Повисла короткая пауза. В темноте были слышно только глубокое дыхание обоих раненых. – Нет у меня больше мамки, – продолжил Пшеничников, – нет больше. Егор склонился над ним, потом отвел взгляд в сторону, понимая, что товарищ его совсем не видит. Но по-другому он сделать сейчас не мог и вел себя так, как будто их полный печали разговор проходит при свете. Невдалеке послышались быстрые шаги, в их сторону торопились люди. По силуэтам Егор безошибочно определил приближавшихся к ним Кочергина и еще одного человека, которого он не знал. В воздухе, неожиданно для всех, зашипела и засветилась очередная немецкая ракета. Оба бегущих мгновенно залегли на месте. Как только свет вспышки угас, они быстро поднялись и подбежали к лежащим на снегу красноармейцам. – Щукин, мы с санитаром потащим Пшеничникова, а ты сам давай за нами, – сказал ротный и начал просовывать руки под беспомощного бойца. – По нашим следам двигайся, парень, – проговорил санитар, повторяя действия младшего лейтенанта, – ориентируйся правее вон тех деревьев, видишь макушки на фоне неба? – И винтовку его возьми! – добавил Кочергин, уже потянувший за собой Пшеничникова. Егор придвинул к себе оружие товарища. Обернулся на вражеские позиции. Потом взглядом нашел ориентир, указанный санитаром, и, напрягая последние силы, стал ползком преодолевать оставшиеся две сотни метров. От передвижения ползком он попытался перейти на шаг с помощью рук и колена здоровой ноги. Но первые же попытки оказались неудачными. Мешала длинная пола шинели. Егор решил ее заправить за ремень, но при этом неловко повернулся, отчего вес тела переместился на рану. Он вскрикнул от пронизывающей боли, стал ругать себя за досадную оплошность. Осознание того, что он остался наедине с самим собой, привело Егора в чувство. Он взял себя в руки. Отдышался, снова перевернулся на живот, подтянул к себе обе винтовки и уже привычными для себя движениями пополз на ориентир. Ему оставалось совсем не много, когда он почувствовал, как кто-то берет его за рукава шинели и тащит. Егор приподнял голову и увидел в темноте очертания высокой фигуры своего ротного. Тот подтащил его к брустверу и спрыгнул в траншею. – Перетаскивайте его! – прозвучал голос Кочергина. – Куда? В траншею опускаем? – ответил кто-то. – Нет! Здесь мы с ним не развернемся. Давай через бруствер, на другую сторону, – послышались совсем близко разъяснения санитара. Чьи-то руки снова подхватили Егора за ворот и рукава шинели и поволокли через траншею. Кто-то нечаянно задел его раненую, затекшую ногу. Он хрипло вскрикнул от боли и негромко застонал. – Терпи! – ответил ему санитар. – Недолго осталось. Сейчас рану осмотрим, перевяжем как надо. Потерпи еще немного. Егору казалось, что время тянется бесконечно долго. Его волокут куда-то далеко, вместо того чтобы немедленно приступать к лечению. Он мучился и терпел. Сжимал зубы от боли, мычал и стонал, глотал воздух, мотал головой. Наконец его положили и перевернули на спину. – Ну как ты, парень? – склонился над ним санитар. Его лицо Егор не смог разглядеть – мешала темнота. – Терпимо, – ответил он. Санитар отпрянул и громко сказал кому-то: – Берите лямки волокуш и тащите его. Идете вдоль траншеи до деревьев. Там санитарка с батальонного медпункта всех принимает и перевязывает. – А где это? – спросили у санитара из темноты. – В том большом овраге, где тыловики и медики. По запаху поймете. Идите, не стойте. У вас по одной здоровой руке. Так что дотащите, – проговорил санитар, вставая на ноги. Только сейчас Егор понял, что лежит не на снегу, а на чем-то твердом, деревянном. Одной рукой он нащупал под собой каркас волокуш. Другой подтянул и прижал к себе обе винтовки. Рядом запахло табачным дымом. Кто-то из темноты тихо сказал: – Сейчас докурим и двинемся. Егор вздрогнул. Он услышал голос сослуживца Миронова. Того самого, кто не стал помогать ему выбираться с поля боя, кто бросил его, несмотря на оказанную ему помощь, и трусливо уполз, спасая себя. Но именно благодаря такому подлому поступку раненый и на тот момент совершенно беспомощный Егор нашел в себе мужество и силы выбраться самостоятельно. Егор промолчал. Он не стал напоминать Миронову о его бесчестном поступке. – Щукин? – прозвучал над ним голос Кочергина. – Я, товарищ младший лейтенант! – отозвался боец. – Взводный твой где? Ты видел его? Егор открыл глаза и попытался рассмотреть лицо командира. – Убили его, товарищ младший лейтенант. На моих глазах. Чуть позади меня он был. Сначала раненый лежал, в руку. А потом по нему из пулемета врезали. Больше он не шевелился. – Егор сделал паузу, понимая, что голос его срывается от волнения и жалости. – Я сам видел. Ротный застыл в молчании, отвернулся в сторону и тяжело задышал. Потом вновь склонился к Егору и сказал: – Отдай мне винтовку Пшеничникова. Егор нащупал ладонью гладкое цевье и отодвинул свою винтовку в сторону. Потом приподнял над собой другую, с шершавым цевьем, и сказал командиру: – Вот она! А что с ним? – Умер, – ответил после короткой паузы Кочергин. В темноте стало тихо. Только треск горящей самокрутки угадывался где-то рядом. – А еще кто там остался? – снова спросил командир. Егору было непросто говорить. Он тяжело дышал, борясь с желанием выплеснуть со слезами всю накопившуюся горесть. – Козлов, Минаков, Кошелев, – медленно перечислил он фамилии своих друзей еще по запасному полку, погибших несколько часов назад в сотне метров отсюда. Он не заметил, как ушел от него ротный. Егор пришел в себя, только когда почувствовал, как кто-то медленно тянет под ним волокуши. Несколько раз, пока его везли, носильщики останавливались, чтобы рассмотреть в темноте путь. Он молча терпел все муки, считая, что самое страшное уже позади. Наконец потянуло запахом горящих костров. Послышались людские голоса. Кто-то громко кричал от боли. Звучала отборная ругань. Один голос подгонял кого-то, другой кого-то ругал. Стало немного светлее от пламени костров и факелов в солдатских руках. – О, еще одни пришли на перевязку! – сказал кто-то, невидимый Егору. – Да сколько их там! Идут и идут. Да еще и с собой тащат, – произнес еще кто-то другой. – Помолчали бы лучше! – одернул их низкий женский голос и тут же добавил: – А вы что стоите? К той землянке идите. Там вас осмотрят и перевяжут. Волокуши под Егором дернулись. Его провезли еще несколько десятков метров, едва не уронив на середине пути. – Таня, ты ходячих бери, а я этого посмотрю! – Все тот же низкий женский голос громко дал кому-то указание. Сквозь общий гул неразборчивых разговоров, криков и стонов раненых Егор почувствовал, как кто-то склонился над ним. Его обдало теплым и частым дыханием. – Ну-ка, мужики, разверните мне его на свет, чтобы видно было. – Низкий голос снова кому-то указывал. Волокуши резко дернулись и замерли на месте. – Вот так лучше, – вновь прозвучал в темноте голос и добавил, как будто про себя: – Третья ночь без сна. Когда это кончится. Всё везут и везут. Егор приподнял голову и попытался рассмотреть лицо женщины, колдовавшей над его раненой ногой. – Сейчас, солдатик, потерпи немного. Перевяжу тебя, родненького, – услышал он успокаивающий, словно материнский, ласковый и убаюкивающий голос. В ответ, почти машинально, он снова откинулся назад, стал ровнее дышать. Впервые за сутки, проведенные в напряжении, ему захотелось спать. – Таня, водку давай! – потревожил покой Егора тот же голос женщины, которая еще минуту назад несколькими словами могла буквально усыпить его. Рядом послышались шаги. – Голову ему подними! – сказал кто-то в изголовье. – Сам поднимет! Живой еще! – буркнула в ответ первая женщина. Егор послушно оторвал голову от волокуш. Под нее сразу проскользнула чья-то рука. Едва он попытался схватить воздух ртом, как жгучая и вонючая жидкость стала просачиваться ему прямо в горло. Он машинально сделал несколько глотков, закашлялся, едва смог подавить в себе рвотный инстинкт. И снова ему в рот влили несколько глотков жидкости прямо из фляжки, ледяное горлышко которой он ощутил губами. Егор беспомощно откинулся на волокуши, стал вытирать лицо рукавом шинели. Потом снова поднял голову, пытаясь в свете костра разглядеть, что там делают над его измученной ногой. Первая женщина, обладавшая, по всей видимости, крепким телосложением и хорошей физической силой, рывком разорвала штанину ватных солдатских брюк и стала больно и бесцеремонно ощупывать пальцами оголенную ногу. Егор хрипел и стонал от мучительной боли. Он периодически поднимал голову, чтобы видеть, что происходит, и снова в бессилии падал на волокуши. – Крови много потерял, – констатировала вполголоса женщина. Потом, бросив взгляд на лицо Егора, громко спросила: – Голова сильно кружится? – Да-а, – негромко простонал он. – Ну, кость вроде цела. Сейчас перевязывать будем. – Женщина встала и куда-то направилась, попутно распорядившись: – Дай ему еще водки.