– Но организация назвавшаяся «Новым поколением народного Сопротивления», ответственно заявила, что воюет с «Омегас» только потому, что правительство не справляется само. Можете ли вы подтвердить, что массовое убийство в Веракрусе является первым крупным ударом по силам «Омегас», нанесшим им значительный урон? – спросила ведущая из Би-би-си в дорогих очках. – Ответ отрицательный, сеньора. Мы идентифицируем личности убитых, лишь пятеро из них были косвенно связаны с «Омегас». Я подчёркиваю – косвенно. Они не работали на них и даже не «финансировали» их, как утверждает «Новое поколение», они всего лишь платили дань своим вымогателям. Все остальные не имели никакого отношения к «Омегас». Им была уготована роль статистов в этом бессмысленном кровавом спектакле. – Не выступят ли завтра представители «Нового поколения» с опровержением ваших слов? Ведь они могут подкрепить выбор жертв какими-то доказательствами, – предположил репортёр из «Эль Паис». – На телах всех жертв имеются следы пыток. Бандиты, безусловно, могли выбить из них какие-то признания силой и жестокостью. Если вы считаете методы испанской инквизиции приемлемыми, можете им верить. Надеюсь, они не начнут завтра сжигать женщин за колдовство, – попытался съязвить майор, и уже серьёзно добавил, – Повторяю, мы на сто процентов уверены, что произошло массовое убийство невинных людей в целях создания немедленного устрашающего медиа-эффекта. Это акт неприкрытого террора против гражданского населения. 13. Народное терпение оказалось небезграничным. Смертельно устав от мучений и издевательств, которым их подвергали всё новые и новые «защитники», простые мексиканцы действительно начали тайно собираться на кухнях, чтобы обсудить друг с другом своё плачевное положение. Кто-то на таких собраниях неизменно поднимал тему возможных мер самозащиты. Как раз одну из таких сходок собрал в любимой таверне жителей посёлка Овехуна местный стоматолог, старый Мануэль. Таверна по случаю закрылась на вечер, а сыновья хозяина внимательно следили за обстановкой снаружи, чтобы немедленно доложить отцу о любых посторонних и чужаках, если таковые вдруг появятся. Овехуна находилась в центре страны, в живописном окружении сочных льяносов и изумрудных холмов. Местные жители ещё с шестидесятых годов вели партизанскую войну против правительства, отстаивая свою левацкую точку зрения на справедливость общественного устройства. Но с тех пор много воды утекло, и мир изменился до неузнаваемости. Иллюзий старых партизан практически никто уже не разделял. – Когда они убили семью Рубио, моих соседей, я терпел и молил Господа, ангелов и святых угодников, надеялся на чудо, – рассказывал Мануэль. – Бандитам из «Семейного креста» показалось мало того, что Рубио им платили. Не удивительно, ведь до этого они платили «Омегас». Когда начался «крестовый поход», пришёл «Семейный крест». Они действительно прогнали «Омегас», но тут же потребовали от Рубио уплаты нового «налога». Одним злосчастным утром их отрезанные головы были насажены на колья ограды прямо напротив окон детской моего дома. Но я продолжал молиться. Кто, знает, думал я, авось, меня минует чаша сия, но нет. Испить довелось всем моим домочадцам. Всем слушателям, собравшимся за круглым столом было знакомо это чувство тщетной надежды. Беда, в облике членов «Омегас» или «Семейного креста», не раз стучалась в дом каждого из них. Все лишь молча кивали, слушая дантиста. Тишина нет-нет нарушалась только лёгким хлопком, когда Антонио, хозяин таверны, открывал очередную бутылку красного вина. – Посмотрите на мои руки, – сказал дантист, подняв обе руки и демонстрируя своим односельчанам их тыльную сторону, на концах пальцев розовела тоненькая плёночка нарастающей роговицы. – Они вырвали мне все ногти плоскогубцами, пока жена собирала выкуп. Через что только ей не пришлось пройти, бедняжке. И все из вас прошли через это. У тебя, Насарио, они сожгли дом. Твою жену, Панкрасио… Впрочем, обойдёмся без подробностей, если хочешь. – Пустили по кругу, – мрачно сказал Панкрасио. – Росалинду пустили по кругу, пока я собирал деньги. – Но Росалинда хотя бы жива и, слава богу, находится здесь с тобой, – продолжил Мануэль. – Этого, увы, нельзя сказать о Камиле. Ведь с ней обошлись так же как с Росалиндой, но на глазах у Деметрио. – А потом Деметрио отрезали голову, тоже при мне, – закончила за него Камила твёрдым голосом, в котором лишь еле ощутимо дрожала нотка неизбывного отчаяния, вошедшего в привычку. – В связи с чем у меня возник, законный вопрос, дорогие мои товарищи, – сказал Мануэль. – Хотите ли вы так и надеяться до самой смерти, что вам повезёт, или вы хотите что-то предпринять, чтобы спастись? А если же нам спастись не уготовано – хотите ли вы умереть связанными на коленях под ножом палача из «Семейного креста», или погибнуть свободными, с оружием в руках? – Свободными. Только свободными, – раздались вразнобой голоса участников сходки. – Лучше умереть стоя! – Дело говоришь, Мануэль. Уж если сдохнуть, то хоть утащить с собой парочку мразей в ад, – всё так же мрачно подытожил Панкрасио. – Почему же только парочку, – спокойно ответил Мануэль. – Можно и побольше. Я вот, купил себе автоматическую винтовку, так там пуль много. Уже пристрелялся, кстати. – Оружие-то достать можно, сейчас это не проблема. Одно меня смущает, – сказал Насарио. – Когда мы возьмём в руки винтовки и начнём вершить расправу, закон назовёт это самосудом, а правительство назовёт это вооружённым восстанием. Не дай бог, у нас будет новый Чьяпас. Вы помните, что там у них творилось в Актеале? – А что творилось в Актеале, Насарио? – Эта территория контролировалась повстанцами, но там проживали мирные люди. Боевики в масках пришли в одну из местных церквей и вырезали всех, кто там был на мессе – сорок пять человек, из них девять мужчин, двадцать женщин и шестнадцать детей. Семь женщин были беременными. Не пощадили никого. – Но там разве не католики протестантов резали? – спросил Панкрасио. – И ты в это веришь, Панкрасио? Это было наказание за поддержку повстанцев, за участие в их структурах коммунитарного самоуправления. Военный гарнизон, расположенный в двух километрах от посёлка на сигналы от местных жителей с призывами о помощи не откликнулся. А убийц, свыше тридцати человек, не так давно полностью оправдали в Верховном суде по процедуре «ампаро». – Что тебе сказать на это, друг мой Насарио. Во-первых, Насарио, не знаю как тебе, а мне такую жизнь, как сейчас и терять не жалко, – ответил Мануэль, тут же вызвав шумное одобрение присутствующих. – Во-вторых, кто сказал, что у правительства совсем отсутствует голос рассудка? Представитель повстанцев Чьяпаса, некий субкоманданте, как бишь его, весьма успешно ведёт переговоры с правительством все эти годы. Не все же там поголовно подкуплены картелями. В-третьих, никогда не забывайте о том, что согласно десятой статье мексиканской конституции народ имеет право хранить в своих домах оружие в целях обеспечения собственной «безопасности и законной самозащиты». – Вы не о том спорите, – вмешалась Росалинда. – О себе я и говорить не буду, но у тебя Насарио, растёт несовершеннолетняя дочь. Кто тебе сказал, что они завтра не придут за ней, как пришли за мной? Вспомните, что вы отцы и мужья, поддержите Мануэля. Если не мы сами, никто не защитит нас. – Помню я, что муж и отец, – недовольно ответил Насарио. – Вы все прекрасно знаете, сколько я от них натерпелся. Слава богу, моих пока не трогали. – Это пока, Насарио, – сказал Панкрасио. – Не думай, что тебе повезёт больше, чем другим. Мануэль, мы с тобой. Скажи, что надо сделать. – Пока потихоньку покупайте оружие, пристреливайтесь где-нибудь подальше в лесочке, стреляйте по бутылкам, набивайте руку и тренируйте глаз. Когда все вооружитесь, я знаю, что делать, – глаза Мануэля сверкнули. – Всем нам известны дома «крестоносцев» в Овехуне и в соседних городах, а где не знаем – найдём. Мы придём в их дома, как они приходили в наши. Что найдёте ценного, берите – возвращайте отнятое у вас добро. А святош из «Семейного креста» развесим на телеграфных столбах. Только не трогайте их родителей, женщин и детей. Не уподобляйтесь им. Что же до самих бандитов, то щадить и отпускать никого нельзя. Иначе они вернутся и приведут других. Смерть притеснителям народа! – Смерть притеснителям народа! – отозвались эхом остальные. – Когда мы едины… – Мы непобедимы! И горемычный мексиканский народ действительно восстал с оружием в руках против распоясавшейся вседозволенности новых тиранов. Но, как водится у человека, восстание это отнюдь не привело к победе добра и светлых сил. Поруганная справедливость была восстановлена лишь отчасти через ограниченное количество точечных ответных ударов. Люди с энтузиазмом продолжили мучить и убивать друг друга, проливая новые потоки крови на мельницу всеобщей вендетты, раскручивая до бесконечности спираль взаимных счетов, а праведное насилие быстро выродилось, став повседневным, рутинным и теперь уж воистину всенародным. Когда-нибудь Мексика стряхнёт с себя этот вековой кошмар и проснётся мирной и счастливой подобно расцветающим в наше время городам бывшей советской глубинки, ещё недавно сверкавшим вспышками с уличных арен своих криминальных войн на общечеловеческой выставке жестокости. Она будет уверенно смотреть в будущее и достойно воспитывать своих смелых и талантливых детей. Это произойдёт в тот момент, когда завяжутся узелки её исторической судьбы, а отдалившийся на время Создатель, отчего-то зачарованный более северными краями, вернёт сонмы ангелов в её золотистые небеса. Двенадцатая глава. ВЫЕЗД В МЕХИКО 1. Пако проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо, энергично и настойчиво. Из-за внезапного пробуждения сердце колотилось в учащённом ритме. С трудом разлепив веки, он, вглядываясь в темноту, начал постепенно различать проступающие из сумрака знакомые черты лица дяди Фелипе. Тот приложил палец к губам и еле слышно прошептал: «ш–ш–ш». Потом он по-заговорщицки мотнул головой в сторону двери из комнаты в коридор, ведущий к мансарде. Пако потихоньку, чтобы не разбудить кузена Пепе, сунул ноги в «гавайские» шлёпанцы и в одних трусах проследовал за дядей. Дон Фелипе деловито прошёл через помещение и поднялся по деревянным ступенькам к выходу на асотею. Пако, ёжась и обхватив себя за локти, вышел за дядей наружу. На асотее было и впрямь очень свежо, по-утреннему, царившую тишину нарушал лишь стрёкот неусыпных цикад. Вдалеке, за горой Франклина, едва занимался мертвенно бледный рассвет. – Мы с Марией-Хавьерой вылетаем в Мехико, у неё начинается последний учебный триместр, – сообщил дядя вполголоса. – Я хочу, чтобы ты выехал туда же сегодня в девять вечера. Возьмёшь мой джип из гаража. Вот ключи. – Ты говорил за мной следят… – Наружное наблюдение будет снято в условленный час. Все заснут, или отлучатся, или попросту закроют глаза. Так мне обещал мой хороший друг, полковник Санчес. Ты помнишь, Пако, как говорил мне, что я могу располагать тобой, если решу отомстить за позор и страдания твоей кузины? – Конечно, дядя, – воскликнул Пако с жаром, но после предупреждающего жеста дона Фелипе снизил голос. – Тебе удалось узнать, кто над ней надругался? Вместо ответа дядя Фелипе печально обвёл рукой убегающую в сторону горы Франклина панораму тускло освещённых улиц своего родного города, обшарпанных домов, где в страхе и трепете ютилась жизнь местного населения, беспорядочно уничтожаемая на повседневной основе. Пако невольно вздрогнул. Бесплотные тени убитых девушек словно бы водили в этот момент торжественный хоровод вокруг них с дядей. – Все всегда знали по именам тех, кто давно уже надругался над нашим городом, кто насилует наших женщин, кто заставляет наших мужчин покорно отдавать свои кровно заработанные деньги, а потом молча глотать известия о похищениях и убийствах своих близких, равно как и смертные приговоры самим себе. У этого царства террора, увы, есть хозяева, и все их знают. – Дядя, – прошептал Пако, дико озираясь кругом. – Неужели это наркобароны бесчестят и убивают девушек? – Да, Пакито, они либо делают это сами, либо получают за это плату, потому что ничто в этом городе не делается без ведома воротил из Центрального картеля. Они заправляют не только всем местным преступным миром, но и регулируют всю жизнь людей этого города, вплоть до мельчайших бытовых деталей – дон Фелипе продолжал говорить едва слышно, но голос его заметно подрагивал. – С тех пор как по ночам начали исчезать первые работницы местных макиладор, люди говорили всякое, выдвигали самые разные предположения. Город покрылся целой сетью розовых крестов над могилами безымянных жертв женского пола, в основном молоденьких девушек. Кто-то говорил о конкуренции, кто-то о банде сексуальных маньяков, кто-то о поставленном на поток производстве документальных снафф-фильмов об истязаниях и извращённых убийствах мексиканок, а гринго на севере даже писали, что этот феминицид является проявлением неполноценной культуры нашей страны, где недалёкие мачо просто не способны признать право женщины на самостоятельный заработок… Но кто бы это ни был и зачем бы они это не делали, уверяю тебя, ответственность за непрекращающиеся убийства женщин в Хуаресе в первую очередь, несёт верхушка Центрального картеля. Это их вызов государству и общественной морали, манифестация собственной вседозволенности. Поэтому, Пакито, мы с тобой будем бить этого монстра прямо в голову кирпичом, пока не размозжим его мерзкий череп, чтобы стереть любые следы его существования с лица земли… Кто знает, может быть, когда это всё прекратится, и в город вернётся нормальная жизнь, тогда к нам вернётся наша прежняя Марьяха, и мы вновь услышим её беззаботный смех. – Скажи мне только, что делать, дядя! – вскричал Пако, вновь забыв об осторожности. Теперь уже настала очередь дона Фелипе бдительно прислушаться – вокруг в торжественно безмолвной мгле шумели лишь кроны величественных эвкалиптов, господствовавших на территории его земельных владений, обступавших виллу с юга. Он протянул Пако дешёвый мобильный телефон. – Когда приедешь в Мехико сделаешь звонок на единственный номер, записанный в памяти этого телефона. В ответ тебе придёт сообщение. При встрече я расскажу тебе гораздо подробнее о том, как мы сможем поразить чудовище прямо в его чёрное сердце! Пако сжал телефон в руке и, когда дядя ушёл, ещё долго стоял на крыше, задумчиво глядя на мерцающие огни неохотно пробуждающегося города. Никто не понимал дядю Фелипе так, как он. Месть способна внести целенаправленность в пустую и бессмысленную жизнь. 2. Железу не дают ржаветь, даже пока владеющие им лихие люди заняты решением других насущных проблем. Пако передёрнул затвор пистолета и поставил его на предохранитель. С некоторым сожалением, впрочем, едва ощутимым, он передал любимую игрушку своему кузену Пепе, осторожно держа её за ствол. – Держи, Пепито. С моей пушкой ты будешь рулить на районе, отвечаю, она всегда била без промаха, – пообещал он. Они стояли в гараже у дядиного джипа, запаркованного позади «понтиака», пригнанного сюда американским гостем. Пепе только что скрутил очередной косяк с травкой и прикурил его. – Уверен, что по дороге в Мехико он тебе не понадобится? – спросил он, выпуская дым из своих хронически отравленных каннабиноидами лёгких. – Как раз, наоборот, у меня такое впечатление, что безоружным на дорогах Мексики быть сейчас порой безопаснее. Хотел бы я ещё и от татух избавиться, честно говоря. В любом случае, думаю, ствол тебе будет в ближайшее время нужнее, чем мне. – Думаешь? – Наверняка после «прописки» в банде, Койот попросит тебя кого-нибудь убить, – ответил Пако. – Так обычно у нас делается, это нормально. – Кстати, ты обещал насчёт самой «прописки» поподробнее рассказать, – напомнил Пепе, легкомысленно пропуская мимо ушей информацию о будущих заданиях от Койота. – Там всё очень просто – терпение, терпение, и ещё раз терпение. Пока Койот будет считать вслух, тебя будут бить. Мне кажется, что ты понравился Койоту, так что не думаю, что он будет считать чересчур медленно. – Знаешь, Пакито, а ведь отец меня с детства приучил давать сдачи. И в школе, и в колледже, я всегда старался защищаться, если кто-то хотел меня побить, унизить, задирался или лез в драку… – В теории, во время «прописки» ты можешь попробовать отбиться, но лично я не советую тебе этого делать, – пожал плечами Пако. – Так что же, никто из ваших никогда даже не пытался в отмах войти при прописке? – Был случай, помню, один бывший десантник решил к нам примкнуть, – задумчиво ответил Пако. – Отслужил в Афгане и в Ираке, вернулся на гражданку, про нас, говорит, ещё в армии слышал. Сам сальвадорец по происхождению. Так вот, он дрался очень неплохо, можно сказать профессионально, как спортсмен. Но, знаешь, чем больше он отбивался, тем больше наших подключалось, тем сильнее его били. Счёт шёл адски медленно. В общем, его приняли в итоге, но к тому моменту его и родная мамаша бы не узнала, можешь мне поверить. Поплёлся он домой, залез в душ, да там и кони двинул. Вроде бы от гематом и внутреннего кровоизлияния. Соседи снизу ментов вызвали, когда их затопило. – В общем, надо терпеть и не отбиваться, понял тебя, – угрюмо заметил Пепе.