«Ничего, потерпит». Лишь когда группа проползла по той же ложбинке, которая обеспечила им скрытный переход через линию фронта, и успешно кувыркнулась в наши окопы на передке, капитан дал команду пять минут отдышаться и вопросительно взглянул на Покровского. — Егеря, — выдохнул ефрейтор и, стянув капюшон, ладонью изобразил козырек над бровями. — На Кавказе видел таких. Форма, эмблемы… горные стрелки… дивизия «Эдельвейс». — Здесь? — Филин поморщился. — Какого рожна? — А я почем знаю? — Леха утер со лба пот. — Шли быстро, на восток. И тихо так… ну, как вы умеете. Даже тише. Даже не пыхтели. — Быстро и не пыхтели? — Филин усмехнулся. — И тебя не заметили? — Я… не понял, — вдруг признался Покровский. — Что значит — ты не понял? — Капитан подался к Лехе, уставился ему в глаза и понизил голос: — Заметили или нет? — Вот так прошли. — Ефрейтор стушевался, отвел взгляд и указал на Бадмаева. — Шагах в пяти. Я остолбенел просто. Неожиданно все получилось. Стрелять — не стрелять… пока соображал… они ушли. Думаю, начну палить, выдам себя, а там и вас накроют. Потом за нож схватился, да поздно. — Как мимо столба прошли? — Так точно. — Ножку никакая собака не задрала, на столб помочиться? — Товарищ капитан! — Покровский резко побагровел. — Я ж говорю, начал бы стрелять, всем… конец! Так я подумал. Или считаете, забздел?! — Сколько их было? — С десяток! — А если честно? — Да что вы меня… за сявку держите?! У меня пять боевых наград и два ранения! Да я… — Отставить. — Филин крепко сжал Покровскому плечо. — Язык за зубы и дыши носом. Глубоко дыши, это приказ. Десять вдохов и медленных выдохов. Делай раз! Два-а! Раз… два! Покровский послушно выполнил приказ и на десятом вдохе-выдохе успокоился, во всяком случае, сделался не багровым от гнева, а обрел вполне приличный цвет лица. — В рапорте ни слова об этом, понял? — совсем тихо сказал Филин. — И устно дяде своему тоже не говори. Надо будет, я сам скажу. — Не дядя он мне, — буркнул Покровский. — Все равно — молчок. Скажу, что сам видел егерей или кого-то вроде них. — Спасибо, товарищ капитан. За мной должок. Отквитаю. — Это ты брось. — Филин разжал хватку и похлопал ефрейтора по плечу. — Уверен, что «Эдельвейс» это был? — У них эмблемы… белый цветок на зеленом фоне и ботинки горные. И оружие не такое, как у всех фрицев, облегченное. А еще очки у всех. Темные такие, знаете, сбоку закрытые, чтобы снег не слепил. — Очки? — Филин коротко взглянул вверх. — Пасмурно. Да и какой тут снег? — Для форсу, может? — Покровский пожал плечами. — Ладно, Леха, разберемся с этими егерями. Бадмаев, отдохнул? Тогда, группа, подъем. В штаб, за мной, бегом марш… Подполковник Васнецов выслушал рапорт Филина внимательно, но с каким-то очень уж необычным спокойствием, почти равнодушием. Будто бы знал все наперед и теперь лишь получал подтверждение своих сведений. В глубине души Никите стало даже немного обидно. «А если там, в странном поезде, новейшее немецкое оружие, и они применят его сегодня или завтра? Все успехи наступления псу под хвост? Есть такой риск? Есть. Факт. И отчего ж тогда Васнецов спокоен, как слон персидского падишаха? Может, на «Эдельвейс» отреагирует?» На сообщение о егерях Васнецов отреагировал почти с тем же «энтузиазмом». Всей разницы — проронил пару фраз в ответ: — С Кавказа их вывели еще год назад, после того, как мы Нальчик освободили. Где они теперь, точно не скажу. В Европе где-то. Так я слышал. — Получается, так, да не так? — А что не так? — Васнецов задумчиво уставился на карту. — Я ж сказал: в Европе. А мы как раз в нее и вошли. С горами в данной местности туго, но ситуации бывают всякие. Иногда особые подразделения требуются и в непрофильных районах. — У немцев других особых не осталось? «Бранденбург-800», например. — Ты что, за линией фронта фашистской пропаганды наслушался? — Васнецов понизил голос, выразительно округлил глаза и исподтишка указал на левую стену своего кабинета. За этой стеной находился кабинет начальника политотдела. — Нет такого полка давно. Вернее, есть, только теперь это обычная пехота. Теперь в смысле особых операций вся надежда у Гитлера на эсэсовцев да на всяких горных стрелков. Ну, может, еще на кого-то. Нам это все интересно постольку-поскольку. — Так я и доложил… эсэсовцы поезд охраняют. — А егеря? — А егерей мы видели в лесу. Они параллельно «железке» двигались… я ж говорил… — На восток, я помню. — Васнецов постучал тупым концом карандаша по отметке у самой линии фронта с немецкой стороны. — Вот сюда предположительно. Аккурат в наш район. — Ну да. Но ведь это просто пехота. Егеря или нет, что у них при себе, ротные минометы от силы? Танков мы не нашли. За артиллерию не скажу, так глубоко мы не заходили… — Танки вот здесь. — Васнецов ткнул в отметку на приличном удалении. — Напротив позиций 5-й армии большой резерв припрятан. Прикрывают удобный путь на Кенигсберг. Наш участок не такой торный, зато вот здесь, на стыке с левыми соседями, прикрыт противником слабо, потому и заинтересовал командование. — И что вам не нравится? — Вот это и не нравится, Никита. Лес да буераки — не тот рельеф, чтобы немец решил, что нам тут не пройти. Еще не по таким кушарям проползали. И вдруг, поди ж ты, ни укреплений, ни минных полей толковых, ни какой другой эшелонированной обороны. Везде есть, да в десять рядов, серьезнее, чем у Маннергейма была, а тут пусто. Будто бы заманивают нас. — Или наоборот. — Или наоборот. — Васнецов кивнул. — Блефуют. — Что делают? — На понт берут. Делают вид, что ловушка тут, а на самом деле и впрямь не имеют достаточных сил, чтобы все прикрыть. Имея одни шестерки, изображают лицом, что тузы на руках. — А-а, теперь понятно. Теперь буду знать, как это по-умному. — Вот и хорошо. — Васнецов вздохнул. — Иди отдыхай. — А как же с поездом, Андрей Михайлович? Доложите? — Доложу, иди. — Подполковник, не отрывая взгляда от карты, махнул рукой. — Вот если бы зайти отсюда, да во фланг… и отрезать фрицев. Все тогда, аллес капут, дорога открыта. — Вы так и предложите. — Филин притормозил. — Кто будет меня слушать? Я кто, командующий фронтом? — Васнецов встрепенулся. — Ты еще здесь? Кру-гом! Шагом марш отдыхать!.. Палатка разведчиков стояла в общем ряду, но выделялась тем, что поблизости был сооружен небольшой, покрытый маскировочной сетью навес, под которым стоял стол и две лавки. Бадмаев и Покровский пробыли в штабе считаные минуты, начальство сразу обозначило, что ему будет достаточно рапорта командира группы. Поэтому возвращения Филина бойцы ждали не на крылечке штаба, а в «расположении», под этим самым навесом. Покровский, пытаясь одолеть сонливость, чистил оружие, но больше клевал носом, а Бадмаев караулил кашу для командира — заботливо кутал котелок в телогрейку. Завидев капитана, бойцы взбодрились. Старшина снял с котелка «шубу» и жестом пригласил командира к ужину. — Все нормально? — исподлобья взглянув на Филина, спросил Покровский. — Как посмотреть, — буркнул капитан, усаживаясь за стол. — В масштабах Генштаба — да. Вы поели? — Пузо сыто. — Бадмаев поставил рядом с котелком открытую банку тушенки, положил на стол ложку и большой ломоть хлеба. — Чай нести пойду. — Неси. — Филин кивнул. — Васнецов озадачился насчет поезда? — проводив старшину взглядом, спросил Покровский. — Не сходится у него что-то. — Филин выложил полбанки тушенки в кашу, перемешал и принялся уплетать за обе щеки. — Сомневается. — Не поверил? — Покровский удивленно вскинул брови и уставился на командира. — Надо было фотоаппарат с собой взять? А про егерей он что сказал? — То же самое, — неразборчиво из-за набитого рта ответил Филин. — То есть, пока гром не грянет, штаб не перекрестится? — Разберутся. — Филин поморщился. — Мы свою задачу решили. Где Бадмаич с чаем? Капитан обернулся в сторону полевой кухни… и вдруг свалился на землю, опрокинув заодно лавочку. Свалился не потому, что внезапно сделался неуклюжим. Его сбросил Покровский. Ефрейтор, словно заправский футбольный вратарь, прыгнул через стол и свалил командира на пожухшую траву. В следующее мгновение метрах в десяти рвануло так, что Филин едва не расстался с принятой только что пищей. Уши заложило ватой, и капитан какое-то время не слышал, а только ощущал взрывы. А еще он чувствовал барабанящий по спине дождь из комьев земли.