— Погоди… Я сбегала в спальню, принесла книгу, задернула шторы на окне под недоуменным взглядом Светки и, опустив шкатулку на стол, открыла ее. Жук сверкнул брюшком так ярко, что Светка невольно ахнула: — Ой, мамочки… это что же — изумруд?! — Похоже на то. Ты ведь лучше разбираешься. Аккуратно, даже не дыша, Светка извлекла брошь из шкатулки и поднесла к глазам: — Черт возьми… Надюшка… это ж с ума сойти… и бриллианты… Ты хоть представляешь, сколько это стоит?! — Только в общих чертах, — призналась я. — Но меня другое занимает. Я понятия не имею, что это и откуда в нашей квартире взялось. И второе — если мама знала, то почему не продала? Там еще деньги были, полторы тысячи долларов. Светка, по-прежнему держа жука на ладони, посмотрела на меня поверх очков: — Может, это не она положила? — Тогда кто? И папина книжка всегда лежала в ящике стола, я ее сто раз там видела, а нашла тоже в этой книге. Кстати, ее я тоже вижу впервые. Светка осторожно погладила жука пальцем по брюшку, покрутила ладонь, ловя гранями камня блики. — К вам приходил кто-то в последнее время? Ну, я имею в виду, когда мама еще была жива? — Откуда я знаю? При мне — нет, но без меня-то… Но ты же не думаешь, что кто-то подкинул эту шкатулку? Как туда записная книжка тогда попала? — возразила я. — О ней вообще только мы с мамой знали. Получается, что это она… Но тогда я не понимаю — иметь такие долги и держать в шкафу доллары и брошь дикой цены? — Н-да… — протянула Светка, аккуратно укладывая жука назад в шкатулку. — Но теперь-то мы все равно этого не узнаем. Давай лучше подумаем, как поступить. Можно ведь попробовать продать. На квартиру, конечно, не хватит, но часть долга покроешь — может, хоть банк на время отвяжется? — Как я это продам? В скупке берут только лом, камни не берут. А там, где возьмут камни, не возьмут золото. — Да надо попробовать продать коллекционерам. Видно же, что вещь старая, наверняка есть ценители, — возразила Светка. — Знаешь, что мы сперва сделаем? Сфотографируем в разных ракурсах и попробуем в интернете поискать, может, есть описание, имя мастера — это же не штамповка, видно ведь, что изделие штучное. Светке в этих вопросах доверять было можно — ее бабушка работала в ювелирном магазине, хорошо разбиралась в драгоценностях и Светку тоже научила. Жаль, что она давно умерла, можно было бы ей показать… — А если просто пойти в антикварную лавку на Ключевской? — С ума сошла?! Во-первых, если вещь ценная, тебя там просто обдурят, видно же, что ты в этих вопросах не разбираешься. А во-вторых, опять-таки, если вещь ценная… мало ли кому антиквар даст твой адрес. — Ты слишком увлекаешься детективами. — Вот поверь — иногда это к лучшему, — безапелляционно заявила подруга. — Осторожность не помешает, кто-кто, а ты должна бы уже это уяснить. В этом был резон. Сегодняшний довольно удачный день притупил мое чувство опасности, а зря. — Слушай, — вдруг сказала Светка, понизив голос, — я тут вот что вспомнила. У моей бабушки был приятель, Гавриил Ардалионович… ну, что ты ржешь? Вот такое сложное имя. И он, между прочим, ювелир, работал раньше на дому, подпольно — делал на заказ кольца, серьги, всякое такое… — И что? Если он жив, ему уже лет девяносто. — Восемьдесят шесть, и он до сих пор пешком на пятый этаж поднимается. А память у него — тебе не сравниться. Я вот что предлагаю. Давай-ка я ему позвоню завтра с утра, напрошусь в гости, и мы с тобой покажем брошь. Вдруг он что-то подскажет? Не скажу, что Светкино предложение вызвало у меня энтузиазм — ну, что может подсказать почти девяностолетний старик, пусть даже в прошлом ювелир? Но отказываться тоже было неудобно — Светка искренне стремилась помочь, чем могла. А, была не была… схожу, не убудет от меня. — Хорошо. Только… что-то боязно мне с такой вещью по улице идти, — протянула я с сомнением. — Давай с собой Антона возьмем, — предложила Светка, и мы, не сговариваясь, расхохотались. Антон, Светкин молодой человек, был отличным парнем — умным, воспитанным, интеллигентным — но в том смысле, что вкладывали в этот образ создатели старых советских кинокомедий. Высокий, тощий, в очках, вечно все теряющий и забывающий, Антон годился только в качестве собеседника, а вот в качестве защиты… ну, сомнительно. — А пусть идет, — сквозь смех сказала я. — Хоть скучно не будет. Главное — не говорить ему, куда и зачем идем. — Да! — подхватила подруга. — А то испугается! Мы еще пару минут похохотали над Антоном, но совершенно беззлобно — мы его обе любили, Светка по-настоящему, а я как друга. Никогда не понимала, чего они не женятся или хотя бы вместе не живут. Внешне, конечно, они совершенно друг другу не подходили — долговязый Антон и кругленькая, маленькая, тоже в очках Светка, но в остальном более гармоничную пару трудно было представить. Мне порой казалось, что они даже думают совершенно одинаково — стоило Светке начать фразу, как Антон ее тут же заканчивал. Словом, мы решили пригласить Антона просто ради компании, все равно втроем как-то спокойнее. — Тогда я позвоню тебе завтра, как договорюсь, и мы с Антоном за тобой заедем. Старикан живет на другом конце города, поедем на такси, — решила Светка, перекидывая к себе в тарелку еще пару сырников. Она ушла от меня почти в десять, когда уже стало темно, а я, снова спрятав шкатулку, но уже в короб старой швейной машинки, улеглась в кровать с ноутбуком — нужно было закончить редактуру. Игорь Как обычно, в выходной день он совершенно не представлял, куда себя приложить. Привычно сделав зарядку, выпив кофе и пробежав глазами новости в интернете, Игорь вымыл посуду и задумался. Нужно бы уборку сделать, но сегодня совершенно нет настроения, особенно — заходить в запертую комнату. Мелькнула малодушная мысль: «А что, если оставить на следующие выходные?» — но он вспомнил, что в следующую субботу дежурит, а значит, в воскресенье проспит до обеда, а потом уже будет поздно развозить уборку. Нет, надо пересилить себя и убраться сегодня, чтобы завтра иметь возможность съездить на кладбище, где он не был уже полгода. Со временем он стал реже приезжать на могилу отца, хотя прежде делал это раз в месяц. Все изменилось три года назад. Игорь всегда считал тройку своим роковым числом и по возможности избегал его, но как избежишь, к примеру, собственный день рождения третьего марта? Это изменить не получится. Закончив отдраивать и без того чистую квартиру примерно в половине пятого и убрав в высокий глиняный кувшин на полке кухонного гарнитура ключ от комнаты, Авдеев решил, что можно, пожалуй, пройтись, а заодно зайти в супермаркет — закончилась овсянка, которую он много лет ел на завтрак, ненавидя эту кашу всем сердцем. С самого детства, сколько он себя помнил, эта отвратительная склизкая масса преследовала его по утрам, портя настроение на весь день. Сейчас, став взрослым, он мог бы уже прекратить это мучение, но продолжал покупать и варить овсянку, чувствуя, что должен делать это. Таким образом он словно бы заглаживал вину. Вину, которую нес через всю жизнь и которую усугубил три года назад. Сразу у подъезда пришлось раскрыть зонт — лил такой дождь, что соседнего дома не было видно. «Зря я в магазин потащился, нашел время», — с досадой подумал Игорь, но возвращаться уже не стал — все равно придется идти, не сегодня, так завтра. Лучше уж сейчас, хорошо, что есть зонт. До супермаркета он добрался быстро, стряхнул с зонта воду и вошел в ярко освещенное помещение. Двигаясь с тележкой между полок, Игорь прикидывал, что бы такое взять, чтобы всю неделю не заботиться об ужинах. Готовить он не любил, да и не особенно умел, а потому отдел полуфабрикатов казался ему идеальным выходом из ситуации. Пельмени, котлеты, хинкали… рыбные палочки вызвали неприятные воспоминания, и он быстро отвел глаза от стопки коробок в холодильнике. Размышляя, не взять ли просто пару стейков из семги, он подошел к рыбному прилавку. — Ой, какая встреча! — вдруг раздалось сзади, и Авдеев почувствовал, как окаменели плечи. Надо бы повернуться, но он никак не мог совладать с собой. — Может, поздороваемся? Не рад меня видеть? — А мы уже на «ты»? — Сделав над собой усилие, Игорь развернулся. — А к чему нам церемонии, правда? Если бы мог, Авдеев придушил бы стоявшую перед ним невысокую женщину собственными руками. За эти годы она, прежде вполне миловидная и даже симпатичная, слегка изменилась, обрюзгла, потолстела — над джинсами, туго обтянувшими ноги и зад, виднелся валик жира, который совсем не маскировали тонкая трикотажная кофта и расстегнутая короткая куртка. Бело-желтые волосы с отросшими темными корнями, макияж чуть поплыл, а глаза по-прежнему наглые, и ухмылка на губах презрительная — увидела, что Игорь опешил, радуется произведенному эффекту. — Ты какими судьбами здесь? — спросил Авдеев. — У приятельницы день рождения, отмечать собрались. Как живешь-то, доктор? Спишь хорошо? Авдеев почувствовал, как изнутри поднимается к горлу комок ярости, который вот-вот либо задушит его, либо разорвет грудную клетку и затопит тут все волной, с которой справиться просто нет сил. — Хорошо, — процедил он сквозь зубы. — Ну, ладно, тогда живи дальше. Раз спишь хорошо, — хохотнула она и, развернувшись, помахала ему рукой. Когда женщина скрылась за полками, Игорь почувствовал, как у него задрожали колени. «Не хватало еще в обморок тут хлопнуться», — подумал он, машинально зачерпнув с прилавка ледяную крошку, отчаянно вонявшую рыбой, и прикладывая горсть ко лбу. — Вы что делаете? — удивленно протянула молоденькая продавщица в бело-синем фартуке и такой же тканевой наколке на волосах. — Простите… мне нехорошо… — пробормотал Авдеев, опуская руку на прилавок. — Сейчас пройдет… — Может, вам «Скорую»? — предложила девушка. — Нет, спасибо, я сам врач… уже все в порядке… Забыв про стейки, Игорь отошел от прилавка и повернул в винно-водочный отдел. «Видит бог — мне сейчас это просто необходимо». Он уже подошел к светофору, нагруженный двумя пакетами и открытым зонтом, когда справа возник сгорбленный силуэт в совершенно мокром плаще. Игорь повернул голову и оторопел. Перед ним стояла мать. Авдеев открыл рот и едва не выронил пакеты. Женщина тоже повернулась и посмотрела на него исподлобья: — Чего тебе? Авдеев ловил ртом воздух и чувствовал, что задыхается — второй раз за сегодняшний вечер. — Обознался, сынок? — мягче спросила женщина и шагнула на дорогу. Игорь инстинктивно схватил ее за рукав плаща, но она вырвалась: — Ты сдурел совсем? Дай дорогу перейти! И только тут Авдеев понял, что машины давно остановились, горит зеленый светофор, а эта женщина, конечно, не его мать. На ватных ногах он перешел дорогу, повернул к своему дому и, оказавшись в квартире, лег прямо на пол в коридоре, с трудом переводя дыхание. Дотянувшись до пакета, он вынул бутылку водки, отвинтил пробку и, захлебываясь, опустошил ее почти полностью. Сил подняться так и не нашлось. Утром он не мог понять, почему так жестко голове и почему болит все тело. Открыв глаза, увидел лампочки на потолке, стены в декоративной штукатурке и не сразу понял, что находится не в спальне. Более того — на нем мокрая куртка, джинсы и ботинки. С трудом сев, Игорь увидел в зеркале большого стенного шкафа собственное отражение и ужаснулся — опухший, помятый, глаза красные, волосы всклокоченные. Валявшаяся рядом почти пустая бутылка из-под водки и пакеты с продуктами напомнили о вчерашнем, и Авдеев застонал. Растолкав продукты в ящики морозильной камеры, он пошел в ванную и долго терзал тело ледяными струями душа, чтобы хоть немного прийти в себя. Поездка на кладбище уже не казалась такой хорошей идеей, но другого времени не будет, а в оградке, наверное, все заросло травой, нужно ее вырезать и помыть памятник. Придется сесть за руль с перегаром, ничего не поделаешь — разве что зерен кофейных пожевать. Игорь не пил, и такие срывы случались крайне редко, теперь ему было нехорошо и физически, и морально, словно неотвратимо приближалось наказание за проступок. К счастью, машин на трассе оказалось немного, и до кладбища Авдеев добрался относительно быстро. К обеду выглянуло солнце, над могилой отца шелестела еще не успевшими опасть желтыми листьями береза. Травы оказалось много, непросохшая, она плохо поддавалась серпу, который Игорь привез с собой. Расчистив все, помыв памятник, стол и скамейку, Игорь вынес охапки срезанной травы в мусорный бак и присел у могилы, глядя на отцовскую фотографию. Подняв глаза, он вдруг увидел, как в его сторону от заброшенной могилы с покосившимся крестом идет пожилая женщина. Присмотревшись, Авдеев узнал мать, привстал. Но женщина, поравнявшись с ним, бросила беглый равнодушный взгляд на могилу и прошла мимо, к дорожке, ведущей на выход с кладбища. Конечно, это была не его мать. Это просто не могла быть она. Аделина