В своём эгоизме. Когда солнце рухнуло в море, сверкнув напоследок малиновым лучом по далёким облакам, вокруг почти моментально стало темно. Бархат южной ночи, которого мне так не хватало в Москве, окутал своим покрывалом. Вечный спутник зимы – Орион – засверкал своим поясом над краем моря и берега. Голубоватая Бетельгейзе перемигивалась с ярким Альдебараном, пока над горизонтом не поднялся Сириус на другом конце пояса. Уже поздно. Стало зябко и одиноко. Остро пахнуло выброшенными водорослями. Зачем я здесь? Нужно возвращаться домой, к маме, к сыну. Они волнуются. Я побрела обратно, засунув руки в карманы, опустив голову и напялив плотнее капюшон. Слёзы высохли, а горло немного саднило от крика. Ветер шумел деревьями, и капюшон глушил все звуки вокруг. Поэтому, когда тяжёлая, явно мужская рука опустилась ко мне на плечо, я заорала от ужаса на всю улицу. Восемнадцатая глава – Ты что орёшь, как потерпевшая? – встряхнул меня за плечи мамин муж Валерий Сергеевич. – Нельзя же так к людям подкрадываться. Они же живые, – пробурчала я. – Я не подкрадывался! Я тебя звал, а ты идёшь, словно потерянная, и ничего не замечаешь вокруг. У нас здесь, между прочим, иногда такие умники лихачат. Костей не соберёшь! – отчитывал меня муж моей мамы. Какой он нудный! Что мама в нём нашла? – Мать говорит, ты разводится надумала? – спросил он, помолчав и пожевав нижнюю губу. – Да, – подтвердила я. – Славка вроде же нормальный мужик? Что это ты надумала? – Валерий Сергеевич сунул руки в карманы и угрюмо сопел, шагая рядом. – Он повёл себя подло. Он изменяет мне, – пробурчала я. – А нечего было работать, как оголтелой! Вместо работы лучше бы ребёночка ему родила. И Славка не смотрел бы на сторону! – вот откуда у моей мамы появилось внезапно это чадолюбие. – Мой муж любит другую женщину. Давно. Ещё до встречи со мной. Сейчас она вновь позвала, и он поскакал, разрушая всё на своём пути. Дети, жена, его родители, ему мы безразличны, и наше мнение до фонаря, – я пожала плечами – Владиславу всё равно, один у него сын или трое. Его влечёт былая любовь. – Он рехнулся? – Валерий Сергеевич остановился и повернулся ко мне в недоумении. – Ему любовь застилает глаза. Не видит и не слышит никого вокруг. Говорит, что она нежный цветочек и погибнет без него, – пожаловалась я этому практически чужому человеку. Мамин муж, этот бывший военный, немного грубоватый и прямолинейный, обычный мужчина, нудный и немного с хитрецой, обнял меня крепко за плечи и, похлопывая по спине, приговаривал: – Ну, будет, будет! Хрен с ним. Не рви своё сердечко. А я рыдала, словно по покойнику, о своей несложившейся жизни. Казалось, небо злится и негодует вместе со мной. Ветер нагнал низких туч с гор Кавказа и грозил разразиться вот-вот грозой. – Ты при матери-то не рыдай и не убивайся так! Пожалей её. Она расстроилась от твоих новостей. Побереги её, – приговаривал Валерий Сергеевич, вызывая у меня своей грубоватой заботой о моей маме ещё больший поток слёз. Между делом мы дошли до нашего дома. И Валерий Сергеевич, достав нереального размера носовой платок из своего кармана, вытер мне лицо, как маленькой девочке. Ухватив за нос в конце и приказывая: «Сморкайся!» Попробуй не исполнить! Я хихикнула, представляя, как он командовал своими солдатами, и глубоко вздохнула. – Спасибо! – поблагодарила я маминого мужа и отобрала у него платок. Кажется, после таких слёз мне реально стало легче. Во всяком случае, спала я словно младенец: без снов, без мыслей, беспробудно… Когда я спустилась на кухню, то застала там Катерину в лучах утреннего солнца. Моя сводная сестрица, плотно сбитая, немного полноватая ещё после рождения близнецов, двадцатиоднолетняя девица, сидела за столом и завтракала творожной запеканкой с деревенским, жирным и невероятно вкусным молоком. – О! Подруга по несчастью! – приветствовала она меня. Я присоединилась к завтраку, замечая попутно в окно, как моя мама занимается на улице с Катериниными мальчишками. – Святая Вероника, несмотря на образование, работу и безупречную семью, оказывается, такая же, как и я, разведёнка с прицепом, – усмехнулась сестрица. – Зачем ты цепляешься ко мне? – спросила я её, жмурясь от удовольствия. Божественно вкусная запеканка с золотистой корочкой и тягучим, ароматным айвовым вареньем, где прозрачные тонюсенькие дольки похрустывали на зубах, занимала всё моё внимание. Жизнь – это не только боль предательства. Вон солнце заглядывает в окна. Ещё не конец света. Я открыла глаза и уставилась на замолчавшую Катерину. – Что ты хочешь от меня? – спросила я её ещё раз. Катька фыркнула, грохнула пустой кружкой из-под молока об стол и, засмеявшись, произнесла: – Ничего я не хочу! – Я не виновата в твоих несчастьях. Отчего ты так агрессивна со мной? – спросила её, когда Катерина практически выскочила из кухни. – Видеть тебя не могу! Всё-то у тебя есть! И мама, и богатый муж, и работа, и образование! Почему у тебя всё, а у меня ничего? – зло повернулась ко мне эта обиженная девочка. – У тебя есть аж два прекрасных мальчика. Твои сыновья. У тебя жив и здоров твой отец, и у тебя был, как и у меня, муж. Я не пойму твоей зависти, – усмехнулась я и продолжила, – я не враг тебе. А насчёт учёбы, так кто тебе мешает сейчас поступить, и выучится, на кого ты хочешь? – Дети? – она подняла правую бровь. – Как я вижу, моя мама много помогает тебе с детьми. Если захочешь, ты сможешь выделить несколько часов в день для занятий. У нас заочное обучение пока ещё не отменяли вроде! – отчеканила я. – Легко тебе говорить. У вас в Москве полно возможностей. Даже если тебя и бросил муж! – фыркнула Катька. – В Москве нужно пахать, как проклятой, чтобы добиться хоть чего-нибудь. Там жизнь не сахар, поверь. – я пожала плечами и перевела взгляд на спускающего по лестнице сына. – Посмотрим, как ты устроишься, когда твой муж выгонит тебя из дома! Разведёнка, да ещё в возрасте, – протянула Катька, а я с ужасом увидела вопрос в глазах Данилки. – Да, Данил, мы разводимся с твоим папой. Так бывает. Это не значит, что ты не будешь общаться с ним, нет! Папа будет рад встречаться с тобой! – я обняла сыночка и с упрёком посмотрела на сводную сестру. – Пф! Какие нежности! Он всё равно бы узнал! – махнула хвостом эта злая девочка и вышла, наконец, из кухни. – Мам, а ты меня здесь не бросишь? – дрогнув голосом, спросил Данилка. – Что ты такое говоришь? Как я могу! Ты, как обычно, проводишь каникулы у бабушки, а я приеду за тобой перед школой, – я потрепала сына по вихрам. – Всё будет хорошо! Обещаю! Как бы ни старалась мама готовить мне вкусности, как бы не отвлекал меня разговорами её муж, но понимание, что нужно спешить в Москву и решать там возникшие проблемы, накрывало меня волной. А ещё осознание, что, в крайнем случае, конечно, меня дома примут, но, во-первых, здесь теперь тесно, а во-вторых, мне нет места среди них. Я уже выпавший из гнезда птенец. Со своими привычками и со своей жизнью. Я не смогу быть здесь вместе со всеми в покое. В общем, на третий день рано утром я стояла у родной входной двери и никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Ключ не входил. Провозившись минут десять, я подняла руку, чтобы позвонить. Но не успела я нажать на звонок, как дверь отворилась, и на пороге появился мой заспанный муж. Чёрт.