Я оставался рядом с Лострой в течение всей свадебной церемонии и прислуживал ей на пиру, постоянно витая у ее плеча и стараясь заставить съесть хоть немного мяса или лакомств, разложенных перед ней. Она была так худа и бледна, что я понял: ничего не ела за последние два дня – с самой помолвки и осуждения Тана. В конце концов я уговорил ее выпить немного разбавленного вина, но это было все, что она согласилась принять. Фараон увидел, как она пьет, и решил, что за его здоровье. Он поднял свою золотую чашу и улыбнулся ей, возвращая здравицу. Гости свадьбы приветствовали новобрачных веселыми криками. – Таита, – прошептала она, как только великий визирь отвлек на мгновение внимание царя, – боюсь, меня сейчас вырвет. Я больше не могу здесь оставаться. Пожалуйста, отведи меня в мои покои. Это было дерзостью и пахло скандалом, и, если бы мне не пришло в голову взять на себя роль врача, я бы не смог сделать этого. Однако мне удалось проползти на коленях к царю и шепнуть ему о просьбе госпожи, не привлекая излишнего внимания гостей, большая часть которых уже успела изрядно хлебнуть вина. Когда я узнал фараона получше, то понял, что он человек добрый и тогда в первый раз доказал это. Выслушал мои объяснения, хлопнул в ладоши и обратился к гостям. – А теперь моя невеста отправится к себе, чтобы приготовиться к предстоящей ночи, – сказал он, и гости, осклабясь, приветствовали это объявление веселыми замечаниями и криками. Я помог госпоже подняться, но она сама поклонилась царю и покинула трапезную. В своей спальне вытошнила вино в чашу, которую я подержал для нее, и упала на кровать. Кроме вина, в желудке у нее ничего не было, и это подтвердило мои подозрения. Она действительно голодала последние два дня. – Я не хочу жить без Тана. – Голос был слаб, но я хорошо знал ее и понял, что воля госпожи, как обычно, сильна. – Тан жив, – попытался я утешить Лостру. – Он силен и молод и проживет еще лет пятьдесят. Он любит тебя и обещает ждать тебя до скончания века. Царь – человек немолодой. Не будет жить вечно. Она села на мягком покрывале из меха, и в ее голосе зазвучала суровая решимость: – Я женщина Тана, и никакой другой мужчина не получит меня. Я скорее умру. – Все мы в конце концов умрем, госпожа. – Если бы мне удалось отвлечь ее от этих мыслей в первые дни замужества, я бы вывел ее из этого состояния. Но она слишком хорошо понимала меня. – Я знаю, что ты задумал, но все твое красноречие не поможет тебе сейчас. Я собираюсь убить себя. Я приказываю тебе приготовить мне яд. Я выпью его сегодня. – Госпожа, я не знаю, как готовить яды. – Попытка эта была бессмысленной, и она без всяких усилий сломила мое сопротивление. – Я много раз видела, как ты давал яд страдающим животным. Разве не помнишь свою старую собаку, которая мучилась от нарывов в ушах, или свою любимую газель, искалеченную леопардом? Ты говорил мне, что яд этот действует без боли и смерть будет подобна сну. А теперь я хочу уснуть. Я хочу, чтобы меня забальзамировали, тогда я отправлюсь в иной мир и буду ждать Тана. Я попытался переубедить ее: – А как же я, госпожа? Ты только сегодня стала моей госпожой. Как можешь бросить меня? Что со мной станет? Пожалей меня! – Я видел, что она колеблется, и решил, что убедил ее, но она упрямо выдвинула челюсть вперед. – С тобой все будет в порядке, с тобой всегда все будет в порядке. Отец с удовольствием возьмет тебя к себе после моей смерти. – Пожалуйста, маленькая моя. – Я заговорил с ней как с ребенком, пытаясь в последний раз уговорить. – Давай поговорим об этом утром. При солнечном свете все будет выглядеть иначе. – Все будет так же, – возразила она. – Я буду разлучена с Таном, и этот сморщенный старик захочет, чтобы я легла с ним в постель и занималась ужасными вещами. – Лостра заговорила громко, и теперь остальные жители царского гарема могли услышать каждое слово. К счастью, большая их половина еще не вернулась со свадебного пира, но я задрожал от страха, подумав, как отнесется к этим словам фараон, если ему передадут их. В ее голосе появились резкие истерические нотки. – Смешай мне яд сейчас же, на моих глазах, я приказываю тебе. Как смеешь ты ослушаться меня?! – Голос прозвучал так громко, что стража у ворот женской половины могла услышать его, и я не осмелился спорить с ней дальше. – Хорошо, моя госпожа. Я сделаю это. Я должен принести сундучок с лекарствами из своих покоев. Когда я вернулся с сундучком под мышкой, она ходила по комнате взад и вперед, а глаза горели на бледном горестном лице. – Я слежу за тобой. Не пытайся перехитрить меня, – сказала она и стала смотреть, как я готовлю зелье. Я насыпал порошка из алой стеклянной бутылочки. Я предупреждал раньше, что содержимое ее смертельно. Когда я вручил ей чашу с ядом, в глазах у нее не было страха, и она задержалась, только чтобы поцеловать меня в щеку. – Ты был мне одновременно и отцом, и любящим братом. Я благодарю тебя за твою последнюю услугу. Я люблю тебя, Таита, мне будет не хватать тебя. Подняла чашу обеими руками, как будто пила за мое здоровье, а не принимала смертельный яд. – Тан, милый, – заговорила, подняв чашу, – они никогда не заберут меня у тебя. Мы снова встретимся с тобой на дальнем берегу. – Осушила чашу одним глотком и бросила на пол, где та разлетелась на кусочки. Наконец со вздохом опустилась на кровать. – Подойди, сядь рядом со мной. Я боюсь остаться одна в момент смерти. Желудок ее был пуст, и зелье подействовало очень быстро. Лостра успела только повернуть ко мне свое лицо и прошептать: – Скажи Тану еще раз, как я любила его. До самых ворот смерти и за ними. – Потом глаза закрылись. Она лежала неподвижно, и кожа была так бледна, что на какое-то мгновение я встревожился, испугавшись, что не рассчитал дозу порошка красного шепена, которым заменил смертельный порошок стручков датуры. Поднес ко рту бронзовое зеркальце, и оно затуманилось. Она дышала. Я нежно накрыл ее и постарался убедить себя, что утром она смирится со своей участью и сможет простить меня. В тот же самый момент послышался властный стук в дверь. Я услышал голос Атона, царского постельничего, который просил впустить его. Он тоже был евнухом и принадлежал к особому братству – я мог считать его своим другом. Я поспешил ему навстречу. – Я пришел, чтобы доставить твою госпожу на радость царю, Таита. – Высокий девичий голос казался совершенно неуместным в таком мощном теле. Его кастрировали еще в ранней юности. – Она готова? – Случилось маленькое несчастье, – пояснил я и провел его в комнату Лостры, чтобы он сам посмотрел на нее. Атон испуганно надул свои нарумяненные щеки, когда увидел, в каком она состоянии. – Как я скажу фараону? Он прикажет меня побить. Я не могу сделать этого. Ты отвечаешь за эту женщину. Ты должен сам обо всем рассказать царю, и пусть его гнев обратится на тебя. Обязанность эта меня не очень обрадовала, но Атон был искренне расстроен, а положение врача давало мне какую-то защиту от гнева фараона, который не получит невесту в первую ночь. Я неохотно согласился пойти с ним в царскую спальню. Однако до ухода позаботился о том, чтобы одна из рабынь, понадежнее и постарше, осталась в передней у двери моей госпожи. Фараон снял корону и парик. Его бритая голова была гладкой и белой, как страусовое яйцо. Вид ее поразил даже меня, и я подумал: а как бы госпожа моя восприняла такое зрелище? Я сомневаюсь, что это прибавило бы любовного жара или улучшило ее мнение о царе. Царь был поражен моим приходом не меньше, чем я его видом. Какое-то мгновение мы просто смотрели друг на друга. Потом я упал на колени и приветствовал его. – В чем дело, раб Таита? Я посылал не за тобой. – Милостивый фараон! От имени госпожи своей Лостры пришел молить тебя о понимании и снисхождении. – Я начал ужасающее описание здоровья моей госпожи Лостры, украсив его темными медицинскими терминами и объяснениями, которые должны были ослабить царский аппетит. Атон стоял рядом со мной и горячо кивал, подтверждая все, что я говорил. Я уверен, будь жених помоложе и поретивее, ему не терпелось бы заняться делом, ради которого он женился, и мои слова не подействовали бы. Но Мамос был старым быком. Трудно даже сосчитать всех красивых женщин, которые за последние тридцать лет пользовались его услугами. Если поставить их в один ряд, они бы, наверное, окружили стовратные Фивы, и не один раз. – Ваше величество, – Атон наконец прервал мои объяснения, – с вашего позволения я приведу другую спутницу на ночь. Может быть, мне привести маленькую хурритку с ее необычайной властью над… – Нет-нет, – остановил его царь. – У меня будет достаточно времени на эти радости, когда дитя оправится от своей болезни. Оставь нас, постельничий. Мне нужно обсудить кое-что с лекарем. Я хотел сказать, с этим рабом. Как только мы остались наедине, царь поднял свою одежду и показал живот: – Как ты думаешь, лекарь, чем это вызвано? Я осмотрел сыпь, украсившую его объемистое брюхо, и обнаружил, что оно поражено обыкновенным стригущим лишаем. Некоторые из царских женщин мылись не так часто, как того требует наш жаркий климат. Я давно заметил, что грязь и заразная чесотка ходят рука об руку. Царь, скорее всего, подхватил заразу от какой-нибудь из своих жен. – Это опасно? Ты можешь это вылечить? – Страх делает нас всех простыми людьми. Фараон уже относился ко мне так же почтительно, как и любой другой пациент. С его позволения я отправился в свою комнату и принес врачебный сундучок. Вернувшись, приказал ему лечь на роскошную кровать, украшенную золотой инкрустацией и слоновой костью, и стал втирать мазь в воспаленные красные кружочки на коже. Мазь эту я составил сам и заверил, что она вылечит лишай за три дня. – В значительной степени именно ты, лекарь, виноват в том, что я женился на этом ребенке, твоей новой госпоже, – сказал фараон, пока я втирал мазь. – Твоя мазь может излечить сыпь, но сможет ли другое твое лекарство дать мне сына? – спросил он. – Времена сейчас смутные, и мне нужен наследник не позже чем через год. Династия в опасности. Мы, врачи, всегда неохотно даем гарантии своим пациентам, так же как адвокаты и астрологи. Я задержался с ответом, и он сам подсказал мне его: – Я уже немолод, Таита. Ты лекарь, и я могу сказать тебе это. Мой клинок повидал множество свирепых битв. Его острие совсем не то, что было раньше, и в последнее время он часто подводит меня именно тогда, когда я больше всего в нем нуждаюсь. Нет ли у тебя в этом сундучке чего-нибудь такого, что укрепило бы увядающий стебель лилии? – Фараон, я рад, что вы решились поговорить со мной об этом. Иногда пути богов столь таинственны… – Мы оба сделали знак, защищающий от сглаза, прежде чем я продолжил: – И ваша первая ночь с моей девственной госпожой должна стать совершенной. Малейшая осечка, малейшее отклонение от нашей цели, малейшая неудача в попытке высоко поднять царский скипетр вашего мужества может сорвать наши усилия. У вас будет только одна возможность, и ваше первое воссоединение должно быть успешным. Если нам потребуется еще одна попытка, вам угрожает опасность родить еще одну девочку. – Я бы не сказал, что медицина подтверждает мои слова, тем не менее мы оба приняли очень серьезный вид, и фараон выглядел гораздо серьезнее, чем я. Я поднял указательный палец: – Если бы мы сделали попытку сегодня ночью, и… – Я замолчал, красноречиво согнув указательный палец, и покачал головой. – Нет, удача преградила нам дорогу, и теперь нам предоставляется другая возможность. Боги не оставят нас. – Что же нам делать? – беспокойно спросил он. Я замолчал и довольно долго стоял на коленях у его кровати, погрузившись в размышления. Мне было очень трудно скрыть чувство облегчения и удовлетворения, переполнявшее меня. В первый же день замужества госпожи я уже получил влияние на царя, и у меня появился прекрасный повод сохранять ее девственность еще некоторое время, может быть даже достаточно долгое для того, чтобы приготовить к жестокому потрясению – первому детородному акту с мужчиной, которого она не любила и к которому испытывала физическое отвращение. Я сказал себе, что умелыми действиями я смогу продлить этот период. – И правда, ваше величество, я могу помочь вам, но на это потребуется много времени. Сыпь вылечить гораздо легче. – Мысли бурей проносились у меня в голове. Мне нужно было выжать каждую капельку из этой губки. – Но вам придется перейти на очень строгую диету. – Только умоляю, лекарь, никаких бычьих яиц. – Я думаю, этого достаточно. Однако нам потребуется согреть вашу кровь и смягчить детородную жидкость для судьбоносной попытки. Для этого понадобится теплое козье молоко с медом три раза в день. И разумеется, особые лекарства, которые я приготовлю для вас из рога носорога и корня мандрагоры. Он вздохнул с облегчением: – Ты уверен, что оно подействует? – Оно всегда действует, но есть одно необходимое условие. – Какое же? – Облегчение его улетучилось. Он сел на постели и беспокойно посмотрел на меня. – Полное воздержание. Нужно дать царственному члену отдохнуть, чтобы он полностью восстановил прежние силу и мощь. Вам придется оставить ваших женщин и все радости, с ними связанные. – Я произнес эти слова с самоуверенным видом врача, которому нельзя возражать, потому что только таким образом я мог обеспечить неприкосновенность госпожи Лостры. Однако меня беспокоила ответная реакция царя. По вполне понятным причинам его могла рассердить сама мысль о лишении супружеских наслаждений. Он мог отказаться от моих средств, и тогда я потерял бы то преимущество, которое только что получил. Но приходилось рисковать ради благополучия моей госпожи. Мне нужно было защищать ее как можно дольше. Реакция царя поразила меня. Он просто откинулся на подголовник и самодовольно улыбнулся. – На какое время? – спросил он веселым голосом, и меня поразила одна мысль: строгое ограничение было приятным для него. Я, как человек, для которого акт любви с красивой женщиной навсегда стал недосягаемой мечтой, мог лишь с огромным усилием понять, что фараона удовлетворил мой совет, так как давал ему повод освободить себя от выполнения обязанностей, когда-то приносивших радость, но сейчас, после стольких лет повторений, ставших обузой. В то время во дворце находилось по крайней мере три сотни жен и наложниц, а некоторые из азиатских женщин славятся своим неутолимым аппетитом. Я даже не мог без сочувствия подумать о том, каких усилий стоило ему год за годом каждую ночь изображать бога в постели. И теперь перспектива ограничить его страсти уже не пугала меня, так как он, похоже, просто устал от них. – Девяносто дней, – сказал я.