в конце концов. Свидетельские показания — Похоже, — сказал Беркович, — начальство решило, что я уже достиг своего потолка. — Ты? — удивился инспектор Хутиэли. — Твой потолок достаточно высок, и у тебя впереди вся жизнь. Я понимаю, что ты хочешь сказать. В приказе о присвоении очередных званий о тебе не сказано ни слова, а это обидно. Почему Горелик получил офицерское звание, а ты как был старшим сержантом, так уже третий год им остаешься? Я правильно интерпретирую твою мысль? — Правильно, — кивнул Беркович. — Я думаю вот о чем: пойти ли мне к майору Дранкеру лично или ограничиться докладной запиской? — Полагаю, тебе не следует делать ни того, ни другого, — покачал головой Хутиэли. — Поверь мне, Борис, твой вопрос разбирается отдельно от других. Имей терпение. — Очередной израильский савланут, — пробормотал Беркович. — Конечно! Сколько людей в полиции поломало себе карьеры, потому что у них не было достаточно терпения… Разговор происходил в кабинете инспектора, куда Беркович заглянул, чтобы передать распечатанный аналитический обзор происшествий за последнюю неделю. Старший сержант поднялся, чтобы отправиться на свое рабочее место, но в это время зазвонил телефон, и Хутиэли поднял трубку. — Хорошо, — сказал он, выслушав собеседника. — Мы поедем вместе с Берковичем. Положив трубку, инспектор сказал, отвечая на немой вопрос старшего сержанта: — Похоже, заказное убийство. Улица Габрилович. Расстрелян некий Дотан Ростер. Подробности узнаем на месте. Улица Габрилович оказалась короткой — длиной всего в один квартал — и не очень широкой, движение здесь было односторонним, от проспекта Моше Даяна. Въезд в улицу и выезд из нее перегородили полицейские машины, что не помешало собраться довольно внушительной толпе — правда, непосредственно к месту преступления людей все-таки не допускали. Следом за Хутиэли с Берковичем подъехал эксперт Хан, и они втроем направились туда, где на тротуаре лежало ничком тело жертвы нападения. Сдержанно поздоровавшись, патрульный офицер, первым прибывший на место происшествия, сообщил: — Убитый — Дотан Ростер, личность в этих краях известная. Содержал массажный кабинет на улице Бограшов. Врагов у него наверняка было достаточно. Вопрос — кто из них решился на убийство. — Свидетели есть? — спросил Хутиэли. — Конечно. Свидетелей много, я отобрал человек десять. Вон они стоят — около машины. — Борис, — обратился инспектор к Берковичу, — займись свидетелями, а мы с Роном осмотрим тело. Старший сержант кивнул и направился к группе мужчин и женщин, стоявших у полицейской машины. — Я буду говорить с каждым в отдельности, — предупредил Беркович. — Прошу не расходиться, это займет некоторое время. — Да мы все понимаем, — сказал от имени «коллектива» мужчина лет сорока в светлой майке и кепочке, надетой на голову козырьком назад. — Вот с вас и начнем, — сказал Беркович и уселся на заднее сидение машины, широко раскрыв дверцы с обеих сторон. Мужчина сел рядом и назвал себя: — Йосеф Бузагло, вон мой магазинчик — напротив. Оттуда прекрасно виден выезд с улицы, так что могу сообщить все подробности. Несколько минут спустя, задав наводящие вопросы, старший сержант выяснил, что в одиннадцать тридцать (время торговец засек, потому что по радио как раз началась передача «Разговор начистоту») со стороны улицы Габрилович раздались три выстрела, и несколько секунд спустя оттуда с ревом вырвался и свернул вправо мотоцикл. Красная «хонда», водитель — молодой парень в красном же шлеме, черной майке и шортах неопределенного цвета. — Если надо, я его узнаю, — завершил рассказ Бузагло. — Когда негодяй сворачивал, я его хорошо рассмотрел. Европейское лицо, типичный ашкеназ. «Конечно, — подумал Беркович. — Если следующим свидетелем окажется выходец из Румынии, то мотоциклист у него будет, скорее всего, типичным сефардом. Ох уж эти общинные склоки»… Следующим свидетелем оказалась молодая женщина, одетая в строгий брючный костюм. — Алона Киперман, — представилась она. — Адвокат-нотариус. «Повезло, — подумал Беркович. — Адвокаты — народ наблюдательный, наверняка, если она что-то видела, то опишет без фантазий и точно». Алона Киперман показала, что парковала машину возле дома, где живет ее мать, когда услышала три выстрела, скорее всего пистолетных, и секунд восемь-десять спустя увидела, как с улицы Габрилович выехал на проспект и повернул вправо («как раз мимо меня») мотоциклист. Красная «хонда», красный шлем, черная майка, серые шорты. Алона даже успела заметить две последние цифры номера мотоцикла — 74. Прежде чем вызвать третьего свидетеля, Беркович сообщил инспектору Хутиэли приметы мотоциклиста и его машины. Прохожий по имени Михаэль Верник, двадцати трех лет, программист, выходец из Украины, полностью подтвердил рассказ Киперман и Бузагло. По словам Верника, ровно через девять секунд («Я автоматически считаю, привычка такая») после третьего выстрела с улицы Габрилович вылетела красная «хонда», свернула направо и исчезла в потоке машин. — Ты лицо этого типа не разглядел случайно? — спросил Беркович. — Узнать смог бы? — Да, — твердо сказал Верник. — Я даже удивился — такой, знаешь, римский профиль. Наверняка европейский еврей.