Лиза После ухода Макса с Баширом, Гриша минут десять нервно посматривает на часы в телефоне, Богдан тоже напряжен, разговор у них не клеится, они больше не пьют, и Ловцов все время поглядывает в ту сторону, куда вышли товарищи. Вдруг его взгляд привлекает один из охранников в черном костюме с иголочки. Он машет ему с той стороны, резкими хаотичными движениями, зовя на выход. Я тоже это вижу. Ловцов меняется в лице и срывается к коридору. Тело сковывает страх, борюсь с подступившей волной паники, но уже понимаю, что что-то произошло. Мы все тоже пускаемся вслед за ним. Выбегаю на улицу и холодею от ужаса. Аслан лежит в луже крови, под светом фонаря, над ним вопит проклятиями склонившийся Башир, чуть дальше в нескольких метрах лицом вниз лежит Макс. Гриша поднимает его, под ним тоже кровь. Она бьет пульсирующей тонкой струей из раны в животе. В голове молниеносно случается взрыв, ноги отказывают и становятся ватными. Я пытаюсь двигаться через не могу, подхожу к ним. - Макс, ты меня слышишь? – почти кричит Ловцов – Макс, твою мать! Он снимает с себя футболку и прикладывает к ране, пытаясь остановить кровь. - Вызывайте скорую! - Уже вызвал, - отвечает охранник. Гриша отходит от Макса, я приседаю, придерживаю, успевшую промокнуть кровью, футболку, обнимаю, пытаюсь поднять, его глаза закрыты. Он тяжело дышит, рваные стоны вырываются из его груди, он в очень плохом состоянии. - Макс, держись, пожалуйста. Пожалуйста! - рыдаю я. Как в тумане, слышу разговор Гриши и Башира. - Что с Асланом? Пульса нет! Аслан! – пытается докричаться Гриша. - Он умер, - отвечает ему Башир безжизненным голосом. - Пи*дец. У тебя что? Куда попали? - Плечо задело, - он сидит прямо на асфальте и держится за окровавленное плечо – Макс еще дышит, давай его в больничку, срочно! - Скорая уже едет, можем навредить. Вторым фоном Богдан просит охранника закрыть все двери, чтобы в клуб не было доступа и никто не вышел на задний двор. Держа его голову на коленях, шатаясь в агонии, над Максом, я глажу его, прошу потерпеть, не умирать. Сердце разрывается на куски, мне невыносимо больно. Кажется, это страшный сон и хочется проснуться. Рита в слезах, зажав рот рукой, тихо стоит поодаль, подперев стену здания. В воздухе витает запах пороха и свежей крови, а еще запах смерти. До меня, наконец, доходит смысл сказанного Баширом. Аслана убили… Когда на территорию двора заезжает карета скорой помощи, кто-то силой оттаскивает меня от Макса, Рита уговаривает успокоится, обещает, что теперь все будет хорошо. Макса грузят на носилки, Башир, скрючившись от боли, садится в скорую сам, и они уезжают. Во дворе с мигалками, но без звука, появляется полиция, Гриша остается с ними, а меня и Риту просит ехать домой. Богдан говорит ему, что поедет в больницу и я в истерике, уговариваю взять меня с собой. - Лиза, ты вся в крови, - пытается достучаться Рита – давай поедем переоденешься и на такси доберемся до больницы. - Нет, мне нужно туда сейчас, - стою на своем. - Ладно, поехали, сейчас бесполезно, - говорит ей Богдан, кивая в мою сторону. Он подгоняет свою машину к арке, и мы едем в больницу. Пока Богдан выясняет, где хирургия, куда нам идти, я в туалете первого этажа смываю кровь с рук, умываю запачканное кровью и измазанное тушью лицо. Белая рубашка, так красиво сидевшая на мне под кожаную короткую юбку, безнадежно испорчена, грязная и в коричневых кровяных пятнах. Достаю из сумочки расческу, провожу по волосам, смотрю на свое потерянное отражение в зеркале и снова начинаю плакать. Слезы катятся по щекам, впервые в жизни я не могу привести мысли в порядок. Господи, только бы выжил. Макс, не умирай, пожалуйста, ты не можешь умереть. Выйдя на коридор, где меня ждет Рита, вижу открывающиеся створки лифта и Богдана, выходящего из него. - Он в операционной, можно подождать в коридоре на диванчике, - говорит устало. - Больше ничего не известно? – спрашиваю я. - Нет. По Максу нет информации. Башира шьют, но у него пуля прошла навылет. Мы следуем за ним в лифт, поднимаемся на четвертый этаж и проходим по коридору. Молча садимся на диванчики, стоящие под стенами небольшого холла, и гипнотизируем дверь, за которой находится коридор, ведущий в операционную. Через какое-то время Гриша звонит Богдану, тот делится крупицами имеющейся информации. Ловцов обещает приехать, как только закончит с полицией. Не знаю сколько проходит времени, я то встаю и хожу взад-вперед, то снова сажусь на диван. Покоя нет ни минуты, слез тоже больше нет, только тупая ноющая боль и страх услышать, что врачи не справились. Поднимаю голову на звуки шагов по коридору – Артур. Его лицо серьезно и напряжено. Он подходит к нам, Богдан поднимается, он подает ему руку. - Здравствуйте. - здоровается и снами, мы отвечаем, - Как случилось, Богдан? - Я не знаю, мы остались в зале, а когда прибежали, там уже было месиво. Башир может рассказать, но его тоже заштопали, наверняка под капельницей сейчас. Градов кивает, подходит ко мне, приседает напротив. - Лиза, почему ты в крови? - Это Макса кровь, - голос, как будто, не мой, задушенный и слабый. - Днем ты была с ним? - Да. - Было что-то подозрительное до этого? Звонки, разговоры? - Нет, все было, как обычно. И в клуб мы поехали спонтанно, после ужина. Артур зарывается пятерней в свои волосы, еле сдерживается, ощущение, что ему хочется заорать от бессилия. - Ты не знаешь, что там происходит? - киваю на дверь в отделение – Я скоро с ума сойду. - Знаю, отец поднял уже всех, кого мог. Все очень серьезно. Пуля попала в брюшную полость, сильное разрушение тканей, задет кишечник. Он потерял много крови, состояние крайне тяжелое. Если выживет, предстоит продолжительное и сложное лечение… Каждое слово ударяет, словно хлыстом, теперь понимаю, почему Артур такой мрачный и на взводе. На глаза снова накатываются непрошенные слезы. Закрываю лицо руками и плачу. - Лиза, - Артур садится рядом и обнимает – на смене сегодня один из лучших хирургов в городе, давай будем надеяться, что все обойдется. Киваю, сквозь слезы, пытаюсь успокоиться. Сейчас всем нелегко, не стоит привлекать на себя столько внимания. Артур отпускает меня и встает. В холл заходит его отец, окидывает всех взглядом, здоровается. - Пока ничего нового, - отвечает Артуру на немой вопрос. Николай Семенович пытается держать марку, мол все у него на контроле. Но я вижу перед собой удрученного, осунувшегося в один миг человека, к которому нагрянуло горе. - Лиза, ты как? – рассматривает мой растрепанный, поникший вид с опухшим от слез лицом. - Нормально, - заверяю я. Не до меня сейчас. Все находятся в молчаливом ожидании еще около получаса, может больше. Для меня время тянется немыслимо долго, истощая все возможные ресурсы. Наконец, дверь открывается и к нам выходит уставший врач. Мы все поднимаемся. - Доброй ночи. Пациента поместили в реанимацию, в палату интенсивной терапии. Операция была очень сложная, но мы сделали все, от нас зависящее. - Какие прогнозы, Валентин Сергеевич? - спрашивает отец. - Не могу дать прогноз, все теперь зависит от него. Но он и так молодец, скажу вам. С такой потерей крови не многие до операционной доезжают. - Как Джамбаев, что с ним? – спрашивает Артур. - Пулю извлекать не пришлось, прошла навылет. Ему зашили рану, он в палате под капельницей. Рвался домой уже, говорит, брата нужно хоронить. Пока не отпустили. Ему бы полежать в стационаре. Если имеете влияние, поговорите, а то завтра сбежит, а рана нешуточная. А по поводу сына, Николай Семенович, лечащего контакты вы знаете, он вас будет держать в курсе. - Спасибо вам большое. Я в долгу не останусь, - говорит Градов-старший. Врач скрывается за дверью. – Все, молодежь, давайте по домам. Завтра сложный день. Взмыленный Гриша вбегает в холл, смотрит на всех, ожидающим новостей, взглядом. Богдан быстро пересказывает ему разговор с врачом. Он просит Артура отвезти нас с Ритой домой, а Богдана ехать с ним. Дома принимаю душ и ложусь в кровать. Никогда я еще не чувствовала себя так мерзко. Долгое время кручусь без сна, воскресая картинки прошедшего вечера. А ведь мы могли бы остаться дома, и все сейчас было бы иначе. Почему? За что их? Кто эти люди? Вопросы наваливаются камнепадом, только я не знаю на них ответы. Засыпаю я уже под утро, когда истощившийся до изнеможения организм отключается самостоятельно, потому что его загнали до предела. *** Просыпаюсь в половине девятого от настойчивого звонка на телефон. Звонит дядя.