– Я потерял ее навсегда. Что бы ты на моем месте сделал? – Мне потребовалась бы вера и выдержка, так же как и ей. Он жалко взглянул на меня: – Расскажи мне о ней, Таита. Как ее здоровье? Вспоминает ли еще обо мне? – Это-то как раз и есть самое печальное, – с отвращением проворчал я. – Она больше ни о чем вспоминать не хочет. Готовится к тому дню, когда вы сможете соединиться. – Этот день не придет никогда. Я потерял ее навсегда и больше не хочу жить. – Хорошо! – коротко согласился я. – Тогда не будем больше тратить времени. Пойду и скажу госпоже, что ты даже не захотел выслушать ее послание. – Я проскользнул мимо него, скатился по лестнице, прыгнул в лодку и уже собирался оттолкнуться. – Подожди, Таита! – окликнул он меня. – Вернись. – Зачем? Ты хочешь умереть? Умирай. Я пришлю бальзамировщиков за трупом. Он смущенно улыбнулся мне: – Ладно, я веду себя глупо. Пьянка выбила меня из колеи. Вернись, умоляю тебя. Передай послание Лостры. С показной неохотой я забрался по лестнице в хижину, и он, слегка пошатываясь, вошел следом за мной. – Моя госпожа просила сказать тебе, что любовь ее жива и ничто, никакие тяготы не смогли поколебать ее. Она остается и навсегда останется твоей женой. – Клянусь Гором, мне стыдно слышать это, – пробормотал он. – Нет, – возразил я, – твой стыд – твоя же выдумка. Он выхватил из ножен меч, висевший над кроватью, и несколькими ударами разбил кувшины, составленные у дальней стены хижины. С каждым ударом из разбитого кувшина била струя вина и тоненькими струйками сочилась вниз через щели в полу. Он задыхался, когда снова повернулся ко мне, и я презрительно бросил ему: – Посмотри на себя, ты опустился настолько, что стал слаб и немощен, как старый жрец… – Хватит, Таита! Ты достаточно наговорил. Не смей больше смеяться надо мной, или пеняй на себя. Я увидел, что он разозлился. Этого я, собственно, и добивался. Оскорбления заставили его прийти в себя. – Госпожа моя хочет, чтобы ты принял вызов фараона и через пять лет, когда она будет свободна, живой и увенчанный почестями, соединился с ней. – Через пять лет? О чем ты говоришь, Таита? Разве наши мучения когда-нибудь кончатся? – Я обратился к лабиринтам по просьбе фараона. Он умрет через пять лет, – просто сказал я. Тан с благоговейным страхом уставился на меня. Я увидел, как сотни разных чувств сменялись на его лице. Его настроение было так же легко читать, как иероглифы на свитке папируса. – Лабиринты! – прошептал он наконец. Когда-то давно он сомневался в моих способностях, но теперь верил в них даже больше, чем моя госпожа. Он слишком часто видел, как мои видения сбываются. – Можешь ли ты ждать так долго свою возлюбленную? – спросил я. – Госпожа моя клянется, что готова ждать тебя целую вечность. Можешь ли ты прождать ее всего пять лет? – А она обещала ждать? – Целую вечность, – повторил я, и мне показалось, что он вот-вот заплачет. Я бы не выдержал такого зрелища. По крайней мере, не смог бы смотреть ему в глаза, поэтому поспешно продолжил: – Разве ты не хочешь услышать, какое видение мне послали лабиринты? Тан проглотил слезы. – Да-да, хочу, – горячо ответил он. И мы начали говорить. Мы беседовали до наступления темноты. Я рассказал ему то же, что и госпоже Лостре, все те подробности о ее отце, которые раньше скрывал от них. Когда же я наконец подробно поведал о том, как был разорен и погублен его отец, Пианки, вельможа Харраб, Тан разозлился настолько, что ярость выжгла последние следы хмеля из сознания, и, когда над болотами начало светать, его решимости не было предела. – Давай же скорее примемся за выполнение твоего плана. Он кажется мне совершенно правильным. Тан поднялся и подпоясался мечом. Хотя я считал, что ему следовало бы отдохнуть немного и оправиться от долгого кутежа, он не желал даже слышать об этом. – Нужно немедленно отправляться в Карнак. Крат ждет нас, страстное желание отомстить за отца и увидеть возлюбленную огнем горит в моей груди. Как только мы выбрались из болот, Тан пошел впереди меня по каменистой тропе, а я бегом следовал за ним. Когда солнце появилось из-за горизонта, пот заструился у него по груди и спине, промочив пояс юбки. Казалось, тело очищается от кислого старого вина. Хотя я и слышал, как тяжело он дышит, Тан ни разу не остановился отдохнуть и не сбавил шага. Не задерживаясь ни на секунду, бежал сквозь иссушающий жаркий воздух пустыни. Скоро я остановил его окриком, и мы встали рядом, плечом к плечу, глядя вперед. Мое внимание привлекли птицы. Я увидел движение их крыльев вдалеке. – Стервятники, – прохрипел Тан, задыхаясь. – Они нашли какую-то мертвечину в скалах. Он обнажил меч, и мы осторожно пошли вперед. Первым мы обнаружили мужчину и согнали с него стервятника, который поднял целую бурю ударами крыльев. По гриве светлых волос я узнал путника, встреченного по дороге к хижине за день до этого. От лица его ничего не осталось: он лежал на спине, и птицы сожрали всю плоть до кости. Они выклевали глаза, и теперь пустые глазницы смотрели в безоблачное синее небо. Губы исчезли, и окровавленные зубы смеялись глупой шутке нашей краткой жизни. Тан перевернул его на живот, и мы увидели колотые раны на спине, причину смерти. Их было по меньшей мере с дюжину. – Кто бы ни убил его, он явно постарался сделать свою работу наверняка, – заметил Тан тоном привыкшего к смерти воина. Я пошел дальше в скалы, и передо мной поднялось черное гудящее облако мух, слетевших с тела женщины. Не могу понять, откуда появляются мухи, они словно материализуются из воздуха в жгучей жаре пустыни. Я понял, что у нее случился выкидыш, пока разбойники забавлялись с ней. Они, наверное, оставили ее живой. Из последних сил она взяла ребенка на руки, прижала его к себе и умерла, прислонившись грудью к огромному камню, защищая своего мертворожденного ребенка от стервятников. Я продолжил путь по обломкам скал, и снова гудение мух указало мне, куда разбойники оттащили девочку. Тут по крайней мере у одного из них хватило сочувствия перерезать ей горло, и она не осталась умирать на жаре от потери крови. Муха села мне на губу. Я смахнул ее и заплакал. Когда Тан подошел, я все еще не мог успокоиться. – Ты знал их? – спросил он. Я кивнул и прокашлялся. – Встретил их вчера по дороге к хижине. Пытался предупредить… – Я остановился, мне было трудно говорить. – У них был ослик. Сорокопуты, наверное, забрали его. Тан кивнул с абсолютно пустым выражением лица, отвернулся и быстро оглядел скалы. – Сюда! – позвал он и побежал, направляясь в каменистую пустыню. – Тан! – закричал я ему вслед. – Крат ждет нас… Он не обратил ни малейшего внимания, и оставалось только последовать за ним. Я скоро догнал его, когда он потерял отпечатки копыт ослика на каменистой почве и был вынужден искать продолжение следа. – Я горюю об этой семье даже больше, чем ты, – настаивал я. – Это же глупо. У нас нет времени. Крат ждет нас. Он оборвал меня, не взглянув в мою сторону: – Сколько было ребенку? Не более девяти лет? У меня всегда найдется время, чтобы восстановить справедливость. – Лицо его выражало холодное желание отомстить. Прежняя крепкая воля вернулась к нему. Я понял, что спорить бесполезно. Образ маленькой девочки все еще стоял перед моими глазами. Я присоединился к Тану, и мы снова нашли след. Теперь, когда работали вместе, двигались вперед гораздо быстрее. Мы с Таном преследовали газелей, антилоп и даже льва, а на охоте оба прекрасно овладели эзотерическим искусством следопыта. Работали в паре и бежали по обе стороны следов, оставленных нашей дичью, знаками показывая любой поворот или изменение следа. Очень скоро наша дичь вышла на грубую, плохо битую тропу, которая вела на восток от реки, в глубину пустыни. На тропе стало гораздо легче. Было около полудня, и наши фляги уже опустели, когда мы наконец увидели тех, кого искали, далеко впереди. Разбойников было пятеро, они вели с собой ослика. Очевидно, не ожидали, что кто-то будет преследовать в пустыне – их крепости, – и шли беззаботно. Даже не подумали об охране в арьергарде. Тан потянул меня за скалу и, пока мы переводили дыхание, прорычал: – Обойдем их. Я хочу увидеть лица. Он вскочил на ноги и повел меня в обход. Мы перегнали шайку сорокопутов, двигаясь вне поля их зрения. Потом резко свернули и вышли на тропу впереди. Тан опытным глазом воина нашел безупречное место для засады. Мы издалека услышали цокот копыт ослика и певучие звуки голосов. Пока ждали, у меня впервые появилась возможность задуматься, благоразумно ли мы поступили, отправившись преследовать их. Когда же отряд сорокопутов появился перед нами, у меня выросла уверенность, что мы явно поторопились. Они казались шайкой самых отъявленных убийц, каких мне когда-либо приходилось видеть. А вооружен я был только маленьким красивым кинжальчиком. Неподалеку от нас высокий бородатый кочевник, который явно возглавлял шайку, внезапно остановился и приказал одному из разбойников снять с ослика бурдюки с водой. Он отпил первым, а потом передал бурдюк остальным. Я невольно сглотнул, когда увидел, как он пьет драгоценную влагу. – Клянусь Гором, я вижу следы крови женщины на их одежде. Если бы только Ланата была со мной, – прошептал Тан, прячась за скалой, – я пустил бы стрелу ему в брюхо и вылил оттуда воду, как из ведра. – Потом положил руку мне на запястье. – Не двигайся раньше меня, слышишь? Не нужно геройства. Понятно? Я горячо закивал, так как не имел ни малейшего желания возражать против таких разумных указаний. Сорокопуты пошли дальше и поравнялись с нами. Все они были хорошо вооружены. Кочевник шагал впереди. Меч в ножнах висел у него за спиной, а рукоятка торчала из-за левого плеча. Он обмотал капюшон вокруг головы, чтобы защититься от палящих лучей солнца, и поэтому не заметил нас, хотя прошел совсем близко. Двое разбойников следовали за ним по пятам. Один из них вел в поводу ослика. Остальные лениво брели сзади, увлеченные бесконечным спором из-за золотого украшения, снятого с убитой женщины. Оружие их было в ножнах, если не считать коротких копий с бронзовыми наконечниками, которые замыкающие отряд несли в руках. Тан пропустил всех разбойников вперед, а затем тихо встал и пошел за двумя последними. Казалось, что он движется небрежно, как леопард, но я не успел перевести дыхание, как он взмахнул мечом над шеей правого разбойника. Хотя я и намеревался полностью поддержать Тана в этой схватке, каким-то образом намерения мои не перешли в реальные действия, и я продолжал прятаться за крепкой скалой, оправдываясь тем, что мог бы помешать ему, если бы шел слишком близко.