Отвечать он не стал, ответ был бы не в его пользу. Да мы ведь оба знали правду! У меня было время подумать, пока я тут дожидался своей участи. Полагаю, они давно уже хотели, чтобы я попытался бежать, нарушить правила, вывел себя из положения почетного гостя. Условно говоря, нанес первый удар, после которого со мной можно не церемониться. Потому что в рамках дружеского общения они уже получили от меня все, что могли, и теперь хотели действовать другими методами. Меня привели в исследовательское крыло — в зал, который одновременно напоминал операционную и лабораторию. Зал светлый, на первый взгляд совершенно безопасный, однако у меня уже появилось нехорошее предчувствие. В зале меня дожидались Громов и Таня. Пал Палыч, хорошо выспавшийся, сытый и отдохнувший, был вполне доволен жизнью. Таня сильно нервничала и не решалась смотреть мне в глаза, но и не уходила. Я видел, что рука у нее все еще замотана бинтами. Насколько я знаю, во время вылазки во Внутренний мир она получила небольшую царапину. Тогда этой мелочи не придали значения, однако обычной царапине уже следовало бы зажить. Судя по тому, что повязки так и не сняли, у Тани появился повод для беспокойства. Однако недостаточный для того, чтобы сосредоточиться на себе и оставить меня в покое. Таня все-таки решилась посмотреть на меня, робко улыбнулась и кивнула на стол, расположенный в центре комнаты. — Ложись, пожалуйста. — И не подумаю, — отозвался я. — Не знаю, что вы собрались мне вырезать, но у меня все нужное и удалению не подлежит! — А после своей ночной выходки вы утратили право голоса, Николай, — с показной вежливостью сообщил мне Громов. — Впрочем, даже так — мы ж не звери какие! Никто вам ничего удалять не будет. — Что вы тогда собираетесь делать? Ради безобидных бесед в операционную не притаскивают. — Мы хотим попробовать новый способ изучения наращенной тем миром конечности, — сообщила Таня. — Это, вообще-то, моя правая рука! — Мы постараемся минимизировать возможный вред для нее. Меня не устраивал даже минимальный вред, но Громов сказал верно — мое мнение уже никого не интересовало. Да оно вряд ли имело такое уж большое значение с самого начала. Громов, быстро уставший от ожидания, посмотрел на Сергея, тот кивнул своим спутникам. Ну а дальше произошло то, что и должно было произойти: меня схватили и привязали к этому проклятому столу силой. Пока охранники возились со мной, Таня подготавливала какие-то инструменты на мобильном столике. Шприцев и игл среди них было многовато. — Теперь-то я могу узнать, что именно вы собрались делать? — А зачем тебе? — хмыкнул Сергей. — Сюрпризы не любишь? — Голову себе отрежь в качестве сюрприза. — Думаю, Николай действительно имеет право знать, — робко заметила Таня. — На ваше усмотрение, — отмахнулся Громов. Из всех, кто собрался здесь, только Таня сохранила хоть какие-то остатки совести. Их было недостаточно, чтобы стать на мою сторону, и все же она объяснила, что ждет меня дальше. Все было примерно так плохо, как я и ожидал. Они собирались устроить мне «вскрытие руки». Не отрезать ее, к счастью, но хорошенько так почикать, чтобы посмотреть, что там скрыто внутри. Да, все их предыдущие обследования показали, что рука эта самая обычная, ничем особым не отличающаяся. Но поскольку базовый уровень образования намекал им, что у людей руки просто так не отрастают, они жаждали найти подвох. Что при этом почувствую я, им было до лампочки. Сегодня они сохранят мне руку, но, я уверен, ничего не найдут. А вот что будет завтра? Они все-таки отрежут мне руку? Или одной рукой не удовлетворятся и устроят мне вивисекцию? На этом фоне то, что они выжидали побега с моей стороны, вообще смотрелось какой-то издевкой. Они поставили мне в вину то, что я пытался спастись! Очень удобно. — Это все равно произойдет, — указала Таня. — И ты должен оставаться в сознании, чтобы сообщать нам о своих ощущениях. Я ответил крайне нецензурно и многословно. Но если убрать лирику, суть послания была в том, куда именно Таня и остальные могли засунуть свой научный интерес и чем им лучше заняться прямо сейчас. Таня смущенно зарделась, однако остальные присутствующие остались безучастны. — Не хамите, — только и сказал Громов. — Ведь с нами женщина. — Как же я мог забыть… Должно быть, потому, что эта женщина решила следовать заветам доктора Менгеле. — Я повернулся к ней. — Таня, серьезно? Ты действительно это сделаешь? — Я должна… — Черт, ты ведь даже не хирург, куда ты лезешь вообще? — Я проходила специальные курсы… — Курсы? Зашибись! А этого точно будет достаточно, чтобы не испоганить мне руку? Судя по растерянному виду, ответа Таня и сама не знала. Однако, при всей жалости ко мне, она бы не отступила. Потому что на одной чаше весов был всего лишь я — среднестатистический человек, ценность которого для науки не особо велика. А на другой — новое знание о мире, перед которым она преклонялась почти как перед божеством. Возможно, если я снова стану инвалидом по ее вине, совесть ее немножко погрызет… Ну так, не сильно. За пятку покусает. Своей целью Таня все равно оправдает любые средства. В операционную просочился Антон, подключивший ко мне какие-то датчики. На него я и вовсе слов не тратил. Ему не важны наука, тот мир или я. Вообще никто не важен, кроме него самого, а интересы его шкуры сейчас связаны с выполнением приказов. Потом Антон ушел — с ним в операционной было тесно, он наверняка готовился следить за всем из другого зала. Охранников тоже выгнали в коридор, а вот Громов и Сергей остались, они наблюдали за происходящим из угла комнаты. Таня настроила лампу, и теперь меня слепил яркий свет. Я почувствовал укол в правую руку, потом — второй. Руку Таня отвела в сторону с помощью специального крепежа на столе, чтобы ей удобнее было работать. Скоро анестетик подействовал, и я почти не чувствовал свою руку — совсем как тогда, когда ее еще не было. Как будто я снова потерял ее. От этого было страшнее, чем я ожидал. Хотелось делать хоть что-то: снова пытаться образумить Таню или даже просить о пощаде… Но это ничего не изменило бы, разве что я почувствовал бы себя еще большим идиотом. Я до последнего надеялся, что Таня одумается сама. Она ж неплохой человек по большому счету, добрый даже! Однако этого добра оказалось недостаточно, чтобы вернуть ее к реальности. Для нее как будто существовало строгое разделение: обычная жизнь отдельно, а интересы Мира Внутри — отдельно. Они выше всего. Ради них можно пожертвовать кем и чем угодно. И пофиг ей и всем остальным, что теперь я никогда не найду Рэдж, они изначально не верили, что это возможно, для них она так и осталась мертвой старухой. У них даже не было острого желания остановить Крысиного Короля. Изучить его — да, а если не получится, лучше держаться от него подальше. Так что вся эта сказочка про благородных охотников, про людей, защищающих свой мир, — это для отвода глаз. На первом месте всегда оставался личный интерес, у каждого свой. Таня доказала, что я прав, когда сделала первый надрез, пока еще неглубокий, на запястье. Не из-за осторожности, просто такой у нее был план. Как бы она ни сочувствовала мне, если вообще сочувствовала, скальпель она держала твердо и уверенно. Из надреза струей пролилась кровь — густая, вишневая, самая обычная. Человеческая кровь, которая не шипит, не растворяет металл и не превращается в танцующего жирафа. Потому что моя правая рука — это просто, ять, рука, даже если я получил ее мистическим способом! И вот ведь какое дело… Когда все это началось и меня привязали к столу, я боялся. И когда Таня делала мне уколы, я боялся, мне едва удавалось сдержать дрожь. Но теперь, когда все началось и обратного пути уже не было, я вдруг перестал бояться. У меня не было для этого объяснения, потому что для такого бесстрашия не нашлось причин, мое положение оставалось столь же бедственным, как раньше. И все же в глубине души уже появилась уверенность, что они, мои пленители, допустили ошибку и теперь поплатятся за нее. Может, все и прошло по их плану, однако по ним это ударит больнее, чем по мне. Сердце перестало бешено колотиться, я чувствовал абсолютный покой — давно такого не было. Я больше не смотрел, чем там занята Таня. Я смотрел только прямо перед собой — на слепящий свет лампы, из-за которого казалось, что в мире есть только я и сияние. Боли в правой руке я не чувствовал, но ощущал сквозь онемение прикосновения и слышал, как кровь льется на пол. — Остановитесь, — только и сказал я. — Пока еще не поздно, пока это можно остановить. — Очень загадочно, — рассмеялся Сергей. — Но тут, брат, не любая таинственность в цене, ею одной ты ничего не изменишь. — Что же будет, если мы продолжим? — поинтересовался Громов. — Вам останется только принять последствия. Это говорил я, но как будто и не я. Осознавая, что мои слова звучат странно и наивно, я все равно произносил их. Предчувствие, что сейчас все изменится, с каждой секундой лишь нарастало. — К сожалению, вы не в том положении, чтобы… — начал было Громов, но запнулся, а потом заговорил с заметным раздражением: — Татьяна, да не поддавайтесь вы, бога ради! Пусть говорит себе что угодно, что еще ему остается! А если он вам настолько мешает, закроем ему рот, вы только продолжайте! Однако Таня не продолжила, а секундой позже до меня донесся незнакомый звук — тихий и настолько жуткий, что от него мороз шел по коже. Я никогда не слышал его прежде, но больше всего он напоминал звук стремительно ломающихся костей. Тут уж я перевел взгляд на Таню, не мог иначе. Она все еще стояла рядом со мной, а точнее, она застыла рядом со мной. Не остановилась, а замерла в движении, да еще и в весьма неудобной позе: наклонилась вперед, рука со скальпелем тянется ко мне, рот чуть приоткрыт. И все, никаких больше изменений! Глаза распахнуты от ужаса, на губах заметна слюна, и звук, тот самый звук, от которого хочется бежать, доносится откуда-то из глубины ее тела. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем я сообразил: она просто не может двинуться. Таня была жива, она осталась в сознании, и все равно она не управляла собой. Это пугало ее… Елки, если это пугало меня, то уж, что чувствовала она, я и представить не могу! Она попыталась что-то сказать, но поскольку ей больше не подчинялись ни челюсть, ни губы, до меня и остальных донеслось только невнятное мычание. Таня определенно впадала в звериный ужас, это было видно по глазам, она плакала и от этого еще больше задыхалась. Она уже ничего не могла изменить. Из всех, кто наблюдал за этим адским сюром, я опомнился первым и крикнул остальным: — Да помогите же ей! На Громова это никак не повлияло. Он как там стоял, так и остался: то ли до сих пор не очухался, то ли не рисковал подойти к Тане, с которой творилось хрен знает что. А вот Сергей был почеловечнее, он бросился к ней, схватил за плечи, встряхнул, чтобы привести в себя. Что происходит с обычной женщиной, если ее здоровый дядька трясет за плечи? Болтается, как правило, примерно как тряпичная кукла. Но Таня оставалась все такой же неподвижной и твердой, как манекен. Сама она с этим попросту не справлялась. Она хрипела, задыхалась, я видел, как закатываются ее глаза под неподвижными веками. Сергей тоже видел. Но истолковал неправильно. Он схватил со столика первый попавшийся скальпель и занес над моим горлом. — Прекрати! — рявкнул он. — Отпусти ее! — Ты совсем двинулся? — возмутился я. — Это не я делаю! — А кто тогда?! — Не знаю! На руку ее посмотри! Я и сам только что это заметил. Повязка на руке Тани, всего минуту назад сухая и чистая, теперь стремительно темнела, набухая влагой. Я сначала решил, что это кровь, что просто открылась та неглубокая ранка из-за того, что происходит с ее телом. Однако повязка становилась не красной — она становилась черной. И выглядело это не как черная кровь, а как грязь, просто жидкая. Когда Сергей это обнаружил, он испуганно шарахнулся и от Тани, и от меня. Таня, лишившись его поддержки, на ногах не устояла, он ведь швырнул ее, как куклу. Я в какой-то момент испугался, что она попросту разобьется… Но нет, до такого не дошло. Она продолжала хрипло дышать, однако в себя не пришла — ее закатившиеся в обмороке глаза оставались двумя бельмами. — Отпустите меня! — потребовал я. — Просто дайте мне уйти, тогда, возможно, это прекратится! Я не был уверен, что с моим уходом все действительно прекратится. Скажу больше: я почти боялся, что прекратится, ведь это доказало бы, что я виновен в участи Тани. Но я не мог просто лежать здесь и ждать, что еще им придет в голову. Увы, к гласу рассудка никто не прислушался. — Нет, — отрезал Громов. — Об этом и речи быть не может! Разве вы не видите? То пространство вступило в контакт! — Вы в своем уме?! — Отвяжите его и заприте, — велел Громов Сергею. — Никакого общения, пока я не скажу! — А с Танькой что? — Сейчас решим, но сначала нужно изолировать его.