— Или я буду сопровождать тебя постоянно, всеми силами нервировать и не давать колдовать. Я вышел, изо всех сил постаравшись не хлопнуть дверью. Не уверен, что получилось. Отряхнул камзол от остатков раздавленного яблока. Гоблиновы бабы! *** Гоблиновы мужики! Самовлюблённый… Я скинула с прикроватного столика вазу. Наглый… Бокал с прохладным белым вином, принесённый смекалистой Эделиной, последовал за ней. Эгоистичный… Я повертела в руках переливающуюся благородным светом скляночку с мазью, делающей кожу рук мягкой, как лепесток розы. Стоила она немалых денег и досталась по не слишком приятной дружбе с крайне общительной особой. И оказалась действительно хороша. Осторожно поставила крем на место и запустила вместо него в стену вытянутый бутылёк с ароматной водой. Тот, печально звякнув, рассыпался блестящей россыпью будущих трат на новые духи. По-мужски втянув носом воздух, я с силой плюхнулась на кровать, задрала ноги и оперла их о лакированный столбик чёрного дерева. Он считает меня глупой девкой! В самом деле. Спустя столько лет, столько скандалов и разбитой посуды брат всё ещё делает вид, что он здесь хозяин, а я — заноза в его величественной заднице! Хотя я, собственно, всячески старалась ею быть. — Я испоганю твою жизнь, — пропела я данное когда-то обещание. О, он быстро узнает, что я это сказала: слуги доносили Белену обо всём. Они обожали строгого, но справедливого хозяина, боготворили его. И с радостью стучали на его взбалмошную сестрицу. Нужно запить. Я протянула руку за вином и досадливо наморщилась: лужица из разбитого бокала темнела в другой стороне комнаты. Значит, ужин. Нечего голодать из-за очередной ссоры с нашим любимым доброжелательным господином. А вот испортить аппетит ему — всегда пожалуйста. Шкаф ломился. Я, разумеется, в глаза не видела половину тряпок, доставшихся в наследство от почивших мамок, бабок и тёток, что не мешало мне требовать новые и утверждать, что Белен держит меня в чёрном теле. Из вредности, наверное, а вовсе не из-за попыток заполнить дыру в сердце, образовавшуюся после нашего разлада, как говорили некоторые! Я дёрнула на себя резные дверцы, гулко стукнувшие о стену и оставившие пару новых царапин. Из чёрного зева выглянуло Великолепие: туалеты цветные, тёмные, украшенные богатой вышивкой и драгоценными камнями, достойные королевы, и скромные по виду, безмерно удобные и, разумеется, немыслимо дорогие… Но я искала что-то особенное. Нельзя же явиться к брату неподготовленной. Ему, бедняге, и так весь вечер читать мне нотации и убеждать в важности торговых и деловых отношений. Пусть хоть на что-то приятное посмотрит. Вот оно! Любимое платье: «Вирке, не смей выходить в этом за порог!». Я с наслаждением вытащила наряд из невесомой ткани, совершенно ничего не прикрывающий сзади и практически ничего спереди. Уродливый шрам некрасиво делил спину пополам, но за годы я научилась не обращать на него внимания. Покойная матушка не решилась бы в таком даже детей с мужем лепить. Всё-таки собственный портной — не роскошь, а необходимость. Он сидел за огромным тисовым столом в гордом одиночестве. Длинные ряды стульев пустовали и утопали во мраке, а перед ним, как всегда, ворох бумажек, нетронутая тарелка с мясом и огромный бокал красного вина. Хмурил брови, потирал переносицу, когда что-то не сходилось, и нетерпеливо постукивал указательным пальцем по дереву. Таким я его запомнила в тот роковой вечер. Таким он остался спустя семь лет. Я замерла в дверях, не решаясь ступить в круг света от огромного, на четыре дюжины свечей, канделябра. Пока Белен меня не видел, он словно дышал свободнее. Наверное, потому и избавился тогда от нерадивой сестрицы. Одному ему и правда легче. Пора разрушить эту несуразную идиллию. — Кх-кх, — я облокотилась о колонну, невзначай выставив ногу в высокий разрез. Белен, конечно же, сначала нашёл ногу. Обследовал взглядом бедро, запутался в декольте (это ты ещё спину не видел!) и остановился на подбородке. — Ты не одета, — буркнул он и вернулся к бумагам. — Сходи накинь что-нибудь. Я подожду. Я устроилась напротив, опустив подбородок на сцепленные пальцы: — Решил позаботиться о моей фигуре и придержать ужин? — Просто не ожидал, что ты явишься, — брат, не поднимая глаз, нащупал и звякнул в маленький серебряный колокольчик. — Но распорядился накрыть на двоих, — подметила я расторопных поварят, лётом принесших уже готовое блюдо — любимых перепелов в зелёном соусе. — Не терял надежды. — А это ты зря, — я яростно воткнула вилку в неподвижное тельце на тарелке. Белен отложил перо и откинулся на мягкую спинку стула хозяина дома: — Вирке, чего ты от меня хочешь? Я протянула руку к терпкому сухому вину брата, сделала большой глоток, хотя ненавижу красное, и оставила возле себя. — Для начала — извинений. — Хорошо, — легко согласился новый владелец замка Ноктис де Сол. — Вирке, я прошу прощения за то, что заботился о твоём будущем, за то, что хотел дать тебе образование, которого ты достойна, за то, что отправил тебя в школу, где могли оценить твои таланты… — Карсе Игнис — тюрьма, а не школа. Ты знал, куда ссылаешь меня. — Не преувеличивай! Это самая обычная школа. Такая же, как все другие. Ты не первая прошла через неё. — Я просила тебя, Белен, — я припала на руки, почти вытягиваясь поперёк столешницы к ненавистному, но так похожему на моё, лицу. — Я умоляла. Я готова была на всё, чтобы ты не делал этого. На мгновение он закусил губу, словно пожалел об упущенном шансе, но вновь заупрямился: — Я заботился о тебе! — Ты выгнал меня из дома! — Я хотел дать тебе достойное будущее! — Ты хотел избавиться от меня, чтобы никто не отрицал твоё право наследия! — Замок и так мой. — Потому что у тебя между ног болтается фитюлька? — И поэтому тоже, — знакомо ухмыльнулся брат, — а ещё потому, что так сказано в завещании, которое ты не соизволила прочесть. Вирке, я не выгонял тебя. Я заботился о тебе. Мне очень жаль, что родители умерли, но отец был идиотом, что не отдал тебя в Карсе Игнис сразу. И, раз уж он не додумался, это пришлось сделать мне. Успокоиться. Не сжимать до хруста вилку. Неспешно, как учили ещё в детстве, отрезать крохотный кусочек птицы и жевать так долго, словно это не мясо, а подошва. После высказанного, кстати, на вкус оно ощущалось именно так. — А ты не думал предупредить меня? — негромко поинтересовалась я, когда, не чувствуя никакого удовольствия, проглотила первый кусок и начала медленно разрезать волокно второго, представляя, что это чьё-то горло. Чьё-то очень конкретное горло. — О чём? — Белен хлопал ресницами и делал такие искренние большие глаза, что я начинала понимать, почему среди служанок иной раз случались настоящие драки за право постелить ему постель и, возможно, задержаться в покоях до утра. — О том, что я — ведьма и могу случайно разнести по камушку зал во время вручения дипломов, например. Белен не торопился. Отчеркнул ногтем какую-то особо значимую строчку в письме, переложил его в отдельную стопку для неприятной корреспонденции, быстро пробежался глазами по следующему, скомкал и протянул к осторожному пламени свечи. Я не выдержала: — Ignis! — растопила маленький огненный комочек между большим и указательным пальцами, швырнула в обречённую бумагу. Та вспыхнула и рассыпалась седыми хлопьями. Брат сдул остатки пепла и наконец ответил: — Но никто же не умер. — Только покалечены и перепуганы. И некоторые ещё не переставая икают, — последнее я припомнила с особым блаженством. — Всё, что я делаю, я делаю ради тебя. Даже если сейчас так не кажется, — брат говорил так жарко, так искренне, что, казалось, я действительно могла ему поверить. Но перед глазами услужливо всплывали искажённые злобой лица товарок, злые шутки и издевательства, которые приходилось сносить. О которых никто и никогда не должен узнать. О которых я бы сама с радостью забыла. Нет, я не прощу его за это. Я уже давно не испуганная умоляющая о милости девочка, которую он изгнал из Ноктис де Сол. Я сделала ещё один глоток из чужого бокала и отправила его в путь до противоположного края стола. Брат поймал его в последний момент, прихлопнув ладонью и в свою очередь отпил. — Разумеется, — сухо согласилась я. — Мы вернёмся к этому разговору, — показалось или Белен вправду смягчился? Почувствовал себя виноватым? Ерунда! Брат никогда не признал бы своей вины! — Но очень тебя прошу, один раз побудь сестрой, которая мне нужна. Которой ты была когда-то. Вот! Конечно, он чего-то хотел. Иначе просто игнорировал бы дальше, как делал каждый день с момента моего возвращения. Каждый день последние два месяца. Каждый из дней, когда был нужен мне, как воздух. — Что тебе нужно? — Мне нужно, чтобы ты пришла на приём. — У меня нет ни малейшего желания оказаться в спальне Вальдинга — Поверь, у меня тоже.