– Ам! Ам! – говорит дочь, показывая на свой стульчик. Бабуля подхватывает её на руки и сажает на него, предварительно поставив перед ней тарелку с кашей. Алиса у нас дама самостоятельная, ест исключительно сама, даже если в рот при этом ничего не попадает. – Кофе не осталось? – спрашиваю. Тоже сажусь и вытягиваю вперед больную ногу. Мне дали больничный на неделю. Администратор была не очень довольна, когда я озвучивала ей это по телефону. Людей и так не хватает. Сама я тоже недовольна. Потому что, выпав на неделю из привычного графика, мне будет тяжелее возвращаться в рабочее русло. А ещё учеба. Не знаю, как я буду ездить на пары. Всё пошло наперекосяк. Мне хочется добавить, что из‑за Волкова. Но головой‑то я понимаю, что, по крайней мере, здесь он совсем ни при чём. Вчера еле отделалась от его друга. Он топтался со мной на улице до приезда такси. Попросил номер телефона и травил странные шуточки. Номер он не получил. – Ба, машину надо забрать. Я оставила её около клуба. Или пусть там стоит? – Если нужно, деда отправим. Ему как раз в город завтра нужно, – отвечает бабушка, протягивая мне чашку с кофе. – Ты в больнице была? – Конечно. – Что сказали? – До свадьбы заживет. Ба, не переживай, – улыбаюсь ей. – Кто бы сомневался. Надеюсь, я до твоей свадьбы тоже доживу, – ворчит моя самая любимая старушка. С улицы раздается звук подъезжающей машины, и мы одновременно оборачиваемся к окну. Забор у нас не глухой, а просто сеткой, во дворе кое‑где посажены кустарники, поэтому сразу видно, что автомобиль остановился около нашей калитки. – Кого это принесло в такую рань? – говорит бабушка и, бросив полотенце на стол, спешит к выходу. Мне почему‑то становится страшно. Мы никого чужого не ждём. Гости у нас бывают крайне редко, и в основном это бабушкины подруги, живущие на соседних участках. – Пойдём умоемся, – говорю дочери, подхватывая её на руки. И прежде, чем успеваю скрыться с ней в ванной, слышу из прихожей голоса на повышенных тонах. * * * – Ты чего пожаловала‑то, Галь? – разбираю сквозь шум льющейся воды недовольный бабушкин голос. Сердце замирает, удивленно поворачиваю голову к неплотно прикрытой двери ванной. Алиска выкручивается из моих рук, уворачиваясь от воды. Перехватываю её удобнее и ставлю ногу на подставку около раковины, на которой я обычно сижу во время вечерних купаний дочери. – Не вертись, – прошу тихо и прислушиваюсь к разговору за дверью. – Мне нужно специальное приглашение, чтобы навестить родных мать и дочь? – говорит моя мать. Я представляю, как при этом она выгнула свои идеальные после татуажа брови. Моя мама вообще очень красивая и ухоженная женщина. После того, как они с отцом развелись, он переехал в Питер и занялся бизнесом, о котором всегда мечтал. А мама занялась собой, забыв при этом о дочери. Мне тогда было тринадцать лет, вроде и взрослая уже – понимала, почему родители развелись, но долго не могла к этому привыкнуть. Я как‑то вдруг стала никому не нужной: была у нас семья, ячейка общества, где я чувствовала себя комфортно, а потом вдруг у мамы появились другие интересы. Она почувствовала свободу после долгого брака и забыла о том, что мне тоже нужно было внимание в то время. Папа был далеко и его звонки через пару лет сошли на нет. В основном мы созваниваемся пару раз в год, по большим праздникам. Алименты он исправно платил до моих восемнадцати, а сейчас присылает иногда деньги на Алису. В общем, вроде не бросил, но в нашей жизни не участвует. Мы с Алисой сами по себе. Иногда я думаю о том, что родила дочь для себя. Чтобы просто не чувствовать себя одинокой в этом мире. Потому что с её появлением об одиночестве пришлось забыть. – Нужно, – говорит бабуля, но, судя по звукам, они уже на кухне. – Полинка где? Я больше к ней приехала, давно дочь не видела. Соскучилась. Вижу, вы тут хорошо устроились… Мамка, чаю нальешь? Алиска начинает хныкать, потому что я увлеклась и намочила её пижаму каплями воды. Она не переносит, когда на ней что‑то мокрое. Нужно снять и немедленно заменить. Из ванной выходить мне не хочется. Трусливо оттягиваю момент встречи с родной матерью. Внучку она видела всего пару раз, визитами нас особо не балует, как и своим вниманием. Её позиция насчёт ребенка в восемнадцать была мне предельно ясна. – Не жалуемся. Налью, – скупо отвечает бабушка. – Поля, мать приехала. Пристраиваю дочь на стиральную машинку и расстегиваю на плечиках тугие пуговицы. – Минутку… Минутка растягивается на десять, но тянуть больше не получается, и, подхватив дочь, прижимая её к себе спиной, выхожу из ванной. – Привет, – говорю матери и присаживаюсь напротив неё за стол. Не смотря на ранее утро, она одета так, словно собралась на показ мод, не меньше. На ней светлый брючный костюм, коралловый платок, повязанный вокруг шеи, и такого же цвета помада на губах. Её новый муж занимает не последнее место в нашей области, и она пытается ему соответствовать, словно жена президента. – Волосы хоть расчесала бы, – вместо приветствия говорит она. – Я только недавно проснулась, – отвечаю и вытягиваю вперёд ногу, которая опять начинает болезненно ныть. – Бабуль, дашь мне обезболивающего, в сумке у меня, в косметичке. – Конечно, милая, – отзывается бабушка. – Оставь нас, мам, на пару минут и девочку забери. Мне надо поговорить с дочерью наедине, – вдруг говорит мама. Бабушка ставит перед ней чашку с чаем и, забрав с моих рук Алиску, выходит с кухни, плотно прикрыв дверь. Смотрю на маму выжидающе. Стараюсь сохранять спокойствие и не показывать своего волнения. А я волнуюсь. Потому что в её поведении скользит что‑то странное. Она поджимает губы и отводит глаза, когда пытаюсь поймать её взгляд. На Алиску же она вообще ни разу не посмотрела. Неужели даже не интересно, как она изменилась за то время, что они не виделись? – Григорий будет участвовать в выборах. Его выдвинули от новой партии, – гордо говорит мама, проводя пальчиком по ободку чашки. – Здорово. Может, он сделает дороги в области? – усмехаюсь. – И дороги, и пенсии поднимет, – важно кивает мама. – А я тут причём? – задаю вопрос, который мучает меня последние несколько минут. Вряд ли я могу чем‑то помочь маминому мужу в предвыборной кампании. Разве что листовки с его портретом расклеить в нашей деревне, но, думается мне, для этого у него есть специально обученные люди. А я со своей ногой не особо ходок сейчас. – Алексей Волков – главный конкурент Григория… – начинает заходить издалека мама. Пазл в моей голове складывается мгновенно, хотя она ещё толком ничего не озвучила. Вскакиваю на ноги, позабыв о боли, и, вцепившись в стол пальцами до побелевших костяшек, резко говорю: – Даже не думай. – Ты только послушай, Полина. Это же сенсация! Эта новость утопит предвыборную карьеру Волкова! Внучка, которую они упрятали в деревню! Отказались! Заплатили денег, чтобы ты сделала аборт! Да с этой семьи можно и нужно стрясти компенсацию. В неверии качаю головой: – Она и твоя внучка тоже! Мам, ты что, пересмотрела сериалов на канале «Россия»? Мама продолжает, словно репетировала речь и готовилась к выступлению не один день. Ничего не может сбить её с заученного текста и цели. – Мы проведём расследование, наймем репортёров. Ты дашь интервью местной газете и на телевидении. Если нужно, сделаем ДНК‑тест! Без этого, конечно, не обойтись. Но тут и так сходство с его сыном налицо, только дурак этого не заметит. Задыхаюсь от возмущения. Открываю и закрываю рот, и просто не могу поверить в то, что она мне предлагает. – Ты хочешь нас выставить как каких‑то цирковых зверей на всеобщее обозрение и обсуждение? Тебе самой не противно от того, что ты предлагаешь? – Посмотри, где ты живешь! Кем работаешь! Это пойдёт вам только на благо. Просто подумай. Его сын как раз в городе! Можно и нужно призвать к ответу и молодого папашу! – эмоционально говорит мама, потирая руки. – Нет. Просто… уходи. – Пытаюсь отойти от стола, волоча за собой ногу. – Я оставлю визитку, там номер адвоката, с которым работает Григорий. Мы ему обрисовали ситуацию, он готов в любой момент найти нужных людей, которые поспособствуют огласке. – МАМА! – кричу я, потому что по‑другому эта женщина меня не слышит. – Я сказала – нет! Алиса только моя дочь! У неё от Волковых нет ничего! Я не буду с них ничего требовать! Меня всё устраивает! – Ну и дура ты! Как была идиоткой, так и осталась! – зло бросает мама и, подхватив свою сумку, стуча каблуками по полу, направляется к двери. – Деньги тебе нужно было брать ещё тогда. Сейчас бы не работала как какая‑то стриптизерша в дешевом клубе. Я предлагаю тебе возможность утереть этой семейке нос. Рано или поздно правда всё равно выльется наружу. – Уходи! На крики прибегает бабушка с плачущей Алиской на руках. Дочь остро чувствует все мои эмоции и перемены настроения. Сейчас я просто в ужасе. Меня только что окунули в такое дерьмо, в такие помои, что я не знаю, как спокойно жить дальше. Теперь каждый день буду оборачиваться и бояться, что около дома появятся люди с камерами. А может, они уже были, просто я не замечала? – Галя, что происходит? Почему вы кричите? – спрашивает бабуля, передавая мне плачущую дочь. Беру её на руки и прижимаю к своему плечу головку. – Ничего не происходит, мама. Просто разговор двух людей, которые пока не пришли к пониманию. Но я надеюсь, Полина, на твое благоразумие. Голова начинает болеть почти сразу, как за матерью закрывается дверь. Бабушка суетится, бегая по кухне, предлагая мне запить таблетку обезболивающего водой и наливая в бутылку компот для Алиски. Хочет забрать у меня её, но я только сильнее обнимаю дочь, боясь, что в любой момент кто‑то может явиться и потребовать на неё права. Что маловероятно, но такой страх вдруг селится в моей душе рядом с кучей других. Она только моя. 6.Глава