Андре Кастонге хмыкнул. Бовуар ощетинился, смущенный за своего шефа. Ответ был смешной. Даже, может быть, слабый. Признаться подозреваемому, что ты веришь в волшебство. Но Маруа сидел неподвижно, глядя на старшего инспектора. Наконец он кивнул. Едва заметно и задумчиво. Это можно было бы даже принять за слабую дрожь. – C’est ça[34], – сказал Маруа. – Волшебство. Я не собирался приезжать сюда, но когда увидел ее работы на вернисаже, то захотел увидеть деревню, где рождается такое волшебство. Они проговорили еще несколько минут о том, куда заходили, кого видели, с кем разговаривали. Но, как и все остальные, этот разговор ничего не принес. Старший инспектор Гамаш и инспектор Бовуар оставили двух пожилых людей в светлой гостиной и отправились на поиски других постояльцев. За следующий час они поговорили со всеми ими. Убитую никто не знал. Никто не видел ничего полезного или подозрительного. Когда они спускались по склону холма в Три Сосны, Гамаш думал о проведенных допросах, о том, что сказал Франсуа Маруа. Но в Трех Соснах было нечто большее, чем волшебство. Что-то чудовищное бродило по деревенскому лугу, ело и танцевало среди здешних обитателей. Что-то темное пришло вчера на вечеринку. И произвело на свет не волшебство, а убийство. Глава шестая Из окна своего книжного магазина Мирна видела Армана Гамаша и Жана Ги Бовуара, спускающихся по грунтовой дороге с холма в деревню. Потом она повернулась и окинула взглядом свой магазин с его деревянными полками, уставленными новыми и старыми книгами, с дощатым сосновым полом. На диване у окна сидела Клара и смотрела на дровяную плиту. Она пришла несколькими минутами ранее, прижимая к груди пачку газет, как иммигрант на острове Эллис[35], прижимающий к груди какое-нибудь драгоценное старье. «Неужели то, что держит Клара, и в самом деле так важно?» – спрашивала себя Мирна. Мирна не заблуждалась. Она точно знала, что в этих газетах. Суждения других людей. Точки зрения окружающего мира. Мнения о том, что видели люди, глядя на картины Клары. Мирна знала даже больше. Она знала, что именно написано на этих влажных страницах. Она тоже рано встала этим утром, вытащила свою усталую задницу из кровати, протопала в ванную. Приняла душ, почистила зубы, надела чистую одежду. И в свете раннего утра села в свою машину и поехала в Ноултон. За газетами. Она могла бы просмотреть эти газеты в Интернете, но если Клара любила читать бумажные газеты, то и Мирна тоже. Ее не волновало, как мир смотрит на искусство Клары. Мирна знала, что ее подруга – гений. Но она волновалась за Клару. И вот теперь ее подруга сидела, ссутулившись, на диване, а Мирна – напротив нее в кресле. – Пиво? – предложила Мирна, показывая на пачку газет. – Нет, спасибо, – улыбнулась Клара. – У меня свое. – Она показала на промокший лиф платья. – О такой женщине мужчины могут лишь мечтать, – рассмеялась Мирна. – Ты только подумай: женщина, состоящая исключительно из круассанов и пива. – О да, предмет вожделения, – с улыбкой согласилась Клара. – Ты уже их читала? Мирне не было нужды показывать на промокшие газеты, они обе знали, о чем идет речь. – Нет. Мне все время что-то мешает. – Что-то? – Какое-то идиотское тело в саду, – сказала Клара, но потом попыталась обуздать себя. – Мирна, господи боже, я не понимаю, что со мной такое. Я должна быть расстроена, сокрушена из-за того, что случилось. Я должна переживать за бедняжку Лилиан. Но ты знаешь, о чем я думаю? Единственное, о чем я думаю? – Что она испортила твой праздник. Это был не вопрос. Мирна знала, что изрекает истину. Лилиан и в самом деле испортила праздник Кларе. Впрочем, нужно признать, что и у Лилиан день выдался далеко не праздничный. Но этот разговор еще дело будущего. Клара уставилась на Мирну – не осуждает ли та ее? – Что со мной такое? – С тобой все в порядке, – сказала Мирна, наклоняясь к подруге. – Я бы чувствовала то же самое. Любой бы чувствовал. Может быть, не все бы признались. – Она улыбнулась. – Если бы там лежала я… Клара резко оборвала ее: – Даже думать об этом не смей! Она и правда испугалась, словно сказанное слово увеличивало вероятность события, словно тот бог, в которого она верила, действовал таким образом. Но Мирна знала, что ни ее, ни Кларин бог не такой сумбурный и мелочный и что им не нужно воздерживаться от подобных глупых предположений. – Будь это я, тебе было бы не все равно, – продолжала Мирна. – Боже, от этого я бы никогда не оправилась. – Эти газеты, вероятно, не имели бы тогда значения, – сказала Мирна. – Никакого. Совершенно никакого. – Будь это Габри, или Питер, или Рут… Обе женщины замолчали. Видимо, это был уже перебор. – В общем, – сказала Мирна, – даже будь это кто-то совершенно посторонний, тебе было бы не все равно. Клара кивнула. – Но Лилиан не была посторонней. – Хотелось бы мне, чтобы была, – тихо призналась Клара. – Я жалею, что вообще была с ней знакома. – Что она собой представляла? – спросила Мирна. Она слышала об этом в общих чертах, но теперь ей хотелось узнать подробности. И Клара рассказала ей все. О маленькой Лилиан. О Лилиан-тинейджере. О молодой женщине Лилиан. Чем больше она рассказывала, тем более слабым и усталым становился ее голос, тем труднее давались ей слова. Потом она замолчала, Мирна тоже ничего не говорила, смотрела на подругу. – Это очень похоже на эмоционального вампира, – сказала наконец Мирна. – На кого? – Я в своей практике встречала их немало. Людей, которые, фигурально говоря, питаются твоими жизненными соками. Мы все знаем таких. Посидишь в компании этого человека – и приходишь домой выжатым как лимон. И даже понять не можешь почему. Клара кивнула. Она и сама знала таких людей, хотя и не в Трех Соснах. Даже Рут к таким не относилась. Эта выжимала только спиртное из их бара. Но после общения с выжившей из ума старой поэтессой Клара почему-то чувствовала себя свежей, полной сил. А вот другие люди действительно лишали ее жизненных соков. Лилиан была одной из них. – Но она не всегда была такой, – сказала Клара, стараясь быть справедливой. – Когда-то она была моим другом. – Такое тоже нередко случается, – кивнула Мирна. – Лягушка на сковородке. Клара не знала, как на это реагировать. Они все еще говорят о Лилиан или отклонились в сторону какого-то кулинарного французского шоу? – Ты имеешь в виду эмоционального вампира на сковородке? – спросила Клара, произнося фразу, которую наверняка не произносил ни один другой человек. По крайней мере, она на это надеялась. Мирна рассмеялась и, откинувшись на спинку кресла, подняла ноги на пуфик. – Нет, детка. Эмоциональный вампир – это Лилиан. А лягушка – это ты. – Это что-то типа неизданной сказки братьев Гримм. «Лягушка и эмоциональный вампир». Обе женщины замолчали, представляя себе иллюстрации к такой сказке. Первой вернулась к реальности Мирна.