— Ладно, идемте со мной. Через черный ход, подальше от этой женщины. Мы попросим помощи, а позже спасем ваших друзей. Если вы даже не в курсе, что такое Божество, значит, вообще ничего не знаете. — Айзек! В чем дело? Прямо у них за спиной стояла Клеттер, и голос ее был подобен раскатам грома. Айзек обернулся, преисполнившись беспочвенных подозрений. Его охватили ужас и одновременно раскаяние. Силуэт женщины четко вырисовывался в светлом прямоугольнике дверного проема, она казалась выше и крупнее, чем когда-либо, — зловещий безликий демон. — Мы… э-э… — испуганно проблеял Айзек. Что-то прошелестело над головой, черная тряпка, тьма… Сдавило горло, и его дернуло назад, туда, где стоял Тимон. Из уст Айзека вырвался крик, приглушенный колючей тканью, которая закрывала рот и нос и мешала дышать. Мир накренился, спина с глухим стуком врезалась в пол. Он услышал приглушенный крик Садины и понял, что ее постигла та же участь. — Что… — вскрикнул он, но чья-то твердая рука закрыла ему рот, прижавшись к зубам. Айзек дрыгал ногами, пытаясь вывернуться из стальной хватки, однако его схватили за руки, навалились на грудь, вцепились в лодыжки, удерживая на месте, как будто собрались отрезать ногу без обезболивающих трав. Откуда взялись все эти люди? Словно нежить поднялась из-под половиц… — Шизы! — завопил испуганный голос в голове. На самом деле он прекрасно понимал, что это никакие не шизы. Все было слишком выверено и согласованно для жутких безумцев из кошмаров, которые преследовали их бабушек и дедушек. Одолеваемый ужасом, Айзек наконец прислушался к инстинктам и затих. Надо дождаться возможности разобраться в происходящем и оказать сопротивление. Он лежал в темноте, омертвев от страха. В комнате воцарилась тишина. Послышались шаги, скрипнули половицы возле самой головы. Новый, незнакомый женский голос произнес два слова, сочащихся страхом, точно трупной жидкостью. — Ей конец. Кто-то схватил Айзека под мышки и потащил волоком по неровному полу. Глава седьмая Холодный утес I Минхо Кит. Мальчик по имени Кит, которого он спас от обезумевшего отца. А может, от дяди. Или вообще от постороннего человека. Не важно. Сирота только и думал об этом мальчишке, уже несколько недель, даже сейчас, шагая в неизвестность со жрецами и жрицами всемогущего Исцеления. Всех их, старых и молодых, заметала метель, хотя снежинки больше напоминали острые кусочки льда, летящие по воздуху, как крошечные пули. От безжалостных уколов ледяных лезвий спасал лишь беспрестанно воющий ветер, каждую секунду меняющий силу и направление. Острые ледяные осколки беспорядочно кружили в воздухе, не набирая необходимой силы, чтобы причинить серьезный ущерб. Сирота благодарил Исцеление за эти крошечные милости, мало напоминавшие истинные подарки судьбы. Его плечи, запястья, бедра и лодыжки туго стягивали кожаные ремни, которые врезались в мышцы и причиняли жгучую боль, словно в промежутки между клетками просачивались микроскопические потоки раскаленной лавы. Впрочем, благодаря страданиям он должен стать лучшим человеком, лучшим слугой, идеальным участником грядущих испытаний. И его это вполне устраивало. Кит. После спасения Кита в нем что-то изменилось. Нет, не так. Завершилось. Сирота пошевелил руками и ногами, пытаясь ослабить оковы. Да, завершилось. Ремни были прикреплены к длинным деревянным шестам, через каждые несколько дюймов укрепленным по всей длине металлическими вставками. На противоположных концах этих окованных железом деревянных копий, торчащих в разные стороны шипами раненого дикобраза, стояли Носящие Скорбь, хозяева Сироты. Их наименование восходило к древним гриверам — наполовину живым, наполовину механическим чудовищам из старого мира, которые терроризировали людей в Лабиринте. Символично… и в то же время абсурдно. Единственное, что Сирота знал наверняка: его избрали скитаться по безлюдной пустыне как минимум на три года раньше срока, и он будет нести всю скорбь, которая причитается этому уголку мира в обозримом будущем. Его жизнь вот-вот превратится в невыносимую боль, проявляющуюся во всем многообразии — подлую, мучительную, дьявольскую боль. Скитания. Боль. Голод. Сорок дней и ночей. А ведь он уже строил совсем другие планы. Готов ли он? Страшно ли ему? Боится ли потерпеть неудачу? Прежний Минхо ответил бы на все эти вопросы утвердительно. Да. Я Минхо, я готов, мне страшно, и я боюсь неудачи. Значит, я пойду и надеру им задницу! Я — безымянный сирота по имени Минхо. Вот кто я. В один прекрасный день Кит вырастет и будет мной гордиться. — Ради Вспышки, свяжите его покрепче, — сказал один из Носящих Скорбь резким, злобным голосом. Он много лет был Носящим Скорбь, и Минхо знал его характер и привычки, эксцентричность натуры и склонности. Прошлым вечером Скорбящему Глейну неожиданно отказали в сладких удовольствиях. Сегодня он пребывал в невообразимо дурном настроении, которое обостряло его садистские наклонности. Сирота готов. До смерти напуган. Пора. Тени приближались, движущиеся тени, почти скрытые метелью, вихрящейся над воображаемым куполом жизни. То были служители — жрецы и жрицы Исцеления, укутанные в переплетения жестких, грубых лоз, якобы ведущих свое происхождение от освященных лоз самого Лабиринта. Своего рода плащаница. Сироте не приходило в голову, как еще можно назвать длинные, грубо сшитые куски ткани, в которые его намеревались обернуть с ног до головы, не оставив на растерзание суровой стихии ни сантиметра плоти. Он станет гусеницей в коконе, из которого надеется когда-нибудь вырваться и улететь, и служители с помощью окованных железом шестов, прикрепленных к кожаным кандалам на руках и ногах, переместят его в указанное место. Никто не знал, куда. Ни одна живая душа. Даже Великий мастер в Золотом зале скорби не ведал, куда отправят Сироту по имени Минхо. И все же это неминуемо произойдет, и когда жрецы найдут подходящее место, его оставят скитаться там сорок дней и сорок ночей, чтобы вернуться Несущим Скорбь. Как решить эту каверзную задачу, тоже никто не знал. Выживали не все. Честно говоря, Минхо было плевать. Он просто хотел, чтобы безумная церемония скорее завершилась. Его душа и разум скрывали страшную тайну, которую не заставил бы раскрыть самый искусный некромант. Словно семечко, которое прорастает за сто лет, получая немного воды, чуточку солнца, какой-никакой уход, и все равно выполняет свое предназначение. Так будет и с безымянным Сиротой по имени Минхо. Его семя взойдет, пустит корни в скалы и вытянет ростки до самого неба, чтобы расстелить бесконечный зеленый ковер на все четыре стороны света. Конечно, это метафора. Истинные намерения просты и ясны, словно солнце, затмеваемое увеличенной луной. Сирота по имени Минхо пришел к выводу, что уничтожение Божества — самой причины существования Остатков нации — глупейшая идея. Эволюция означает прогресс. Ее нельзя останавливать, да и невозможно. Нет, он поставил себе цель не уничтожить Божество, а присоединиться к нему. Минхо не сопротивлялся и молча терпел, когда жрецы начали заворачивать его в грубую ткань из виноградной лозы, затягивать узлы, дергая и связывая веревки. При этом они не проявляли ни малейшего снисхождения, как сказал бы Скорбящий Глейн, и не выказывали никакого сочувствия. Сирота смотрел в будущее, словно древний провидец. Чем дальше он заходил, тем невыносимее становилась боль. Но оно того стоило. По крайней мере, он перестанет мыслить этими нелепыми, ханжескими метафорами. Мысль о Ките, которому он спас жизнь, принесла успокоение. Помощники выполнили свою задачу. Грубые, колючие путы оплетали теперь все тело, образовывая плотный узорчатый ковер, который одновременно защищал от нападения стихии и гарантировал покорность. Кокон впивался в кожу, колол и царапал. — Возьмите его, — велел Скорбящий Глейн, голос которого приглушал священный покров, закрывающий уши Сироты. Сирота уловил в звуках голоса намек на печаль. А может, послышалось. — Подведите к краю, да не слишком усердствуйте. Я знаю этого парня. Он не будет сопротивляться. Старик хлопнул Сироту по плечу. — В следующий раз, когда я увижу тебя, сынок, мы будем равными. Крепись и помни, чему тебя учили. Если вернешься со Вспышкой, тебя казнят. Да хранит тебя Исцеление. Это было бы смешно, если бы не удовлетворяло стремления Сироты к новой жизни. Сильные руки с помощью направляющих шестов влекли его вперед. Толкали, тянули, выворачивали суставы, уводили прочь от крепости, которую он защищал столько лет, волокли через пустынную равнину, где любому пришедшему с другой стороны грозит смерть. Он и другие подобные возвращались по пути, известному лишь немногим. Тайну хранили бдительнее, чем личность Великого мастера в Золотом зале скорби. Великого хозяина, которого никто никогда не видел. Они шли все дальше и дальше. Двигаясь по следам проводников — настолько быстро, насколько позволяла разбушевавшаяся стихия, Сирота не протестовал. Хлестал ветер, от грубых доспехов, гремящих, словно боевые барабаны, отскакивали ледяные иглы. Шли в полном молчании. Ткань, прижатая к носу, пахла свежевскопанной землей, глубокой могилой, дожидавшейся тела, для которого станет родным домом. Он шел вперед и вперед, не замечая, как натирают кожу направляющие шесты. Несколько часов спустя они достигли края, того самого, куда его так настырно влекли. Сирота почувствовал подушечками стоп каменный порог. Ветер здесь дул еще сильнее, казалось, на него можно опереться, не опасаясь упасть. Им придется толкнуть его изо всех сил. Пока он об этом думал, борясь с непонятным состоянием, близким к головокружению, прислужники отстегнули шесты от кожаных ремней, которые все еще стискивали руки и ноги. Кровь заструилась по венам, высвобождая волны боли, и Сирота почувствовал, как жрецы и жрицы выстраиваются за спиной. Он продолжал стоять лицом к бездне. — Хочешь что-то сказать перед уходом? — спросил кто-то. По коже пробежали мурашки страха, непостижимым образом сумевшие проникнуть под плотно облегающий тело кокон. С этой минуты начиналось будущее, не похожее на то, что уготовили ему Несущие Скорбь. Он мысленно повторил успокаивающую литанию, которая до сих пор помогала, несмотря на богохульство. — А? — воскликнула сквозь вой ветра женщина. — Хочешь что-то сказать, парень? — Хочу! Да здравствует Исцеление, и да благословит Оно мой путь! Пусть я проскитаюсь сорок дней и сорок ночей и вернусь Носящим Скорбь на Его службе! Да сгинет Божество, а Исцеление воцарится на Земле во веки веков! — громко и решительно произнес Сирота. «И пошли вы все к дьяволу, — мысленно добавил он. — Я, Сирота по имени Минхо, никогда не вернусь». Сильные руки толкнули его сзади, и он полетел в пропасть. Мысль о Ките подарила ему крылья. 2 Александра Она сидела в безмолвном полумраке своих покоев с чашкой крепкого чая, пытаясь отогнать панический ужас, струившийся по венам, и ощутить некое подобие умиротворения. У любой задачи есть ответ, и в голову уже пришло несколько возможных решений. Однако в данный момент она ничего не могла предпринять, чтобы ускорить события, и решила позволить себе короткую передышку. Успокоение не приходило даже после упражнений с числами. Перед глазами стоял Гроб, который достал из Ящика Михаил. Загадочный артефакт плыл перед взглядом, пробуждая древний страх безумия, настолько глубокий, что она порой боялась лишиться рассудка. Александра встала, подошла к раковине и вылила остатки горького чая, вкус которого напоминал желчь голодного, обессиленного зверя. Надо выпить чего-то покрепче. Чтобы обожгло горло, согрело желудок, притупило головную боль. В дверь постучали. — Это ты, Флинт? Как объяснить, что ее сейчас лучше не трогать? Наверное, пора переходить к физическим мерам воздействия. Хватит уже миндальничать… Дверь отворилась — она услышала едва слышный скрип и шуршание направляющей по толстому ковру. Да, надо показать, кто здесь хозяин. Вскипая гневом, Александра вышла из кухни в главный вестибюль, готовая выплеснуть на несчастного помощника все неприятности дня. Не вышло. — Николас? Она едва успела спрятать гнев, ярость и оторопь, мысленно повторила числа. — Почему ты такая взбудораженная? — спросил Николас.