Вспомнив, что телефон мой разрядился почти полностью, я с трудом нашла его на дне сумки и хотела уже ставить на зарядку, когда увидела на дисплее три пропущенных звонка. Номер оказался незнакомым, я долго думала, перезванивать ли, и уже решила, что не буду, когда телефон зазвонил сам. От неожиданности я едва не выронила его и еле успела нажать кнопку ответа: — Алло. — Добрый вечер, — сказала трубка голосом Максима. Это была вторая неожиданность — он не звонил мне с того дня, как я оказалась здесь. — Максим, привет, — обрадованно произнесла я. — А почему с другого телефона? — Извините… — растерянно проговорил Максим. — Кажется, я ошибся, — и положил трубку. Я пару секунд смотрела на умолкший телефон, словно ждала, что Максим одумается и перезвонит, но трубка больше не издала ни звука. Очень странно… я не могла ошибиться, этот голос совершенно точно принадлежал Максиму. И вдруг у меня в голове со страшной скоростью начала складываться мозаика — один кусочек вставлялся в другой, образуя четкую картинку. Максим — начальник службы безопасности банка «Созвездие». Игнатюк — владелец банка «Созвездие». Банк, которому мама заложила квартиру, — «Созвездие». Игнатюк звонил после моего ухода какому-то Максиму с просьбой проверить, кто я такая, и дал мой номер телефона. Максим звонил не с личного телефона, потому не понял, что номер принадлежит мне. Куда я влипла на этот раз? Но почему-то мне не показалось, что Максим заранее знал, кто я, когда подошел тогда, в супермаркете. Или мне просто не хотелось плохо думать о человеке, который знал моего отца. Утром я первым делом побежала к Вячеславу Андреевичу отпрашиваться в город с ночевкой. Для этого пришлось сказать правду — что еду на похороны, правда, скрыв, кого именно будут хоронить. Я не могла произнести Светкино имя в одном предложении со словом «похороны», я до сих пор до конца не верила, что ее больше нет. Васильков обещал решить вопрос после планерки, и я поняла, что он должен сперва поговорить с Аделиной — наверное, на ночь отсюда никто не отпрашивался. Ничего, подожду, еще очень рано, и я все успею. Пропуск он мне отдал в половине десятого, и лицо при этом сделал не очень довольное. — Я что-то нарушаю? — убирая пластиковую карточку в карман сумки, спросила я. — Ну, скажем так — Аделина Эдуардовна довольна не была. Насколько я в курсе ситуации, вам бы не стоило ехать в город и тем более оставаться там ночевать. Но похороны, конечно, мероприятие не из приятных и не из легких, думаю, что ехать на ночь глядя по загородной трассе потом не слишком захочется. Попрошу вас только приехать завтра до десяти утра. — Конечно. Я вас не подведу… мне действительно нужно поехать… понимаете… погибла моя подруга, единственная… — я почувствовала, что вот-вот расплачусь, и отвернулась. Васильков погладил меня по голове, как ребенка: — Сочувствую. Хотите, выпишу легкое успокоительное, вдруг пригодится? — Спасибо, лучше завтра. Мне сегодня нужно быть в форме, а такие препараты делают меня сонной и вялой. Я должна поддержать ее мать, она инвалид, и без того тяжко… Но все равно, спасибо еще раз. Васильков пожал плечами и ушел, а я быстро оделась, взяла сумку, сунула в нее телефон и направилась к выходу из отделения, очень надеясь не наткнуться на Игоря. На поминки я не осталась. Мне вполне хватило впечатлений от того, что я увидела подругу в гробу — маленькую, вроде бы даже похудевшую, без привычных очков — и совершенно чужую благодаря стараниям специалистов из морга. Никогда бы Светка не накрасилась так, как сделали это они. На белой кружевной подушке лежала Светка — и в то же время совершенно незнакомая женщина с аккуратно убранными под кружевной шарф волосами. Илана Григорьевна держалась стоически — ни рыданий, ни слез, только все время трогала Светкину руку. Мне вообще показалось, что она просто напичкана лекарствами и мало что понимает из происходящего вокруг. Антон в черном костюме и рубашке стоял с другой стороны гроба и неотрывно смотрел на мертвое лицо Светки. Я видела, как из-под очков катятся слезы, падая прямо в гроб. Это зрелище было настолько душераздирающим, что я пожалела о том, что отказалась от предложенных Васильковым таблеток, сейчас бы парочка мне не помешала. Своих слез я не ощущала, хотя, судя по каплям на куртке, они текли не хуже, чем у Антона. Зато хорошо ощущала страх. Страх за то, что сейчас Антон обвинит в произошедшем меня — он ведь наверняка знал, куда поехала Светка. Но Антон вообще не смотрел в мою сторону, все внимание его сосредоточилось на Светке, которую он видел в последний раз. Сейчас закроют крышку, и все — этот лист его жизни окажется перевернутым, и ему нужно будет идти дальше, как-то строить свою жизнь. Он сможет со временем влюбиться в кого-то, даже создать семью… А у Светки никогда уже этого не будет. Почему эти дураки не поженились, почему не родили детей? Сейчас, наверное, и Илане Григорьевне, и Антону было бы чуть легче. Или — сложнее? Когда на опущенный в могилу гроб полетели комья земли, я почувствовала, что вот-вот упаду, и пошла к выходу с кладбища, не в силах дождаться конца этой скорбной процедуры. Сегодня снова не было дождя — как будто специально, чтобы похоронить Светку не в грязи, а в сухой могиле. Наверное, это что-то значит… Решив, что нет смысла объяснять Илане Григорьевне причину нежелания ехать на поминки — все равно до нее не дойдет сейчас, — я вышла на трассу и подняла руку, останавливая попутную машину. Поеду в баню, пока есть возможность, а потом вернусь в Светкину квартиру, там как раз уже все разойдутся, народа совсем немного — сослуживицы, подруги Иланы Григорьевны, какие-то немногочисленные родственники. Возле меня притормозил пожилой мужчина на новенькой синей «Ладе», я назвала адрес, и он кивнул: — По дороге, садитесь. Я забралась на заднее сиденье и поежилась: — Мы можем поскорее отсюда уехать? — Покойников боитесь? — Только что подругу похоронила. Мужик пробурчал извинения и умолк, больше не докучая мне. Через полчаса, одолев длиннющую пробку, мы оказались у банного комплекса. Я рассчиталась с водителем и вышла, прикидывая дальнейший план действий. Тут не представишься журналистом — кому интересны статьи о бане? Может, попробовать так, нахрапом, а дальше сориентируюсь? Пока я размышляла на крыльце, дверь открылась, и вышла женщина в белом халате: — Вы по объявлению? — Что? — Вы, говорю, по объявлению, на должность администратора? О, а вот и предлог! Определенно мне начало везти после нескольких месяцев тотального лузерства. — Да-да, по объявлению… вот только не могу резюме найти, — делая вид, что роюсь в сумке, сказала я. Женщина засмеялась: — Милая, да кому оно тут нужно? Идемте, Игнат Васильевич ждет. Ну, совсем повезло — прямо к нужному человеку попаду. Осталось быстро придумать что-то понятное и не вызывающее подозрений. Мы прошли по гулкому коридору куда-то в глубь здания, остановились около массивной двери, и женщина велела: — Погодите секунду, сейчас я ему скажу, что вы пришли. Она просунула голову в кабинет и объявила: — Игнат Васильевич, к вам тут по объявлению… администратор. — Пусть подождет, я занят, — раздалось из кабинета. Женщина, вынырнув обратно, бросила мне: — Тут постойте, он освободится и позовет вас сам, а я пойду, мне еще товар принимать. Я не стала уточнять, что за товар, меня больше интересовала приличная щель, которую оставила в двери стремительно удалявшаяся по коридору женщина. Осторожно переместившись ближе, я поняла, что в кабинете Игнат Васильевич не один — слышался еще и женский голос: — Я тебе говорю… Он никуда не денется, слишком побоится потерять то, что имеет. А у меня убойный компромат на руках, если покажу кому — все, кранты. Так что сделает он все, что я скажу. — Ох, не зарывайся, Валька. Оторвет он тебе голову за такой шантаж. Я бы оторвал. — Ну, то ты, а то этот невротик. Ты бы его видел — губешки сразу синие, ручонки трясутся… да я даже когда по телефону говорю, вижу эту картину. — Это чем же таким он тебе насолил, Валентина, что ты по сей день забыть не можешь? — Подставил он меня, с работы выперли. С хорошей работы, между прочим! И я доказать не смогла, хотя и знала, в чем причина. А потом случайно мне такой козырь в руки приплыл… Как знала, что пригодится. Ну, не мне — так хоть тебе вот. — Ладно, иди, делай как знаешь. Только это… поторопись, Валентина. Если не верну брошь до конца недели — мне дядюшка ливер отшибет, серьезно пообещал. — Не отшибет. Я все сделаю, не волнуйся, Игнашенька. Только обещай, что никакого покера тут больше не будет, — раздался звук поцелуя, а я поняла, что пора сматываться — мне здесь делать нечего, снова повезло, и я теперь точно знаю, кто спер брошь у Игнатюка. А самое главное — кто еще на меня охотится. Вот только непонятно, кого эта Валюха решила взять себе в помощники… Но нужно сделать все, чтобы не столкнуться с ней сейчас. Я быстро нырнула в расположенный недалеко туалет и затаилась на всякий случай в кабинке. Отсидевшись, я аккуратно, по стеночке двинулась к выходу, боясь наткнуться на женщину, встретившую меня у входа. Но тут, похоже, судьба решила, что с меня на сегодня везения вполне достаточно, и подсунула мне эту злосчастную тетку у самого выхода: — Ну что? Взял? — окликнула она, и я, скроив огорченную мину, пожаловалась: — Нет! Сказал — без резюме не возьмет. — Совсем сдурел! Резюме! Да до тебя тут вообще дефективная какая-то сидела, работа-то нехитрая, господи! Резюме! Повыучили словечек новомодных, а работать некому! — Извините, мне пора, — быстро попрощалась я, боясь, что на ее крик выйдет сам Игнат Васильевич и мой обман тут же вскроется. Я юркнула за дверь и побежала прочь от этого места, чувствуя некое облегчение — значит, мама действительно получила эту брошь от Игната в качестве платы за проигрыш. Уже полегче… Ночевать я осталась у Иланы Григорьевны, чем очень обрадовала ее сестру — той с утра предстояло ехать на работу на другой конец города, и она с облегчением оставила серую от горя родственницу на мое попечение. Илана Григорьевна все еще находилась в какой-то прострации, держала в руках Светкин шарфик и то и дело подносила к лицу, вытирая несуществующие слезы. Мне казалось, что ей стало бы легче, если бы она смогла заплакать, но, похоже, препараты, которыми ее накачали, напрочь блокировали эту способность. — Илана Григорьевна, — присев на корточки перед ее креслом, просила я, — давайте я вас уложу? Уже поздно, вы устали. — Я еще посижу, — раскачиваясь из стороны в сторону, каким-то жутким, потусторонним голосом проговорила она. — Вдруг она сегодня придет? Я почувствовала, как у меня от ужаса шевелятся мои так и не отмывшиеся до конца красноватые волосы. Илана Григорьевна выглядела совсем больной, почти безумной, и этот жуткий голос, произносящий такие страшные слова… — Илана Григорьевна… вы меня узнаете? — аккуратно поинтересовалась я, держа в руках ее холодную ладонь. — Я Надя… Надя Закревская, помните? — Конечно, Наденька… — тем же жутким голосом ответила она, глядя поверх моей головы. — Светочка скоро придет, ты дождись ее. Я в очередной раз пожалела о своем отказе от таблеток, предложенных Васильковым, — сейчас бы мне пригодилась уже не пара, а значительно больше, потому что очень уж страшно… Уложить несчастную женщину мне удалось только к двум часам ночи — видимо, организм устал сопротивляться, и она послушно дала мне подкатить себя к кровати, переместить на постель и помочь переодеться в ночную рубашку. Обычно, рассказывала Светка, она справлялась с этим сама, но сегодня, понятное дело, без помощи было не обойтись. Илана Григорьевна уснула почти мгновенно, так и не выпустив из руки Светкин шарфик, а я, постелив себе на диване, так и не смогла закрыть глаза. В этой квартире все напоминало о Светке, и это меня подавляло, пугало и заставляло нервничать. Я, взрослая женщина, панически боялась всего потустороннего, и разговоры Иланы Григорьевны о том, что Светка сегодня непременно вернется, до предела взвинтили мою и так неспокойную психику. Когда в кухне с сушилки для посуды упала на пол неровно вставленная в пазы крышка, я взвилась едва ли не к потолку и больше не смогла лечь. Слава богу, завтра, в клинике, смогу отоспаться. Главное теперь — просто продержаться до утра и не сойти с ума от ужаса.