— В каком-то поселке… ножом… даже не знаю, как она там оказалась… Меня словно окатило кипятком, сожгло все — кожу, глаза, губы… стало тяжело дышать. Я поняла, о каком поселке речь… Боже мой, боже мой… это я виновата… это я… потому и телефон ее отключен — Светки нет в живых… Я плюхнулась на подвернувшуюся вовремя скамейку, иначе пришлось бы сесть прямо на асфальт — ноги отказывались держать тело. — Илана Григорьевна… когда… — Вчера вечером… меня утром в морг на опознание вызвали… Я закрыла свободной рукой лицо, совершенно не заботясь о том, что смажу весь макияж — мне было не до того. Светка, бедная моя Светка… — Наденька, как же это… — лилось из трубки, и у меня не было ответа на этот вопрос. — Я… я приеду к вам завтра, можно? — срывающимся голосом попросила я. — Приезжай, когда захочешь… а завтра похороны… Я не сказала больше ничего — ну какие слова утешат мать, потерявшую единственную дочь? А говорить дежурные банальности было стыдно. И стыдно было признать, что это из-за меня Светка лежит теперь в городском морге. Значит, старикан-ювелир оказался не так уж безобиден, за Светкой следили, надеясь, что она приведет ко мне. Наверное, догнали по дороге к поселку — там полно кустов, за которыми можно легко спрятаться и дождаться момента. Наверное, она ничего не сказала, раз я пока жива. И теперь я не могу сбежать, я должна найти того, кто это сделал, иначе не смогу спокойно спать до конца жизни. На крыльце офисного здания, где располагалась редакция, я появилась за десять минут до назначенного срока. Постаралась встать так, чтобы выбегающие покурить бывшие коллеги не сразу обратили на меня внимание, хотя с этим цветом волос, конечно, не заметить меня было сложно. Мне пришлось перейти на удаленную работу сразу после смерти мамы, а до этого уйти с места журналиста на должность редактора после аварии, в которой погиб отец. Меня тогда словно по голове ударили, я начисто разучилась строить предложения из слов, а из предложений абзацы, потеряла способность внятно излагать мысли. С чужими статьями проблем не было, но вот своего я больше не написала ни строки. Главный редактор меня просто пожалел и в память о прошлых заслугах предложил должность редактора, как потом предложил работать из дома, за что я была ему очень благодарна. Черный «Мерседес» остановился у крыльца ровно в семнадцать сорок пять, и я поняла, что это за мной. Из машины вышел молодой человек в костюме и галстуке, оглянулся по сторонам, ища кого-то. Его взгляд скользнул по мне, но равнодушно — явно он не идентифицировал меня как журналиста. Пришлось подойти самой: — Добрый вечер. Вы, наверное, за мной. Водитель смерил меня взглядом, еле сдержал улыбку: — Если вы Краснова, то да. — Краснова, — подтвердила я. Тут уж он не выдержал: — Оправдываете фамилию. — Стараюсь соответствовать, — в тон ему подтвердила я и села в предупредительно открытую машину. В душе у меня все рвалось и болело, но я изо всех сил старалась держать себя в руках. К счастью, водитель оказался вышколенным и не трепливым, всю дорогу молчал и не донимал разговорами, что было очень кстати. Мы подъехали к двухэтажному зданию старой постройки, отреставрированному по последнему слову современной архитектуры. Возраст дома выдавали, пожалуй, только колонны у входной группы — сейчас так уже не строят. Я вдруг вспомнила, что на старых фотографиях видела этот дом, но тогда в нем располагался Дворец культуры местного химического комбината. Потом комбинат построил новое здание, а этот дом, видимо, купил владелец банка Игнатюк. Ну что ж, вполне в духе девяностых — культуру вынести, деньги внести. Водитель нажал кнопку на входной двери, послышался мелодичный звук, и дверь открылась. Женщина лет сорока в темно-синем платье и белом фартуке, повязанном вокруг талии, молча взяла у меня куртку и жестом пригласила идти следом. Водитель тут же вышел, и я подумала, что добираться отсюда будет довольно просто — недалеко остановка трамвая, можно и такси вызвать. Слава богу, Игнатюк не живет где-то за городом… Я поднялась вслед за женщиной на второй этаж по мраморной лестнице — видимо, она осталась еще со времен Дворца культуры, разве что подверглась реставрации и выглядела совершенно новой. У массивной двери из коричневого дерева женщина остановилась, постучала и спросила: — Михаил Евгеньевич, приехала журналистка. — Пусть войдет, — раздался знакомый уже сиплый голос. — Юля, сварите нам кофе, пожалуйста, и приготовьте мой смокинг, через час я уезжаю. Женщина толкнула дверь и пропустила меня вперед. Я оказалась в огромном кабинете, две стены в котором занимали книжные шкафы от пола до потолка, а на третьей над диваном висела «Незнакомка» Крамского. «Надеюсь, это не оригинал», — почему-то подумала я, бросив взгляд на картину. Хозяин кабинета сидел за столом у зашторенного темно-зелеными портьерами окна. Перед ним был открыт ноутбук, рядом лежали папки с бумагами, в бронзовой пепельнице дымилась сигара. Сам Игнатюк оказался щуплым, узкоплечим и довольно тщедушным мужчиной лет шестидесяти, с аккуратными седыми усиками и морщинистым лицом, похожим на перележавшее свой срок яблоко. На фотографии, которую я видела, он не производил впечатления мелкого старичка. Голос так не гармонировал с внешностью, что невозможно было представить, где в таком маленьком теле рождается такой звук — сиплый и грубый. — Присаживайтесь, барышня, — довольно старомодно предложил банкир, указывая на придвинутое к столу с противоположной стороны кресло. — Сейчас Юля принесет кофе, и мы поговорим. Не могу заниматься делами, если не пью кофе, такая привычка. — А сердце как? Не жалуетесь? — как-то машинально спросила я, разглядывая кабинет. — Шалит, шалит… годы-то не молодые уже. А вы, смотрю, библиотеку мою рассматриваете? — ухмыльнулся он. — Книги любите? — Да. У вас очень красивая подборка переплетов. — По спецзаказу, — коротко ответил Игнатюк. Я не могла отделаться от мысли, что где-то видела издания подобного стиля, но где? Если по спецзаказу, то ошиблась. В девяностые была мода подбирать книги не по интересу, а по оформлению, а зачастую вместо книг на полках красовались подобранные под стиль интерьера муляжи. Муляжи… А ведь точно! Шкатулка, лежавшая у меня в палате на дне чемодана, выполнена точно так же, как те книги, что стоят в этом кабинете… И похоже, я близка к разгадке, но как теперь проверить? Не спросишь же напрямую… С подносом вошла Юля, поставила перед нами чашки и почти бесшумно удалилась. Игнатюк сделал большой глоток и вопросительно уставился на меня. Я встрепенулась — пора продолжать играть роль журналистки, я совершенно забыла о своей легенде, так можно и погореть. Я с серьезным лицом вынула из сумки блокнот и коробку ручек, объяснила, что никогда не пишу ничего на диктофон, и задала первый вопрос, касавшийся картин, которые были мне совершенно неинтересны. Очень хотелось вывести его на разговор о коллекциях, о драгоценностях — хоть о чем-то подобном, и я лихорадочно искала вопрос, который поможет повернуть в нужное русло. Взгляд упал на «Незнакомку». — А скажите, это ведь копия? — указав кончиком ручки на картину, произнесла я. Игнатюк рассмеялся: — Конечно. Оригинал не по карману. И вообще для себя лично я живопись мало приобретаю. — А чем, если не секрет, увлекаетесь? Это ведь так модно — собирать коллекцию чего-нибудь. Люди коллекционируют старинные модели машин, например. Или монеты. А вы, наверное, книги, да? — Книги? — усмехнулся Игнатюк и встал из кресла. — Книги, милая барышня, вещь, конечно, хорошая. Но совершенно бесполезная — разве что камин растапливать. Он подошел к шкафу, отодвинул стекло и вынул первую попавшуюся книгу, положил на стол и открыл. Я едва не заорала от радости — ну, надо же, попала прямо в точку! На черном бархате внутри обложки лежало тонкое ожерелье из прозрачных камней. Так вот что скрывается за корешками дорогих переплетов… Интересно, хватит у меня фантазии предположить, на какую сумму в этой «библиотеке» спрятано украшений и драгоценных камней? — Ого… — выдохнула я, чуть подавшись вперед и демонстрируя удивление, шок и интерес. — Какая красота… это фианиты? — Что? — фыркнул Игнатюк. — Это бриллианты, барышня. Фианиты… Вы ранили меня в самое сердце подобным предположением. — Простите… — сконфузилась я. — Даже в мыслях не было… просто никогда не видела бриллиантового колье так близко. — Ну, посмотрите, — великодушно предложил Игнатюк, придвинув ко мне книгу. На самом деле меня совершенно не интересовали камни. Я соображала, как выведать у него о пропаже броши, что бы такое спросить, чтобы иметь возможность дальше раскручивать эту тему. — Жаль, мне совершенно некому предложить носить это, — сказал Игнатюк, закрывая книгу и убирая на полку. — Моя жена умерла, детей нет, есть только племянник. — Ну, возможно, он когда-нибудь тоже женится. — Этому субъекту я не доверю даже столовую ложку. Но мы отвлеклись от темы. И я признала поражение, продолжив задавать ненужные мне вопросы. Но взгляд мой невольно возвращался к книжным полкам — я искала подтверждение своей догадке. Должна быть брешь, где-то на полках непременно должно быть пустое место — там, откуда достали ту шкатулку, что хранится у меня. Конечно, при таком огромном количестве можно сразу и не заметить, но… и я ее нашла. Второй шкаф от окна, третья полка сверху, пять книг есть, потом небольшой провал и снова книги. Видимо, там она и стояла, эта чертова шкатулка с брошью. Закончив задавать вопросы, я встала, поблагодарила Игнатюка за ответы и собралась уходить, напоследок еще раз скользнув глазами по той самой третьей полке. Нет, мне не померещилось — там точно есть пространство, тогда как все остальные полки набиты плотно. И еще эта оговорка про племянника… Что-то здесь не так. — Я не пойду вас провожать, прошу меня извинить, должен сделать важный звонок, — сказал Игнатюк, вставая из-за стола. — Юля откроет вам входную дверь. Всего хорошего, Надежда. — Я пришлю вам текст на согласование. — Не нужно, я вам доверяю. А вот это показалось мне странным. После того как наш портал довольно резко высказался на тему его прошлого, я бы каждую статью, где упоминалось мое имя, штудировала бы лично на предмет несоответствий. А он отказался. Я попрощалась и вышла, но, закрыв за собой дверь, невольно вспомнила поход к ювелиру и то, как Светка вернулась, чтобы подслушать, кому он будет звонить. Не знаю, с какой целью это сделала, но я не сразу пошла к лестнице, а, прижавшись ухом к двери, затаила дыхание. — Максим? — раздался сиплый голос Игнатюка. — У меня сегодня была журналистка из «Новостей города», Краснова Надежда. Ты проверил бы, чем дышит. Да уж больно глазами по сторонам шныряла. Я наживку кинул, она заглотнула, а потом все озиралась, рассматривала. Как бы чего снова не вышло, хватит с меня этого идиота Игнашеньки. Телефон я продиктую. Поняв, что больше ничего интересного не произойдет, а на меня объявили очередную охоту, я быстро спустилась по лестнице, нашла дверь и без помощи Юли выскочила на улицу, стараясь поскорее оказаться как можно дальше от этого дома. Игорь Постоянно копаться в прошлом — все равно что ехать в транспорте спиной вперед. Не видишь перспективы, не различаешь происходящего, только вглядываешься в то, что уже никогда не повторится. Но приходится делать это, пока живы призраки этого самого прошлого. Игорь злился на себя за то, что не смог преодолеть внутренний раздрай, не смог взять себя в руки и вызвал гнев Аделины и наверняка подозрения. Ну а как еще реагировать, когда человек то и дело пытается спихнуть одну и ту же операцию? Ведь Драгун была права, говоря об этом. Но Игорь не мог сказать ей, что вид подготовленной к разрезу женской грудной клетки вызывает в нем ассоциации, с которыми он ничего не может поделать. После смерти отца в доме поселилось что-то такое, от чего Игорю постоянно хотелось убежать. Он начал заниматься футболом — только чтобы как можно меньше находиться в одном помещении с матерью. Она не обвиняла, нет — напротив, проявляла чуткость и какую-то, пожалуй, чрезмерную заботу, словно старалась оградить Игоря от его же мыслей. — Ведь ты же чувствуешь вину, — твердила она, проверяя, хорошо ли он завязал шнурки кроссовок. — Ты такой ранимый, сынок, такой нежный, тонкий — ты не можешь не чувствовать. Но не терзайся, в произошедшем с папой нет твоей вины. И Игорь от этих слов чувствовал себя убийцей — словно взял нож и вонзил в отцовскую грудь. Он стал плохо спать ночами, потерял аппетит, забросил футбольную школу, где его считали подающим надежды. Тогда он переместился в городскую библиотеку, засиживаясь там до закрытия в окружении книг по биологии, химии и медицине. Дома становилось все невыносимее — мама вдруг сделалась до сумасшествия педантичной, аккуратной, с маниакальной страстью следила, чтобы ничего не валялось, а каждая вещь была на своем месте. Она натирала полы и окна, беспрестанно вытирала несуществующую пыль, мыла, скребла, чистила — превратила дом в стерильную капсулу, и Игорь все время ждал, когда же она установит камеру для дезинфекции на лестничной площадке.