Как же мне больно! В свете последних событий мне теперь кажется, что и не любил меня муж никогда. Я, вспоминая наши с ним моменты, теперь, с высоты предательства, вижу всё в ином виде. Вот когда он, дурачась, года два назад, на море пытался поднырнуть под меня или когда мы с ним на равных длинными и вязкими движениями плыли по закатной солнечной дорожке в казавшейся маслянистой тяжёлой воде, тогда он тоже не любил меня? Или когда он догонял меня на лыжах в подмосковном лесу в поскрипывающей тишине соснового бора, и мы целовались с ним, как сумасшедшие на морозном воздухе казавшейся далёкой базы отдыха. До покалывающих губ. До обжигающих взглядов. До трясущихся рук. Это была просто страсть? Просто тяга к молодому телу? Любил он свою Ирину тогда? Мимо прошла стюардесса и попросила меня сесть ровнее. Они собирались разносить самолётный ужин. К тому же Данилка зашевелился, просыпаясь. Я вытерла лицо влажными салфетками, не желая выползать из своего закуточка около окошка. Не хотела идти заплаканной среди чужих людей к умывальнику. Ничего. Как-нибудь проживём. Что случилось, то случилось. Пути назад уже нет. И что сделано, не вернешь. Фарш назад не провернешь. Поскольку теперь аэропорт в Анапе не работает, а из Адлера ласточка мчит только в два часа после полудня, я забронировала нам с сыном номер в небольшой гостинице, скорее даже, «гостевом доме» на эту ночь. Чтобы не мучится автобусом ещё восемь часов. Мы ведь прилетим уже в темноте. А жаль. Мне нравится, как заходят на посадку самолёты в Адлере. Всегда захватывает дух, когда огромный тяжеленный лайнер скользит над морем, и не замечаешь, как идёт снижение, пока самолёт резко не налетает на стремительно приближающийся берег. Несколько минут, и вы уже выруливаете на посадочной полосе аэропорта. Я посмотрела в темнеющее окно иллюминатора и, будто подгадав моё желание, последний солнечный луч призраком надежды на лучшее, подмигнул мне из-за горизонта. Гостевой дом меня не впечатлил, слишком тесно и не очень опрятно. Но для места только на одну ночь – вполне нормально. Тем более что я так нанервничалась, что сил на то, чтобы что-либо менять, у меня не было. Поужинали, переспали, и то хорошо. Зато поутру мы с Данилкой отправились к морю. Здороваться. Холодное зимнее море было серым, тёмным, стылым. Безрадостным. Полностью соответствующим моему состоянию души. Недавний шторм выбросил на берег мусор и ненужные водоросли. Обнажил отливом грязь на грани воды и земли. И вода затихла тягучей тяжёлой массой, чуть волнуясь. Почти штиль. Остро пахло водорослями и мокрыми камнями. Рыбой. Отчаянно и зло кричали птицы. Будто нет и не было никогда на свете ярких весенних дней. Будто всё веселье возрождения весны – это ложь и обман. А правда жизни такова. И пахнет гниющими отбросами моря. Есть в мире только правда пронизывающего насквозь ветра, что обещает унести мою боль и остудить угли в моей душе. Развеять воспоминания тонкой дымкой. Забыть. Всё забыть. Семнадцатая глава На вокзале в Анапе нас встречали. Мама со своим мужем Валерием Сергеевичем. Моя мамочка, полноватая подвижная женственная шатенка после трагедии, произошедшей с моим отцом, сильно похудела и сдала. Резко постарела. Я боялась за неё. А когда она три года назад сообщила мне, что вышла замуж… я, пожалуй, обрадовалась. Как бы ни любила я папу, но терять ещё и маму – это было страшно. Валерий Сергеевич, нынешний мамин муж, был человеком прямым и жёстким, старше её на пять лет. Он – работающий военный пенсионер с неплохой должностью. Привык командовать, и чтобы его указания неукоснительно исполнялись. Крепко держит в своих руках свою жизнь, свою работу, и заодно и всё семейное хозяйство. Моя мама рядом с ним почувствовала себя уверенно, защищённой и постоянно нужной. Дело в том, что Валерий Сергеевич продал, когда уходил в запас, квартиру жены, добавил эти деньги к полученным подъёмным и купил дом. В черте города, ближе к окраине. В этом доме он и жил со своей семьёй – женой и тремя детьми: двумя сыновьями и дочкой-красавицей. Но жена заболела и умерла, сгорев буквально за год, и Валерий Сергеевич остался один со взрослеющими детьми. Старшие сыновья были уже почти взрослыми и продолжили семейную традицию, поступив в военное училище. А с девочкой-невестой наш вдовец остался один на один. Два года они воевали, выясняя, кто в доме хозяин. В этот период Валерий Сергеевич и встретился с моей мамой, а Катерина, его дочь, выскочила замуж сразу после школы. Потребовалась вся мамина мягкость и тактичность, чтобы научить непримиримого борца и прямолинейного вояку мирно сосуществовать на одной территории с дочерью и её семьёй. Дом, который купил Валерий Сергеевич, предназначался, когда строился, вероятно, под сдачу как мини-гостиница, судя по планировке. Но в целом был крепким и разумно обустроенным. И располагался рядом с нашим. Рядом с мамой. По сути, мама вышла замуж за своего соседа. И на сегодня все жили на территории нашего дома, а хоромы маминого мужа перестраивались под гостевой дом. Я не очень следила за перипетиями судеб моих, получается, сводных братьев. Но о неудачном браке сводной сестрицы была наслышана. Катерина не прожила со своим мужем и двух лет. Зато успела родить от него двоих очаровательных сорванцов. Сейчас всё семейство располагалось в нашем доме вместе с моей мамой и с их отцом. Я думала, пока добиралась до мамочки, что, возможно, если всё у меня в Москве сложится не очень удачно, я смогу отсидеться в своей детской комнате в нашем доме некоторое время. Может, полгода-год. Но реальность показала, что отсиживаться попросту негде. Одно дело приехать с сыном в гости на три дня и оставить Данилку на все каникулы, а самой уехать. И совсем иное дело – поселиться здесь надолго. С Катериной у нас сложные отношения. Она слишком резкая и, как ни странно, балованная, по моему мнению. Да и младше меня почти на десять лет. Другое поколение, другое мировоззрение. Подружками мы не были никогда, да и вряд ли будем. И на одной территории три хозяйки – это перебор. Все эти мысли пролетели суетливыми и юркими стрижами в моей голове, пока мы добирались по замершему в межсезонье городу до нашего дома. – Что у тебя случилось? – спросила мама, когда я, обустроив Данилку в моей детской комнате, спустилась вниз на кухню выпить чаю. – Я развожусь, мама. – не стала скрывать главное. – Как же это? Ведь Владислав так любит тебя? Я так радовалась за вас. – расстроилась моя мама. – Он мне изменил. – сказала я, отводя взгляд. Чёрт! Мне реально стыдно за то, что сделал он?! Что за ерунда? – Это потому, что ты не стала рожать второго ребёнка! – сделала мама дикий вывод. – Почему ты так решила? Он вернулся к своей бывшей любви. С ней у него точно нет никаких детей! И тем не менее он любит до сих пор только её, – свежая обида выплеснулась из меня, перехватив горло. – Бедная девочка! – мама обняла меня и прижала мою голову к своему плечу. У меня защипало в носу, и слёзы вновь подступили к глазам. – Мам, покорми Данилку. Я пойду схожу к морю. Хорошо? – попросила, вставая и выходя из кухни. Не хочу, чтобы видели мои слёзы! Я шла знакомой дорогой к ближайшему берегу. Не очень благоустроенному, но знакомому до каждого крупного камня. Мне очень нужно было побыть одной. Прокричаться на холодном ветру. Выплеснуть морю свою боль. Поделиться с ним своей яростью. За что? Я смотрела на чернеющее закатное море, на то, как красное от прожитого дня солнце уходит за горизонт светить другим людям на другой земле. Наверняка с такими же, как и у меня, проблемами и трагедиями. С такой же, как и у меня, болью в сердце. Почему? За тысячи лет цивилизации мы так и не научились жить в мире хотя бы сами с собой. Можно ли просто не делать больно близким? Просто ценить и любить друг друга? Какая-то бессмысленная жестокость. Словно дети в своей безответственности и жестокости.