— Наверное, ваша охрана здорово переполошилась, — Леонид улыбнулся. — Это случилось еще в девяностых, тогда проблема терроризма не стояла так остро, как сейчас. — Из Владивостока? — Зимин удивленно поднял одну бровь. — Не понимаю. Архив напрямую относится к боевым действиям под Кенигсбергом и не касается Японии. Как он попал на Дальний Восток? — Версий может быть масса. Случайно был отправлен с другими бумагами не по адресу, завалялся в углу вагона, когда шла переброска войск на Японский фронт, был вывезен каким-то ветераном «на память». Почему отправитель не оставил свои данные, вот в чем вопрос! — Благородный жест, например. Наследник того ветерана решил восполнить пробел в государственных архивах, но пожелал остаться неизвестным. — Чтобы не замарали вознаграждением? — Как вариант. Вполне державная гражданская позиция. — Советская. — Я это и сказал… мне кажется. — Близко к этому. — Варвара вновь сменила выражение одних только глаз. Теперь она словно пыталась подсказать Леониду что-то… что-то… непонятно что! Как угадать? И если не угадаешь, что будет? Облом и возвращение к формальному общению? — Знаете, Варвара, — невесть откуда набравшись смелости, рискнул Зимин, — с вами так интересно поговорить, но за короткий перерыв на кофе нам не обсудить все темы… Варвара медленно смежила веки. Зимин расшифровал ее безмолвный посыл как одобрение. Ура! Он понял подсказку правильно. Сегодня Леонид просто блистал проницательностью! — Приглашаете на свидание, товарищ Зимин? — В голосе у нее промелькнули грубоватые нотки, но теперь Леонид не сомневался, что этого требовала обстановка. На записи менее грубые нотки будут звучать неубедительно. А так все ясно и, между прочим, не предосудительно. Она не замужем, он разведен… уже два с половиной года — обалдеть!.. почему бы не закрутить служебный роман? Обществу нужны новые ячейки взамен разрушенных? Государству нужны новые кадры, которые рождаются в новых ячейках? Армии требуются еще солдаты, в конце-то концов?! Ну вот… — Приглашаю. — Зимин отодвинул чашку. — «Красная пирамида» или «Неуловимые мстители»? Очень хорошие кафе. — Слишком пафосно. — Варвара смешно и мило наморщила носик. — Вы любите футбол? — Да, — не моргнув глазом, соврал Зимин и только после этого опомнился. — А при чем тут… — Вы за кого болеете? — За… — Боясь попасть впросак, Леонид замешкался. — За ЦСКА? Я тоже, представляете! Значит, сегодня в семь тридцать на стадионе? Билеты у меня есть, купила на себя и подругу, но она заболела. Пойдете со мной? — С вами хоть на керлинг. — Отлично. — Да. — Леонид уставился на Варвару в совершенном обалдении. Он уже не понимал, играет она или все это всерьез. И если играет, то на какую публику — на ту, что подслушивает, или на него. — Неожиданно, конечно, но отлично. — Не думали, что я могу увлекаться футболом? — Нет, почему… спорт он такой… ему все покорны… только неожиданно, что вы ходите на стадион. Не дома смотрите или в спортивном кафе, а прямо… — В пекле? — Варвара усмехнулась. — Если подружимся, зимой свожу вас еще и на хоккей. А вы думали, библиотекари — это бесполые эфирные создания? Успехов в работе, товарищ Зимин. Вас пропустят обратно в зал, не волнуйтесь. А мне надо здесь задержаться. До свидания. — До вечера? — На всякий случай да. — Варвара пожала Леониду руку и выпорхнула из буфета… За свой стол Зимин вернулся не сразу, потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться. И начал работу он тоже после существенной паузы. Сначала отгонял мысли о Варваре, затем боролся с ее необычным по тембру голосом, звучавшим в голове навязчиво, но все равно приятно, а когда первые два наваждения схлынули, началась неравная схватка со зрительной иллюзией, почти галлюцинацией. Образ Варвары стоял перед глазами и никак не желал улетучиваться. Леонид чувствовал себя влюбленным сопляком, стыдил себя за малодушие, но ничего не мог с собой поделать. От одного только имени Варвара начинало щемить сердце. Справиться с бурей эмоций помогла, как обычно, работа. Зимин набросился на нее, как голодный лев на газель. Решительно придвинул почти чистый лист, занес над ним капиллярную ручку и… в который раз завис, словно опасаясь промахнуться, когда опустит руку, и сделать запись не на бумаге, а на голом столе. Нет, с листом все оказалось в порядке, он лежал там, где надо. Не на месте оказался зашифрованный текст. Сшитая толстыми белыми нитками пачка архивных машинописных страниц лежала не там, где ее оставил Зимин. Всего на пару сантиметров в сторонке, но не там. Леонид перевел взгляд на стопку исписанных листов с расшифровкой. Их тоже перекладывали, это стало очевидно. В отсутствие Зимина кто-то внимательно изучил материал и наверняка сделал выводы. А возможно, и скопировал плоды трудов исследователя, изменившего Науке с волшебной девушкой Варварой. Что проще? Навел камеру личного телефона и щелкнул. «Не для того ли Варвара увела меня в буфет? — Леонида словно умыло холодной отрезвляющей волной. — Бес мне в ребро, хоть и нет пока седины в бороде. Полное воздержание от чего бы то ни было губительно. Жизнь должна быть разнообразной и хотя бы изредка порочной. Тогда и проколов не будет. Что же ищет Варвара или ее товарищи из КГБ? Какую истину, упрятанную в этих документах? И почему не нашли ее до меня? Мозги сломать можно! Но главное — что дальше?» Фантазия мгновенно нарисовала неутешительную, но вполне вероятную картинку. Варвара беседует с коллегами из Политического Управления КГБ, особой структуры, малопонятной даже другим сотрудникам Конторы, а затем в спецархив заявляются незапоминающиеся люди в штатском. Они отнимают у Зимина синюю папку, изымают «Электронику», обыскивают оторопевшего гражданина и вежливо просят оставаться в городе, а лучше строго дома и на работе, чтобы не пришлось его искать, «если потребуется консультация». Ошарашенный Леонид бредет домой и смотрит матч ЦСКА против немецкого «Байера» по телевизору, параллельно накачиваясь от разочарования коньяком. Нет, это хоккейный вариант. Накачиваясь пивом. А утром… идет на работу. С разбитым сердцем. Все как обычно. Разве что причина трещины в сердечной глыбе зовется иначе. Не Алена, как последние два года, а Варвара. Перспектива нарисовалась так себе. Но пока ничего подобного не произошло, не имелось и повода расклеиваться. Леонид вынул из корпуса «Электроники» две горошины беспроводных динамиков, вставил в уши и буркнул «популярная классика FM». В голове зазвучали финальные аккорды старинной ламбады, а затем полилась знакомая с детства песня народного артиста СССР Юрия Антонова про белый теплоход. Душевное равновесие стремительно поползло к нормативной отметке. «Что будет, то будет. Пока не случилось ничего страшного, надо работать. Глядишь, и обойдется. Кто знает, в чем мой шанс? Чего на самом деле хотят невидимые соглядатаи? Если рассуждать логически, они желают мне скорее успеха, чем поражения. Если б они хотели скрыть зашифрованный текст, какого фейхоа допускали бы меня до источника? Значит, им требуется расшифровка. Ну так я и занимаюсь расшифровкой. То есть нам по пути. На том и сойдемся пока. Короче говоря, спокойно, матрос Зимин. Делай молча что должен, а там будь что будет. Молча!» Леонид сосредоточился на тексте и продолжил начатую еще до перерыва строчку. «…поэтому даже в глухие беспросветные дни холодного безмолвия, когда вокруг на многие версты все заметено снегом и до школы не добраться, ты имеешь возможность читать…» Глава 4 Ноябрь 1944 года, Восточная Пруссия, участок 3-го Белорусского фронта «…В своей директиве командующему 28-й Армией от 28.10.1944 года командующий 3-м Белорусским фронтом указал: «Противник, сосредоточив крупные танковые силы, по всем данным, намерен нанести нам ряд контрударов с целью отбросить войска фронта на прежние рубежи. Для перемалывания контратакующего противника и подготовки к дальнейшему наступлению приказываю: 1. Временно перейти к обороне на занимаемых рубежах, имея передний край на линии: г. дв. Керрин, фл. Виркенвальде, г. дв. Гуддин, (иск) Зодинелен, Йодцунен, Грюнвайтшен, Жургупхен. На этом рубеже создать неприступную, глубокую противотанковую, противовоздушную и противопехотную оборону, рассчитанную на отражение и уничтожение крупных сил танков и пехоты атакующего противника при поддержке массированной артиллерии и авиации». Из директивы командующего 3БФ № 957/к Хорошо, когда твоя мама учитель русского и литературы. Дома есть своя небольшая библиотека, поэтому даже в глухие беспросветные дни холодного безмолвия, когда вокруг на многие версты все заметено снегом и до школы не добраться, ты имеешь возможность читать. Дом томится в снежном плену, утренняя вылазка в уборную и за дровами превращается в чемпионат по классической борьбе — в роли противника дверь, подпертая наметенным за ночь сугробом, а тропа до колодца больше походит на узкий коридор здания без крыши. Но все это мелочи, когда дома есть книги. Сделав, что нужно, сидишь в уютной теплой тишине и читаешь. «В тишине… такой, как сейчас. Нет, сейчас она другая. Там, дома, в снежном плену, было так тихо, что слышались удары сердца. А здесь тишина нанизана, как на шампур, на какой-то протяжный острый звук. Что-то пищит непонятно где, словно испорченная радиоточка. И вовсе не тепло и не уютно. Наоборот, холодно и неудобно. Почему? Отчего? Почему снег лежит не на крыше дома, а прямо на мне? Что с левой рукой, почему она не держит книгу? Почему она вообще не ощущается?» Филин попытался шевельнуться, но что у него получилось, знал, наверное, только Бог. Только ведь его, как известно, для комсомольцев не существует. Или, наоборот, для него нет такой категории людей — не суть важно. Сам Никита не понял, шевельнулся он или нет. Он вообще не вполне понимал, способен ли шевелиться. Да что там! Он даже не понимал, жив ли еще! «Мыслю, следовательно, существую, — припомнилась строчка из одной заумной книги в старорежимном оформлении. — Хорошо, если так. Но ведь шевелиться — это другая задача. Какие еще есть зацепки? Дышу? Тоже хорошо. В целом. А если не в целом… тяжело даже дышать, елы-палы! Как будто мешок с мукой сверху лежит. Надо собраться, приподняться, скинуть тяжесть. Руки-ноги, где вы?» Руки отозвались, помогли, только это были не руки Никиты, а чьи-то еще. Они быстро сдвинули в сторону слой тяжелого снега — или это была земля, Филин пока не понимал, ухватили крепко, до боли, и без всякого почтения или хотя бы осторожности вытянули из неведомого капкана. Почувствовав свободу, Никита сделал неглубокий вдох, втянул с воздухом земляные частицы и закашлялся. — В рубашке родился капитан, — послышалось словно из какой-то железной трубы, со звонким многократным эхом. — Гимнастерка сгорела совсем, гляди. А на нем ни пузыря, ни ссадины. Опупеть какой счастливчик. — Пупов не хватит за всех радоваться. Тут в одной воронке трое и все живы. Этот, правда, живее других, натюрлих. — Чтоб у тебя язык отсох. — А чего? Я могу и как союзнички говорят. Хочешь? О’кей, ит из гуд. — Ну и чего тут союзнического? Опять «гут» фашистский. — Темнота! Не «гут», а «гуд». По-английски. — Хрен редьки не слаще. Ты английский шпион, что ли? Враг народа? — Пошел ты, май френд, в жопу! Это по-американски. Жаргон пролетариата Североамериканских Соединенных Штатов, так тебе понятно? — Так бы сразу и сказал, а то орешь на всю деревню.