— И так тоже норм. — Точно? Жует, глотает и отвечает: — Да.Только… — Что? — я вся напрягаюсь. — Боюсь, что ты на меня повесишь подгузники, — расплывается в улыбке. — Ах ты засранец, — охаю я. — Что? — опять кусает пирог. — Это нормальный страх обычного подростка. — Да что ты говоришь? — подхватываю с блюда и себе кусок пирога. — И нет, Арс, подгузники я повешу на нашего папочку. Это он у нас отец-герой. Арс откладывает телефон, вновь делает глоток и говорит: — Я рад, что ты не стала тащить этого ребенка к нам в дом. Поджимаю губы и медленно выдыхаю. — Ты ведь могла, мам, да? — Могла, — медленно киваю, — но… меня сдержал папа. Он… — Не видит в нем своего ребенка, — продолжает за меня Арс, вглядываясь в мои глаза. — Я бы тоже не видел. И теперь я буду, во-первых, сам себе всегда наливать… — Да погоди ты, — цокаю я. — Наливать? Тебе до наливать еще далеко. — Во-вторых, — Арс игнорирует мое возмущение, — если наливать, то среди только своих. — Арс. — Что? — Можно вообще не пить. — Можно и так, — кивает, — но закинуть какую-нибудь фигню в лимонад. — Блин, — вздыхаю, — логично. — Я вообще очень логичный… — внезапно замолкает и опускает взгляд. — Арс. — Мам, — смотрит на меня. — Я тебе тогда много фигни наговорил. — Да, — медленно киваю. — Прости меня, — сглатывает. Я протягиваю к нему руку, сжимаю ладонь и улыаюсь: — Тогда ночь была страшной, Арс. Страшной и решающей. — Но ты держалась. — Я ведь мама, — сжимаю руку крепче. — И знала, что папа любит меня и вас. И я тоже кричала, когда вас не было рядом. И я хотела с вами куда-нибудь от папы сбежать. — Куда? — Арс приподнимает бровь. — Не знаю, — пожимаю плечами, — но потом я решила, что это мой дом и никуда я не пойду. И в ситуации с папой надо разобраться. Он же… не тот мужчина, который гуляет на стороне. — Бесит, — Арс неожиданно скрипит зубами. — Бесит, что бывает вот так. — Бывает по-разному, — слабо улыбаюсь я. — Жизнь вообще не бывает легкой. И раз ты у нас по классике заморочился, то и на страницах книг увидишь, что во все времена люди жили непросто. И часто ошибались. — У меня на очереди “преступление и наказание”, — он расплывается в улыбке. — осталось убедить Марка, что это детектив с триллером. — Он же сам к тебе подлезет, когда ты начнешь увлеченно читать… — Так неинтересно, — Арс смеется. — Только для Аленки, я думаю, “преступление и наказание” рановато слушать, — вздыхаю я. — Там жесткач, да? — глаза Арс загораются предвкушением. — Да, — кладу руку на живот, который начинает активничать, уловив в голосе Арс живой интерес. — И я тебе серьезно говорю, Аленке рано. Я бы, наверное, рекомендовала эту книгу читать уже тогда, когда взрослый. — Любопытно, — Арс щурится. — А, может, вы просто в приставку, как обычно, будете рубиться? — Теперь я точно прочитаю эту книгу. — Она сложная. — А я тоже непростой. Откидываюсь на спинку стула и смеюсь: — Это точно, — выдерживаю паузу и шепчу, — я люблю тебя. — Конечно, я же первенец, — Арс скалится в улыбке. — С остальными не так было страшно, как с тобой, — шепчу я. — Каким ты маленьким был, Арс. Даже не верится. — Мам… — Ну, правда, — развожу руки в стороны. — Вот таким был. Представляешь? Беззубый, крохотный и громкий. — И сейчас ты еще обязательно расскажешь, как однажды снял подгузник и все размазал по стенам? — вздыхает он. — Папа так тогда ласково матерился, — смеюсь я. — Ты рядом сидишь и хохочешь, а он стены моет и тихо воркует маты. — Я этого не помню, поэтому мне нестыдно, — скрещивает руки на груди. — А теперь ты классику читаешь. Арс все равно неловко краснеет и ноздри раздувает. — Видишь, счастье оно тоже бывает разным, — ласково улыбаюсь я. — Марк вот горшки переворачивал. Перевернет и деловой уходит, а ты тяжело так вздыхаешь и провожаешь снисходительным взглядом. — А вот тут… что-то такое помню, — Арс хмурится и в следующую секунду мы смеемся. Громко и безудержно, и у меня в животе от радости тоже толкаются и пинаются. — Я тоже тебя люблю, — шепчет Арс через минуту. — А я могу рассчитывать на обнимашки? — Не знаю, — Арс хмыкает. — Я же подросток. — Я не настаиваю и уважаю твою ранимую подростковую душу, — смахиваю слезы смеха со щек. Арс встает, обходит стол и удивленно вскидываю бровь: — Серьезно? Будут обнимашки? — Будут, ага, — опять на него накатывает неловкость, и он шмыгает. Я встаю, притягиваю к себе Арса, который неуклюже обнимает меня. — Я тебя люблю, — шепчу я, и на глаза наворачиваются слезы. — И очень горжусь тобой. Ты нас с папой очень поддержал и помог нам. Я так рада, что ты есть у меня. Мой старшенький… — отстраняюсь, обхватываю его лицо и говорю, — мое солнышко. — Ой все! — он фыркает под мой смех, отшатывается и торопливо ретируется. — Я ушел!