— Это было очень неожиданно. И если честно, жестко, Саша. У вас дома происходило что-то подобное? Вот такие вспышки агрессии? — Вы что имеете в виду сейчас? — Демид вас бил? — Нет, что вы. Ничего такого не было. Мы нормально жили. Не хуже и не лучше других. — А потом он заделал ребенка на стороне, — Анна закатывает глаза. — Саша, я понимаю, вы, возможно, боитесь. У Ермакова связи, но вы должны быть честны, только так мы сможем донести людям правду. Демид поднимал на вас руку? Или, может быть, унижал морально? Попрекал деньгами? — Да нет, — хмурюсь и задумываюсь. Не попрекал. Мать его только так себя вела. Хотя как-то раз у нас была ссора, в которую Дёма вывез, что всех он содержит. И свою семью, и мою. И меня, естественно. Не помню, на фоне чего был скандал, он потом извинился, проблемы по работе были… — То есть вас он не трогал? Никогда? И не принижал? — Нет. Мой муж мне изменил. На этом все. Я не знаю, чего вы хотите от меня, но… — Я просто придерживаюсь статистики, в таких семьях, как ваша, абьюз — дело обычное, зачастую. Только и всего. Анна пожимает плечами и блокирует планшет. — Саша, извините, если я перегибаю, но нам нужна полная картина. Я уверена, что тем, кто нас посмотрит, будет нужна причина измены вашего мужа. Ее будут искать в вас. Процентах в восьмидесяти причину ищут в женщине. Анна поджимает губы на мое молчание в ответ. — Ладно, я понимаю, — смотрю на нее в упор. — Но давайте дальше вот без всех этих заковыристых вопросов. — Без проблем. Еще один вопрос. Вы видели Асю раньше? — Нет. Только вчера. Анна подхватывает молниеносно. Рассказывает о том, как Ася вчера ко мне заявилась. Делает упор на том, что она же слила адрес, где я жила. Мы говорим о том, как познакомились с Демидом, про свадьбу, его мать, интересы. Про любовь нашу. Путешествия. Про защищенность и боль от предательства. Про то, как я себя чувствовала, когда все узнала. Я, если честно, очень отзываюсь на тему чувств. Говорю много, взахлеб, даже плачу. Стараюсь вытереть слезы незаметно, но на камеру это нереально. Я рассказываю о том, как мы любили друг друга, как нам было хорошо, а потому замолкаю, потому что не понимаю, как все это могло исчезнуть… Куда мы делись? Только горечь осталась. — Вы попрежнему хотите развод? — врывается в мои мысли Анна. — Да. — Вариант помириться с мужем не рассматриваете? — Уже нет. Он мне год врал. Общался с этой женщиной, с ребенком и врал мне. — Ася говорит, что не хотела рушить семью. Ей банально нужны деньги. Говорит, на лечение. — И поэтому она летит отдыхать на Карибы с больным ребенком, — ухмыляюсь. — Вы подозреваете ее во вранье? — Скорее, в том, что она явно что-то недоговаривает. — Резонно. Если Демид откажется от ребенка, пошлет Асю, купит вам дом где-нибудь за границей и предложит переехать, вы согласитесь? — Нет. — Это будет отличным вариантом начать все заново. — Я, конечно, в ужасе от происходящего, но бросать ребенка теперь уже как-то странно. Не думаете? — Вам жалко малыша? — Ну, в отличие от своих родителей, он ни в чем не виноват. — Вы бы смогли принять его в семью? Например, если ваш муж отсудит мальчика у любовницы и приведет в дом. — Нет. Категорически нет. — Вы хотели детей? Планировали? Демид хотел, чтобы вы стали матерью его наследника или наследницы в будущем? — Да. Мы планировали ребенка, но чуть позже. Пока жили для себя. — И последнее, вы любите своего мужа? Анна смотрит прямо мне в глаза. Сглатываю. Люблю. До сих пор, как полная дура. — Верю, что когда-нибудь смогу ничего к нему не чувствовать. — Он разбил вам сердце? — Предыдущий вопрос был последним. Вы сами сказали. Глава 11 Не знаю, что я чувствую, когда выхожу на улицу. Эмоций очень много, настолько, что меня немного потряхивает. Стемнело уже. Мы почти весь день провели в студии. Делали перерывы на кофе, Анна сама предлагала мне выдохнуть, побыть одной. Не на камеру тоже говорили. Только иначе. Измайлова вообще в такие минуты про Ермакова не спрашивала, а я очень боялась, что будет лезть в душу, раз камер нет. Какие-то нейтральные темы обсуждали. Отдых, работу, образование, моду… Тру ладони друг о друга. Делаю глубокий вдох. На улице прохладно, поэтому покрепче запахиваю на груди тренч. К концу дня, несмотря на то, что ходила я мало, стоять на шпильках все равно сложно. Проблематично даже. Я жду такси на другой стороне улицы. Переминаюсь с ноги на ногу и просто мечтаю о том, как бы поскорее остаться босой. Смотрю по сторонам, на проходящих мимо людей, на проезжающие машины и не чувствую ни капли облегчения. Я так надеялась, что после интервью мне хоть немного станет легче, но нет. Оно словно подняло из глубины души всю боль и страхи. Усугубило ситуацию. Я столько раз за сегодня плакала, когда говорила о прошлом, что слез, наверное, больше и не осталось. До сих пор перед глазами картинки нашего с Ермаковым счастливого брака, который теперь разлетается на осколки со сверхскоростью. Ничего не исправить, не вернуть, не вычеркнуть. Сажусь в подъехавшее такси. Пробки уже рассосались, поэтому ехать мне чуть больше часа. За это время успеваю поговорить с Леной, позвонить маме и успокоить ее. Убедить, что все у меня отлично. Я жива, здорова, хорошо питаюсь, много сплю и не собираюсь падать духом. В конце концов, именно это я и планирую. Продолжать жить. Счастливо жить, назло всем! Когда машина притормаживает у забора, не утруждаюсь тем, чтобы надеть туфли, которые скинула в такси. Так и шлепаю босиком по зеленой траве. Вот где чувствую колоссальное облегчение. Как мало, оказывается, нужно для счастья, просто снять ненавистные каблуки, которые за весь учебный год и так осточертели. Просовываю руку в калитку и открываю затвор. Толкаю деревянную изгородь и захожу во двор. Когда поворачиваюсь, чтобы закрыться, застываю с вытянутой рукой. В голове тысячи мыслей в этот момент проносится. Откуда он знает, где я, ясно без вопросов и объяснений. Ермаков приставил ко мне охранника, ну или слежку, кому как удобнее все это называть. — Привет, — Дем невесело взмахивает свободной рукой, потому что второй прижимает к себе большой букет пионов. Бледно-розовых, с огромными бутонами. — Привет, — сглатываю вязкую слюну, во рту почему-то как-то резко становится сухо. — Ты зачем тут? Демид смотрит на свои наручные часы, потом на меня. Не понимаю, если честно. — Двенадцать тридцать, — уточняет зачем-то. Словно я спрашивала у него, который час. — И? — Ты забыла? — О чем? — морщу лоб, хаотично пытаясь понять, что он вообще такое несет и что я, блин, должна вспомнить. Демид толкает калитку. Делает шаг, и тогда моя вытянутая рука упирается ему в грудь. — С днем рождения, Сашка, — Дёма широко улыбается, а я громко взвизгиваю от раздавшегося первого хлопка. Темное ночное небо озаряют яркие вспышки разноцветных огней. Я теряю счет залпам. Запрокидываю к небу лицо, на котором застывает маска детского восторга. Губы трогает улыбка. Тело прознают потоки искренней радости. Грудь наливается теплом. Я забыла о своем дне рождения и даже подумать не могла, что Ермаков не нарушит введенную им же традицию бить салюты в час моего рождения. На глазах тут же выступают слезы. Грохот стихает, а небо снова затягивает черной дымкой. Опускаю голову и до боли закусываю губы, чтобы не расплакаться. Демид протягивает мне букет. Касается моих пальцев своими, чуть сжимает. Вздрагиваю и смотрю на него во все глаза. Сердце совершает еще один удар и уже готово вырваться из груди. Я не знаю, что делать, не знаю, как реагировать. Все это лишнее, все это не должно заслуживать моего внимания. Умом я это понимаю, но сердце болезненно сжимается и просто умоляет дать Ермакову еще один шанс. Хотя бы на сегодня. Не отталкивать. Не усугублять. Просто принять цветы, поблагодарить и, возможно, выпить с ним чашку кофе.