Я инстинктивно вскочила на ноги и понеслась к Рису. В груди бешено колотилось сердце. Пожалуйста, будь в порядке. Когда я добежала до своего телохранителя, он уже обезоружил противника – тот растянулся на земле и стонал, истекая кровью. В нескольких метрах лежал раненый мужчина, в которого целился стрелок, его лицо белело в лунном свете. Ребенок, мальчик лет семи-восьми, сидел рядом на коленях и смотрел на нас с Рисом огромными, перепуганными глазами. – Ты что, черт подери, творишь? – крикнул Рис, увидев меня. Я принялась лихорадочно искать на нем повреждения, но он стоял, разговаривал и ворчал, как обычно, а значит, не мог быть слишком опасно ранен. А вот мальчика явно требовалось успокоить. Проигнорировав вопрос Риса, я присела, оказавшись на уровне глаз ребенка. – Все в порядке, – мягко сказала я. Я не придвигалась ближе, чтобы не испугать его еще сильнее. – Мы не причиним тебе вреда. Он крепче сжал руку своего, как я предположила, отца. – Мой папа умрет? – тихо спросил он. В горле встал ком. Я была примерно его возраста, когда погиб мой отец, и… Стоп. Речь не о тебе. Сосредоточься на происходящем. – Скоро приедут врачи, они его быстро вылечат. По крайней мере, я очень надеялась. Мужчина то приходил в себя, то снова терял сознание, из его раны сочилась кровь, пачкая кроссовки мальчика. Рис опустился на корточки рядом со мной. – Она права. Врачи знают, что делать. – Он заговорил мягким голосом, которого я прежде никогда не слышала, и в груди что-то сжалось. Сильно. – Мы побудем с тобой, пока они не приедут. Договорились? У мальчика дрожала нижняя губа, но он кивнул: – Хорошо. Прежде чем мы успели сказать что-то еще, нас осветил яркий свет, и по парку прогремел голос: – Полиция! Руки вверх! РИС Вопросы. Медицинские осмотры. Еще вопросы, плюс несколько хлопков по плечу за «героизм». События следующего часа оказались небывалым испытанием для моего терпения… не считая этой проклятой женщины. – Я сказал тебе оставаться на месте. Совсем простое указание, принцесса, – прорычал я. Ее бегство в мою сторону вызвало у меня больше ужаса, чем направленный в лицо пистолет. И неважно, что я обезоружил стрелка. Вдруг у него был второй пистолет, который я не заметил? Ужас провел когтями по позвоночнику. Я мог вынести выстрел. Но не вынес бы, если бы пострадала Бриджит. – Вас подстрелили, мистер Ларсен. – Она скрестила руки на груди. Я сидел в машине «Скорой помощи», а она стояла передо мной, упрямая, как всегда. – Ты уже нейтрализовал стрелка, и я подумала, ты умрешь. Ее голос дрогнул, и мой гнев рассеялся. Не считая приятелей с флота, я не мог вспомнить, когда в последний раз кто-нибудь искренне переживал, жив я или мертв. Но Бриджит по какой-то загадочной причине переживала – и не только потому, что я ее телохранитель. Я видел это в ее глазах и слышал в слабой дрожи обычно ровного, четкого голоса. И будь я проклят, если это осознание не ударило меня в грудь сильнее пули. – Я в порядке. Пуля просто задела. Всего-навсего царапина. Врачи «Скорой» меня перевязали, и недели через две-три я буду как новенький. Я застиг стрелка врасплох, и он выстрелил инстинктивно, не целясь. Я быстро уклонился и избежал куда более неприятного ранения плеча. Полиция поместила его в медицинский изолятор. Случившееся еще предстояло расследовать, но, как я понял, стрелок умышленно целился в отца ребенка. Что-то про неудачную сделку и банкротство. Стрелок настолько накачался наркотиками, что решил творить возмездие в парке, полном людей. К счастью, из-за тех же наркотиков он продолжал болтать о неправильном поведении отца ребенка, а не стрелял на поражение. Мальчика и его папу уже увезли в больницу. Мужчина потерял много крови, но жить будет. Парнишка тоже в порядке. Напуганный, но живой. Я сам осмотрел его, прежде чем они ушли. Слава богу. – Ты истекал кровью. Бриджит провела пальцами по перевязанной ране, и ее прикосновение прожгло до костей даже сквозь марлю. Я напрягся, и она замерла. – Больно? – Нет. Во всяком случае, не в том смысле, что она имела в виду. Но то, как она смотрела – будто боялась, что я могу исчезнуть, если моргнет. Сердце заныло, словно она оторвала от него кусок и забрала себе. – Держу пари, ты представляла выпускной вечер совершенно иначе. – Я провел рукой по подбородку, и губы скривились в ухмылке. – Следовало ехать домой сразу после ужина. Я использовал неубедительный повод – прогулку после еды, – чтобы оправдать поход в парк, но на самом деле мне просто хотелось продлить вечер, ведь наутро мы снова вернемся к прежним отношениям. Принцесса и телохранитель, клиентка и наемный работник. Большее – исключено, но безумные мысли все равно проникли в мой разум во время ужина. Мысли, что я могу провести с ней так целую ночь, хотя обычно ненавижу отвечать на вопросы о собственной жизни. Размышления, прекрасна ли Бриджит на вкус так же, как и на вид, и желание сорвать с нее маску холодности и добраться до огня внутри. Наслаждаться его теплом, и пусть этот огонь сожжет весь мир, пока не останемся только мы. Как я сказал, безумные мысли. Я отшвырнул их прочь, едва они появились, но они еще оставались в глубинах сознания, как слова прилипчивой песни, которая никуда не исчезнет. Моя ухмылка стала шире. Бриджит покачала головой. – Нет. Вечер был отличный, пока… ну, вот. – Она обвела рукой парк. – Если бы мы поехали домой, мальчик с отцом могли погибнуть. – Возможно, но я облажался. – Подобное случалось нечасто, но если случалось, я признавал. – Я телохранитель, и мой главный приоритет – защищать тебя, а не играть в спасителя. Надо было вытащить тебя отсюда и не вмешиваться, но… – На моем подбородке дрогнул мускул. Бриджит терпеливо ждала, пока я закончу. Даже с растрепанными волосами и в испачканном платье, она могла сойти за ангела в чертовом аду моей жизни. Светлые волосы, океаны глаз и сияние, порожденное вовсе не внешней красотой, а внутренней. Она была слишком прекрасна, чтобы соприкасаться с моим уродливым прошлым, но нечто заставляло меня продолжать. – Когда я учился в старшей школе, то общался с одним парнем. – Воспоминания развернулись, как залитая кровью пленка, и знакомое острие вины вонзилось в живот. – Не дружил, но ближе у меня никого не было. Мы жили в нескольких кварталах друг от друга и тусовались у него по выходным. Я никогда не приглашал Трэвиса к себе домой. Не хотел, чтобы он увидел, каково там. – Однажды я пришел и увидел, как его грабят под дулом пистолета прямо во дворе. Его мама ушла на работу, а район был неблагополучный, там такие вещи случались. Но Трэвис отказывался отдать часы. Это был подарок давно умершего отца. Грабитель не принял отказа и застрелил Трэвиса на месте среди бела дня. Никто, в том числе и я, ни черта не сделал. В нашем районе было два закона выживания: первый – держи рот на замке, второй – не лезь в чужие дела. Я почувствовал во рту резкий привкус. Вспомнил, как тело Трэвиса упало на землю. Кровь, сочащаяся из груди, удивление в глазах… И предательство, когда он увидел меня – как я стоял и наблюдал за его смертью. – Я пошел домой, меня вырвало, и я пообещал себе, что больше никогда не буду трусом. Самое большое сожаление? Бездействие. Я пошел в армию, чтобы обрести цель в жизни и семью, которой у меня никогда не было. Я стал телохранителем, чтобы отпустить себе грехи, от которых никогда не смог бы очиститься. Спасенные жизни в обмен на отнятые, прямо или косвенно. Самый большой страх? Неудача. – Ты не виноват, – сказала Бриджит. – Ты тоже был ребенком. И ничего не мог сделать против вооруженного мужчины. Если бы попытался, то тоже мог погибнуть. Вот оно. Очередная заминка на слове погибнуть. Бриджит отвела взгляд, но я успел заметить подозрительный блеск в ее глазах.