– Мама, – кричит Ваня, размахивая ложкой. – У нас папа ночевал. Он нам кашу сварил. – Да? – удивлённо смотрю на Богдана и еле сдерживаю смех. – Боже, где ты это нашёл? – В кабинете, – ухмыляется, привлекая меня к себе. Немного отклоняюсь, чтобы разглядеть старомодное темно-синее трико с белыми лампасами и тельняшку с голубыми полосками, а потом снова прижимаюсь к тёплому телу. Вздыхаю умиротворённо. – Папа, а ты сегодня не уедешь? – настороженно спрашивает Маша. – Нет, – отвечает Богдан уверенно. – А завтра? – И завтра не уеду. Дочь переводит взгляд на меня. – Вы что помирились? – Помирились, – отвечаю с лёгкой улыбкой. – И у папы не будет других детей? – Каких детей? В ужасе обвожу глазами лицо мужа. – Витка Калинина сказала, если родители разводятся, у папы другие дети появляются, – сообщает Маша расстроенно. – Всё нормально, Маш, – говорит Богдан, поглаживая меня по спине. – Если и будут ещё дети, то наши с мамой. – Соболев, – прикрываю веки. – Хватит. О чём он? Ещё дети? Я не хочу. Я только-только жить начинаю. – А можно я у вас останусь? – тихо произносит Дина. – Мне у бабы Юли скучно. – Мам, – вскрикивает Маша. – Правда, можно Динка у нас поживёт? – Давайте спросим у бабушки, когда она выпишется из больницы? – предлагает Богдан. – Пока ты всё равно у нас, Дин. – Ладно, – говорит она, снова утыкаясь в тарелку. День проходит как-то сумбурно. Ваня продолжает температурить, а почти выздоровевшие девчонки носятся и визжат до одури. Всё верх дном. Дом словно наполняется жизнью с появлением Дани. Он старается помогать. Отключает телефон и больше занимается детьми. Перед сном долго лежит с Ваней, а я набираю ванную с симпатичной пеной и отмокаю, прикрыв глаза. За эйфорией, как обычно и бывает, накатывает волна из сомнений. Борюсь с ней отчаянно, пытаясь прийти в себя наконец-то. Богдан сказал, мы справимся. Разве я могу сомневаться?! Чуть позже надеваю чёрную шелковую сорочку и усаживаюсь к туалетному столику, чтобы расчесать волосы. В ду́ше шумит вода. От предвкушения пальчики на ногах поджимаются. Вчера мы были чересчур ошарашены принятыми решениями. Да и устали оба, Богдан ведь тоже только после перелёта. Сегодня же весь день обменивались многозначительными взглядами. Касались друг друга, обнимались, периодически целовались. Смаковали приближение первой близости. Не такой, как в прошлые месяцы на грани отчаяния и боли. А другой… Настоящей. Замираю, когда в дверном проёме появляется Богдан. В том же трико, но уже без тельняшки. Прохожусь взглядом по мощной груди и наблюдаю, как он скидывает полотенце с шеи. – Ваня уснул? – спрашиваю шёпотом. – Да, – отвечает, перекидывая ногу и усаживаясь на пуфик сзади. Руками перехватывает талию, к себе прижимает. Смотрим друг на друга в зеркало. Смотрим, сдав все карты противнику, чтобы снова стать одной командой… Ногтями царапаю мягкие волоски на его запястье, а Даня упирает подбородок в моё плечо. – Красивая Янка, пиздец, – произносит хрипло. – Смотреть приятно, а трогать так вообще. Чуть поворачиваю голову, чтобы отыскать его губы. Целуемся жадно, а потом снова диковато осматриваем друг друга. – Как ты жил один? – спрашиваю, облизнув губы. В голове каша, в поясницу упирается твёрдый пах, но мне максимально важно обсудить кое-какие вещи сейчас. Когда я чувствую наше единение. – Обычно, – отзывается. – Ты обещал не молчать, – напоминаю. Он вздыхает тяжко и несколько раз моргает, опять ловит мой взгляд в зеркале и целует обнажённое плечо, потом отклоняется и выговаривает: – Нормально. В основном работал, периодически с Робом встречался. – Как устраивал быт? – Не готовил совсем, – усмехается. – Настроения не было. Убираться клининг вызывал раз в неделю. Стирал сам. Костюмы в химчистку. – А секс? – Что? – насмешливо поднимает брови. – Я тебя не изменял. – Я знаю, – уверена, что это правда. – Как ты был без секса столько времени? – прищуриваюсь. – Мы что? Вот до такой степени будем «не молчать»? – опускает голову и смеётся. Я тоже улыбаюсь. – Скучал, Ян, – говорит, усиливая напор ладоней так, что объятия становятся болезненными. – Каждый день скучал. – Тебе… было больно? – Ян… – трясёт головой и замолкает, пока я рассматриваю его макушку и то, как красиво смотрятся руки моего мужа на тонкой талии. Где-то слышала, мужчина не может показать перед своей женщиной слабости, потому как уверен, что после этого она не будет воспринимать его как сильную половину. Это, наверное, психология. Мужчина должен быть опорой. А если опора некрепкая, то и семья такая же. Я не хочу, чтобы Богдан выворачивал передо мной душу наизнанку или, не дай бог, пускал скупую слезу. Просто… хочу открытости. – Конечно, я мучился. Что сказать? Я же люблю тебя, Машку с Ванькой, – произносит он с неохотой. – Оказаться вдруг без вас, – вздыхает, – в пустой квартире. Старался как-то… представлять, что у вас всё хорошо. Живы, здоровы и это главное. Пусть и без меня. – Я тоже страдала, – перебиваю. – Сначала было желание отомстить, потом ударить побольнее, – снова сталкиваемся глазами в зеркале. – Только вчера… осознала, что не могу не попробовать. – Я рад, – напряжённо кивает. – Рад, что ты дала мне шанс. – Не тебе. – возражаю. – Нам. Я тоже была не права, Дань. Мне понадобилось время, чтобы это признать, но… – плечи трясутся. – Честно старалась начать жить без тебя. В один момент мне вдруг показалось, что у меня может быть совсем другая судьба. Прости. Сжимаю запястья, когда он недовольно ворчит: – Ладно, хватит разговоров. Что в них такого особенного, блядь? – Соболев… Вместо того чтобы расплакаться, хохочу.