— Это хорошо. Парень улыбается. На вид ему лет двадцать пять, не больше. Пробегает кистью по ежику светлых волос. — Давай провожу? — Не стоит. — Уверена? — Смотрит на хнычущего сопляка, кидающегося угрозами на всю улицу. Филатов орет, что его отец всех нас похоронит. Сегодня же. Мурашки по коже, если честно. Я уже ничему не удивлюсь. — Думаю, нам лучше отсюда уйти, — бормочу, поглядывая на мальчишку, а потом перевожу взгляд на парня. — Семён. Можно Сэм, — протягивает руку новый знакомый. — Александра. Мы переходим дорогу. Молча шагаем вдоль улицы и останавливаемся лишь через два перекрестка от школы. — Спасибо, что вмешались. И что проводили. Я дальше сама. Бросаю на него взгляд, а потом задерживаю его на татуировке. Какие-то цифры на предплечье. Моргаю. — Я вас знаю. — Хватаюсь за воспоминания. — Вы сопровождали меня и мужа. Охраняли в том году… — Обознались. — Нет. Татуировка. Цифры. Я помню. Комбинация странная. Поэтому запомнила. Вас Демид приставил? Зачем? Он следит за мной? Впиваюсь в Семёна взглядом. Если соврет, то пойму. Чувствую это. Парень прищуривается, сует руки в карманы джинсов. На лице появляется ухмылка. Что Демид разрешил говорить ему в такой ситуации? Сознаваться или врать до конца? — Затем, чтобы вот таких ситуаций. — Оборачивается в сторону школы. — Не случалось. — Подвезу? — Я на такси. Стараюсь уложить в голове эту информацию. Ермаков нанял для меня охрану. Или это слежка все-таки? Растерянно трясу головой и вытаскиваю телефон. Открываю приложение, чтобы вызвать такси. — Значит, он вас правда нанял… — Для вашей безопасности. Саша, я все равно провожу вас до дома. Поеду следом. Поэтому не вижу смысла. — Смотрит на экран моего смартфона. — Брать машину. Мешкаю, но в последний момент жму на кнопку «заказать». — Спасибо за помощь, — снова благодарю спустя минут пять тишины и сажусь в подъехавшую «Элантру». Семён и правда пристраивается следом. Не сразу, но минут через десять я замечаю следующий за нами «Мерседес». Уже у дома наблюдаю за тем, как Семён, или Сэм, кому-то звонит из машины. Вижу через лобовое стекло его паркетника, но, вовремя спохватившись, отворачиваюсь и вытаскиваю из сумки ключи. Шагаю к своему подъезду и никак не могу перестать думать о Филатове. Он же совсем мальчишка. Откуда столько наглости и беспринципности? Хотя ясно откуда. Гиблое дело — пытаться понять. Усаживаюсь на лавочку и звоню директрисе. Она возмущенно сообщает мне, что я уволена, еще и по статье. Скидываю звонок. Выдыхаю. На телефон падает сообщение от Анны. Она уточняет, надумала ли я что-то по встрече с ее человеком и, конечно, об интервью. Пишу «нет» капслоком и выключаю мобильный. Хватит с меня сегодня общения. Поднимаюсь, чтобы наконец-то зайти в подъезд, но не успеваю. Голос за спиной кажется знакомым. Когда оборачиваюсь на звук, впадаю в легкий ужас. Что она здесь делает? — Ты как меня нашла? — Крепче сжимаю ручки сумки. Ася Крылова стоит передо мной. Настоящая. В джинсах-клеш и кроп-топе. На шее — цепочка с маленьким кулоном в стиле «Тиффани», на запястье — браслет-гвоздь под «Картье». Она явно при параде. Выглядит просто отлично. Разница образа с тем, что был у нее на интервью, колоссальная. Ася нервно улыбается, неуклюже взмахивает рукой. Никакой наглости от нее не исходит. Скорее, наоборот, веет какой-то запредельной скромностью и виной. Я это чувствую каждой клеточкой кожи. Поэтому, наверное, и злюсь еще сильнее. Как так можно вообще? Чертова бедная овечка! — Здравствуйте, Саша. Простите, я позавчера случайно заметила вас в торговом центре и проследила. Нам нужно поговорить. Это очень важно. Правда. — О чем? О моем муже или вашем с ним ребенке? О чем нам с вами говорить? — Вы должны вернуться к Дёме. Понимаете? — Что? — давлюсь появившейся на губах усмешкой. — Что я должна? Глава 9 Ася — Вернуться к Демиду. — Облизываю губы с придыханием, так, словно мне безумно жаль, что она ушла от Дёмки. — Он очень страдает. Мы с ним разговаривали вчера, — мямлю, но по факту закладываю в голову этой дурочке еще больше сомнений. — Он весь на нервах. Злится. Любит вас очень. Любит — разлюбит. В конце концов, когда-то он любил меня. А первая любовь не забывается. Сашенька должна знать, что я с ее мужем общаюсь. В реальности, конечно, не так часто, как бы мне этого хотелось, но такие подробности ее уже не касаются. — Вы, кажется, не в себе, — Полянская растерянно осматривается. Выглядит плохо. Вся такая замученная, с синяками под глазами. Так ей и надо. Чем хуже она выглядит, тем больше у меня шансов. Хотя журналисты могут решить по ее внешнему виду, что она страдает, а она должна в их глазах выглядеть меркантильной дрянью. Ей от Ермакова нужны только деньги. Все четыре года были нужны. Лишь такие мысли должны держать в своих головах окружающие. Только такие! Намеренно поправляю браслет на руке. Сашка сразу хватается глазами за этот жест. Ермаков мне его не дарил, конечно, он вообще старается держаться подальше. Не понимает, мой хороший, что это расстояние временно. В конце концов, у нас ребенок. Он не сможет всегда быть вне нашей с ним жизни. Главное — все делать постепенно и не давить. На Сашку эта побрякушка, как и планировалось, производит впечатление. Оригинал. Чистое золото. Мировой бренд. Космический ценник. Все это в совокупности сбивает в ее глазах еще пару баллов Дёмке. Ведь в ее голове подарить мне такое мог только ее муж. Как и подвеску, естественно. — Я просто не хочу быть яблоком раздора. Мне самой от этой ситуации мерзко. Все ужасно вышло. Прости. Я давно и искренне хочу извиниться. Мне стыдно, но мой сын не виноват, он всего лишь ребенок. Да, понимаю, для тебя он раздражающий фактор, но люди вокруг тоже словно с цепи сорвались. Такие ужасы пишут о моем мальчике. Про вас же тоже пишут. Хоть вы и ни при чем. Это больно. Вы, как никто, должны понимать… Полянская рассматривает меня во все глаза. Так и нужно. Я говорю то, что она хочет слышать от общества, а не от меня. Она для себя жертва и для них хочет такой же казаться. Слабачка. Но мне это лишь на руку. Пока она сейчас крутится в ловушке диссонанса, бедняжка, у меня есть огромная фора. — Мы почти в одинаковом положении, — добавляю чуть тише. Глаза опускаю в пол. Типа стыдно сравнивать. Ей же хуже от всего. Типа. — А Демид, он постоянно о вас говорит. Даже когда к сыну на день рождения приезжал, рассказывал, что вы ребенка планировали через пару лет. О том, как сильно любит вас... У него глаза горят, когда он о вас вспоминает. Разве это не любовь? Сашка опускает взгляд. Давай, моя хорошая, сопоставляй. Накручивай себя еще сильнее. Демид у нас бывает, а тебе врет. Тебе говорит, что мы не видимся совсем. Мне это только на руку. Любая твоя истерика, любой неверный ход засчитываются мне в плюс. — Демид знает, что вы здесь? — интересуется, сжимая ключи в кулак. Хочет сбежать, но я, пока не скажу все, что планировала, не уйду и ей сбежать не позволю. — Нет, конечно. Он будет в ярости. Думает, что мы с вами соперницы какие-то. Глупость ужасная. Какие соперницы? Это все дурацкая ошибка. Я ведь не хочу рушить вашу семью, никогда не хотела. Просто у сына проблемы со здоровьем, были нужны деньги. Банально. Меркантильно, знаю. Но у меня выбора не было. Если бы эта журналистка не начала копать под Дёму, мы бы с сыном остались в тени. Я бы нашла мужчину, Демид, если бы захотел, общался бы с ребенком. Все счастливы. Понимаете, я сама ту ночь не помню. Нам точно что-то подмешали в ресторане. Я, когда утром очнулась в гостинице, испугалась и сбежала. А когда узнала, что беременна… Я все рассказывала уже сто раз, — пускаю слезу и имитирую дрожь, — простите. Все ужасно. Мне нужно расплакаться сильнее. Так, чтобы не было похоже на фальшь. До боли впиваюсь ногтями в запястье и начинаю представлять, как родители попадают в аварию. Похороны, гробы, слезы сами градом льются. Женушка Ермакова обнимает себя руками. Переступает с ноги на ногу. Вся такая белая и пушистая. Забитая скромница. Ермакову всегда такие нравились. Хорошие. А я оказалась дрянью. Мы ведь с ним расстались, потому что он узнал, что я участвовала в травле одной дуры. Молодость. Глупость. Но рвать отношения из-за такой мелочи, боже, на такое только Ермаков способен. Его мама меня тогда успокаивала. Хорошая женщина. Сильная. Мудрая. Я с ней быстро общий язык нашла. А вот Сашка нет. Ангелине Дмитриевне такие не нравятся. — Слушайте, я не знаю, зачем вы все это мне рассказываете, не понимаю, что это может исправить между мной и Демидом. Не нужно больше сюда приходить. Эти встречи ни мне, ни вам не нужны. Поверьте. Полянская обхватывает пальцами дверную ручку. Сейчас уйдет. Подаюсь к ней, хватаюсь за тонкое запястье с татуировкой. У нее их дата свадьбы на коже? Серьезно? Боже, какая дурь! — Саша, простите, ладно? Я ничего плохого не хотела. Я просто, просто тоже переживаю. Мне мерзко оттого, что все так выходит. И на Дёмку больно смотреть. Простите… — Уберите руку, — морща лоб, отцепляет от себя мои пальцы, — и не устраивайте здесь сцен. Я не нуждаюсь в помощи. А уж в ваших спектаклях — тем более. Если вам так хочется показать ваш талант, поступите в театральный. Дверь хлопает. Стискиваю зубы, делаю несколько шагов назад, фотографирую адрес дома и быстро покидаю двор. Пока иду по тротуару, звонит Ангелина Дмитриевна. — Здравствуйте, моя хорошая, как там Егор? — Хорошо все. — Мать Дёмки параллельно сюсюкается с Егоркой. — Ты скоро? — Уже беру такси. У Сашки была. — Ты с ума сошла? — будущая свекровь впадает в панику. Они с Ермаковым поцапались после ее комментариев в прессе так, что он на ее звонки не отвечает, а когда она к нему домой заявилась, даже не открыл дверь. — Если Дёма узнает? — И будет очень хорошо, если узнает, — улыбаюсь, замечая на другой стороне улицы свое такси. — Я мирить их ходила.