– Торговал, а теперь не будет! – ответил Карл. – Ни он, ни его отец! – Но это же чушь! Идиотизм! Вы что все, с ума посходили? Мы знаем Густава всю жизнь, но ни один человек не сказал зарвавшимся подросткам ни слова! – А нечего у нас своим шоколадом торговать – раз вы к нам свысока относитесь! У себя торгуйте! – Да кто, кто к тебе относится свысока? Зачем ты повторяешь газетные глупости? Ну хорошо, найдется, пожалуй, среди шоколадников десяток-другой дураков и неудачников, которые тешат себя выдуманным превосходством. Ну и что? Нормальные люди с того берега и относятся к нам нормально! А то, что дела у них сейчас идут лучше наших, – так за них можно только порадоваться! Вспомни, в прошлом году ты купил новенькую «вольво» – и тоже на всех поглядывал свысока, в том числе и на мой «опель», так что же, после этого тебе колеса прокалывать и борта царапать? Карл пожал плечами, но по лицу было видно, что слова кондитера его ни в чем не убедили. «Психоз, массовый психоз», – с тоской подумал Рудольф. – Лично я на месте Густава ни за что бы не уехал! – сказал он. – Ни за что! – А что бы ты сделал? – Уж нашел бы что! Я бы показал этим соплякам, где раки зимуют! Дальше – больше. В пятницу грузовик с нашей Вафельной фабрики отправился на тот берег на товарные склады – чтобы получить отправленные туда по ошибке двести килограммов марципанов. Водитель оставил грузовик на улице перед воротами и отлучился на пять минут, чтобы оформить документы в офисе. А когда вернулся, обнаружил, что все четыре колеса его машины не просто проколоты, а пропороты. И это, сами понимаете, уже не надпись на витрине и не испорченный рекламный плакат. Полиция завела уголовное дело. Кто-то уже говорил по секрету, что на заброшенный пустырь за городом вечерами съезжаются на скутерах компании подростков и молодых людей с той и с другой стороны – чтобы помериться силами стенка на стенку. Один на один, пять на пять, десять на десять… А на следующий день Воины Кулака провели так называемый санитарный субботник. Разбившись на тройки и поделив нашу часть города на сектора, они пошли по улицам и заходили во все кондитерские, кафе, магазины, киоски и супермаркеты. Они тщательно изучали ассортимент и, если в меню и на полках не находилось ничего шоколадного, оставались довольны: приклеивали к стеклянным дверям заведения стикер в виде поднятого вверх большого пальца – лайк! Если же среди товара находилось что-то непатриотичное, Воины тут же на это реагировали: вставали шеренгой посреди заведения, указывали пальцами на шоколад и в течение минуты скандировали «Позор! Позор! Позор!» А после их ухода на дверях оставался стикер в виде коровьей лепешки, над которой поднимался легкий парок. «Нам всем стоит поучиться у наших детей! – восклицал в редакционной статье Шпатель. – Поучиться принципиальности. Смелости. Гражданской ответственности. Только представьте, сколько обидных слов услышали подростки от несознательных взрослых! Кто-то гнал их прочь, кто-то вообще не хотел впускать. А они не смутились и довели свое дело до конца! Эта акция существенно укрепила мою веру в то, что наше будущее – значительно лучше нашего настоящего!» – Не понимаю, куда смотрит полиция! – удивлялся Рудольф. – Двадцать первый век на дворе! Мы живем в цивилизованной стране! – А по-моему, Шпатель прав! – упрямо проговорил Карл. – Молодцы ребята! – Самоуправство и произвол! Лично я в свою кондитерскую их не пустил! – Почему?! Тебе было что скрывать? Неужели ты продаешь у себя что-то шоколадное? – Не продаю! И никогда не продавал. Но теперь – обязательно буду! – пообещал Рудольф. – Я не позволю, чтобы какие-то психопаты наполнили мою жизнь средневековым мракобесием! Карл презрительно хмыкнул: – Просто ты – не патриот! – Да при чем здесь вообще патриотизм?! – взорвался Рудольф. – В чем он, по-твоему, заключается? В том, чтобы ненавидеть и презирать всё чужое? Да? Карл дернул плечом и не ответил. – Да я, если хочешь знать, весь наш городок считаю своим, оба берега! – продолжал кондитер. – И радуюсь успехам шоколадников ничуть не меньше, чем нашим собственным. А почему нет? Почему бы не радоваться и успехам жителей соседних городов? Ведь мы с ними живем в одной стране! И даже успехам жителей других стран – например, ученых, инженеров, людей искусства, – потому что мы живем на одном с ними континенте! И на одной Земле… – Ну ты загнул! – снисходительно рассмеялся Карл. – Эк куда тебя понесло! – Никуда меня не понесло! Именно так я и думаю! И я горжусь тем, что и мы, с нашими знаменитыми мильхенбургскими вафлями, внесли свой посильный вклад в копилку достижений человечества! Кто-то написал великие произведения, кто-то сделал важные открытия, кто-то построил знаменитые соборы, а мы научились делать вафли… – Да? – Да! И в этом состоит мой патриотизм! Мир стал другим! Он объединяется, неужели не видно? А вы, с этой вашей Доротеей, пытаетесь повернуть время вспять! И то, что вы называете патриотизмом, – на самом деле лишь прикрытие для агрессии, зависти и невежества! – Ах вот ты как заговорил? – Да! Именно так я и заговорил! – А я-то считал тебя другом! – И я считал тебя другом! Но больше не буду! – Подумаешь! Вот и убирайся! Больше знать тебя не хочу! 21. Блаженная Маргарита – А может, тебе написать книгу про нас с тобой? – спросила как-то Жюли. – Про нас с тобой? – Ну да. Ты говорил, что когда-нибудь поедешь путешествовать, а потом напишешь книгу о том, что видел. А может, лучше написать книгу о нас с тобой? Ведь если у нас с тобой такая удивительная любовь, нужно, чтобы человечество о ней узнало! – Ты думаешь? – Конечно! Сколько людей зачитывается историями адмирала Нельсона и леди Гамильтон, Антония и Клеопатры, Ромео и Джульетты… Если и есть в мире что-то, о чем стоит писать книги, так это как раз удивительная любовь. Жан-Жак задумался. А что? Пожалуй, Жюли права. Не все, конечно, любят книжки про любовь, многим нравятся детективы или фантастика. Но у книг про любовь всегда находится свой читатель. Он некоторое время обдумывал предложение Жюли. Но потом с сомнением покачал головой. – Что? Что такое? – встрепенулась Жюли. – Есть проблемы. Дело в том, что истории, о которых ты говоришь, все как одна закончились плохо. Один обязательно погибал, а второй не мог пережить его смерть. Боюсь, нам это не подходит… Жюли подумала и поняла, что Жан-Жак прав. – Но ты же можешь что-то додумать. Что-то приукрасить. Или наоборот. Да и потом, не все истории заканчиваются плохо. Например, история Генриха и блаженной Маргариты, в честь которой названа наша башня. У нее ведь счастливый конец. – Ничего себе счастливый! Скажешь тоже. Маргарита и Генрих тоже в некотором роде… – Нет, в этой истории счастливый конец! – перебила Жан-Жака Жюли. – Тебе это любой мильхенбуржец скажет! А то, что с ними случались трагические события, – так это только пошло на пользу делу. – Ты думаешь? – спросил Жан-Жак. – Я уверена! – ответила Жюли. * * * А вы слышали нашу легенду про Маргариту и Генриха? Нет? Она достойна того, чтобы ее послушать! Когда-то давным-давно правил нашими землями молодой граф Генрих. Был он небогат, но благороден, правил по совести, устанавливал посильные налоги и вершил справедливый суд. Расцвел при нем Мильхенбург. И любили его горожане от мала до велика. Но ничуть не меньше, чем Генриха, любили жители Мильхенбурга его молодую жену Маргариту. Кроткой и прекрасной была Маргарита. Целые дни проводила она в праведных заботах и добрых делах. Где бы она ни появлялась, казалось, что это всходит на небе ясное солнышко. А главное – граф Генрих и его Маргарита так сильно любили друг друга, как мало кому доводилось любить на этом свете. Ни дня не могли они прожить врозь! Куда один – туда и другой. Им даже слов не надо было: всё друг о друге они понимали по одним лишь глазам. Но вот однажды приехал к ним в Мильхенбург со своей свитой герцог Альфонсо, сюзерен графа и хозяин всех окружающих земель. И был этот Альфонсо известен крутым нравом и безграничным властолюбием. Трех жен пережил герцог, а любовницам своим не знал числа. И приглянулась ему прекрасная Маргарита, и замыслил он на ее счет недоброе. Неделю гостил герцог в Мильхенбургском замке, ел, пил, танцевал на балах, сорил деньгами, пытался поразить молодую графиню размахом и роскошью. «Нельзя скрывать такое сокровище в глуши, – уверял герцог Генриха, – вам следует привезти жену в столицу к моему двору!» Деньги и почести сулил Альфонсо графу и графине, но Генрих и его жена остались равнодушны к посулам. Так и уехал раздосадованный герцог восвояси ни с чем. Уехал герцог. А через неделю граф получил приглашение принять участие в горной охоте на серн. Дурные предчувствия одолевали Маргариту, в слезах умоляла она мужа сказаться больным и не ездить, но граф посчитал невозможным для дворянина пренебречь приглашением своего герцога. С утра пораньше уехал он из дома. А к вечеру в замок прискакал всадник с ужасной вестью: на охоте случилось несчастье, граф вместе с лошадью упал в пропасть и разбился насмерть. Нет слов, чтобы описать горе наших мильхенбуржцев! Люди плакали на улицах и не могли поверить своему несчастью. Отряд в несколько десятков добровольцев отправился на место охоты, чтобы найти тело любимого графа. Целую неделю они провели в роковом ущелье, обшарили его сверху донизу, но тела или хотя бы останков так не нашли. Нужно ли говорить что-то о несчастной Маргарите? Она как будто окаменела, не могла ни есть, ни пить, не слышала обращенных к ней речей и всё свое время проводила в молитвах. Она видела вещий сон: ее Генрих на лошади, приплясывающей на узком горном козырьке, с одной стороны – отвесная стена, с другой – бездонная пропасть. И герцог, герцог собственной персоной теснит лошадь графа к краю до тех пор, пока та не оступается и не падает в пропасть. А через месяц герцог опять пожаловал в наш Мильхенбург. Пожаловал уже по-хозяйски: по законам того времени графство, оставшееся без графа и его наследников, переходило во владение вышестоящего герцога. Альфонсо велел Маргарите готовиться к скорой свадьбе. Напрасно отказывалась графиня, напрасно ссылалась на траур и горе горожан – свадьба была назначена на конец следующей недели. В случае отказа Альфонсо обещал разорить город непосильными налогами и опустошить окружающие земли.