Мы не могли долго оставаться в пещере, когда самум прошел. Царские охотники уже наверняка искали нас. Буря полностью оправдывала наше отсутствие: выживших участников охоты, без сомнения, разбросало по страшным безводным холмам на границе пустыни. Однако поисковый отряд не должен обнаружить нас в обществе Тана. Мы с Таном едва успели обменяться парой слов за последние несколько дней, а нам нужно было многое обговорить. Стоя у входа в усыпальницу, мы торопливо обсуждали наши будущие действия. Госпожа моя была тихой и спокойной. Раньше мне редко удавалось видеть ее такой. Она больше не была прежней неутомимой болтушкой и с какой-то новой значительностью стояла рядом с Таном, глядя ему в лицо. И напоминала мне жрицу, которая совершает богослужение перед статуей своего божества. Глаза не отрывались от его лица, она то и дело протягивала руку, чтобы коснуться и удостовериться, он ли стоит перед ней. Когда Лостра касалась Тана, он замолкал, о чем бы ни говорил перед этим, и смотрел в ее темно-зеленые глаза. Мне приходилось окликать его, чтобы напомнить о незаконченных делах. Перед лицом такого обожания мои собственные чувства казались низкими и грязными. Я заставлял себя радоваться чужому счастью. Наш разговор занял много времени, что вовсе не было благоразумным. Я обнял Тана на прощание и погнал нашего ослика из пещеры в рассеянное сияние, которое наполняло воздух, светившийся от тонкой желтой пыли. Госпожа моя задержалась внутри, и я подождал ее внизу, у подножия холма. Оглянувшись, я увидел, как они вышли из пещеры. Остановились и долго смотрели друг на друга не прикасаясь, потом Тан повернулся и большими шагами поспешил прочь. Госпожа смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, затем спустилась ко мне. Шла будто во сне. Я помог ей взобраться в седло, и, когда поправлял подпругу, она наклонилась и взяла меня за руку. – Благодарю тебя, – просто сказала Лостра. – Я не стою твоей благодарности. – Я – самое счастливое существо в мире. Все, что ты рассказал мне о любви, правда. Прошу тебя, порадуйся за меня, даже если… – Фраза осталась незаконченной, но я внезапно понял, что моя госпожа знает самые тайные мои чувства. И в своей великой радости печалится, что причинила мне боль. В этот миг мне казалось, что я любил ее больше, чем когда бы то ни было. Я отвернулся и пошел вперед, ведя ослика в поводу. Мы направились к Нилу. Один из царских охотников разглядел нас с дальнего холма и, приблизившись, весело окликнул. – Мы разыскиваем вас по приказу царя, – сообщил он, поспешно подбегая к нам. – Царь спасен? – спросил я. – Цел и невредим и сейчас находится в своем дворце на острове Элефантина. Приказал привести к нему госпожу Лостру, как только ее найдут. Когда мы сошли на пристань у дворца, Атон уже был там, пыхтя от облегчения и раздувая свои крашеные щеки. Он суетился вокруг госпожи. – Охотники обнаружили тела двадцати трех несчастных, погибших во время бури, – сказал постельничий с каким-то отвратительным наслаждением. – Все были уверены, что и вас также найдут мертвыми. Я же, однако, молился в храме Хапи за ваше счастливое возвращение. Атон, казалось, был очень доволен собой, и меня разозлила его попытка присвоить себе спасение моей госпожи. Он едва дал нам время помыться на скорую руку и смазать сухую кожу благовонными маслами и сразу потащил нас на встречу с царем. Фараон был по-настоящему растроган, когда госпожа моя снова вернулась к нему. Я уверен, он начал любить ее не меньше других своих жен, и не только за то, что она обещала ему бессмертие в лице его сына. Слеза скатилась с ресниц и чуть смазала грим на щеке, когда госпожа встала на колени перед ним. – Я думал, ты погибла, – сказал Мамос и уже хотел обнять ее, но дворцовый этикет помешал этому, – а вместо этого нахожу, что ты стала еще красивее и милее, чем когда бы то ни было. – Это было правдой; любовь, словно колдовство, наделила мою госпожу сиянием золота. – Таита спас меня, – сообщила она фараону. – Он отвел меня в укрытие и охранял все эти ужасные дни. Без него я бы погибла, как и многие другие несчастные. – Это правда, Таита? – спросил фараон, и я, придав своему лицу самое скромное выражение, пробормотал: – Я всего лишь скромное орудие в руках богов. Он улыбнулся мне, потому что и меня тоже полюбил в последнее время. – Ты оказал мне множество полезных услуг, о смиренное орудие богов! Однако последняя твоя услуга самая ценная. Подойди ко мне! И я преклонил колено перед ним. Атон встал сзади меня с маленьким ларцом кедрового дерева в руках. Он открыл крышку и протянул ларец царю. Фараон достал золотую цепь. Она была сделана из чистейшего золота и несла на себе отметку царских ювелиров, свидетельствующую о том, что вес ее составляет двадцать дебенов[2]. Царь поднял цепь у меня над головой и заговорил певучим голосом: – Я награждаю тебя «Золотом похвалы». – Он опустил цепь на мои плечи, и тяжесть золота наполнила меня радостью. Награда эта – знак высочайшей благосклонности фараона, обычно ею награждали военачальников, послов или высокопоставленных чиновников, таких как вельможа Интеф. Сомневаюсь, чтобы за всю историю Египта эта золотая цепь когда-либо возлагалась на шею низкого раба. Однако это не было единственной наградой, которой суждено было свалиться на меня, так как госпожа моя не могла позволить, чтобы кто-то превзошел ее. Тем вечером, когда я прислуживал ей во время купания, она вдруг отпустила рабов и сказала мне, встав передо мной совершенно обнаженной: – Ты можешь помочь мне одеться, Таита. – Она позволяла воспользоваться этой привилегией только в минуты особого ко мне расположения. Знала, как я наслаждался теми мгновениями, когда мы оставались с ней наедине в столь интимной обстановке. Ее прелести скрывали только блестящие локоны черных волос. Казалось, что дни, проведенные с Таном, наполнили все существо этой юной женщины новой красотой. Она сияла. Как лампа, помещенная в кувшин из алебастра, светится через его прозрачные стены, так же лучилась госпожа Лостра. – Мне даже не снилось, что тело мое, этот жалкий сосуд, может вмещать столько радости. – С этими словами она оглядела себя и погладила по бедрам, словно приглашая меня сделать то же самое. – Все, что ты обещал мне, сбылось, пока я была с Таном. Фараон наградил тебя «Золотом похвалы», и мне тоже следует показать, как я ценю тебя. Я хочу, чтобы и ты разделил мое счастье. – Служить тебе – единственная желанная награда. – Помоги мне одеться, – приказала она и подняла руки над головой. Груди изменили свою форму. В течение всего этого года я наблюдал, как они росли и из маленьких незрелых фиников превратились в округлые гранаты цвета густых сливок, более прекрасные, чем драгоценные камни или мраморные статуэтки. Я поднял над ней прозрачное ночное одеяние и медленно опустил его. Оно тихо соскользнуло на тело. Одежда закрыла, но не скрыла ее прелести, так же как утренняя дымка не может скрыть красоту вод Нила на рассвете. – Я приказала устроить пир и разослала приглашения царским женам. – Очень хорошо, госпожа. Я прослежу за этим. – Нет-нет, Таита. Это будет пир в твою честь. Ты будешь сидеть рядом со мной как гость. Эта мысль потрясла меня не меньше, чем та дикая выходка, которую она позволила себе недавно. – Так не подобает, госпожа. Ты нарушишь обычаи. – Я жена фараона. Я устанавливаю обычаи. Во время пиршества я сделаю тебе подарок и преподнесу его на виду у всех. – Ты мне скажешь, что это за подарок? – с трепетом спросил я. Невозможно угадать, что придет ей в голову через минуту. – Конечно скажу, – таинственно улыбнулась она. – Это секрет, вот что это. Хотя я и был почетным гостем, но не мог себе позволить оставить приготовление пиршества на поваров и смешливых рабынь. В конце концов, от этого зависела репутация моей госпожи как хозяйки. Еще до рассвета я отправился на рынок, чтобы купить самые свежие дары полей и реки. Я пообещал Атону, что его тоже пригласят на этот пир, и он открыл для меня царские винные погреба и позволил выбрать вина. Я нанял лучших музыкантов и акробатов города и отрепетировал с ними представление. Послал рабов собирать гиацинты, лилии и лотосы по берегам реки, чтобы добавить букеты к цветам, уже украшавшим наш сад. Плетельщики сплели небольшие ковчеги из трав, куда я положил лампы из цветного стекла и пустил их плавать в прудах нашего сада. Для каждого гостя приготовил кожаные подушки и гирлянды цветов, кувшины с благовонными маслами, которыми они должны были охлаждать себя душной ночью, отгоняя запахом благовоний москитов. С наступлением темноты стали прибывать царские жены в аляповатых роскошных нарядах. Отдельные даже побрили свои головы, чтобы заменить естественные волосы сложными париками из волос бедных женщин, которым приходится продавать их, чтобы прокормить детей. Я терпеть не мог эту моду и дал себе слово сделать все возможное, чтобы помешать моей госпоже следовать ей и предотвратить подобную глупость с ее стороны. Роскошные локоны Лостры всегда доставляли мне наслаждение. Однако когда речь идет о моде, даже самой разумной женщине нельзя доверять. Когда я, по настоянию своей госпожи, уселся на подушки рядом с ней, вместо того чтобы занять свое обычное место за ее спиной, многие гости, как я заметил, были ошеломлены таким нарушением приличий и стали шептаться друг с другом, загородившись веерами. Я чувствовал себя так же неудобно, как и они, и, пытаясь скрыть свое смущение, дал рабам знак, чтобы чаши гостей наполнились вином, музыканты заиграли, а танцоры начинали пляски. Вино было крепким, музыка возбуждающей, а танцоры все были мужчины. Они открыто демонстрировали свой пол, так как я приказал танцевать без одежды. Дамы были так очарованы их танцем, что скоро забыли о недавнем скандале и отдали должное вину. Я не сомневался, что многие из танцоров не оставят гарем до рассвета. У царских жен неутолимые аппетиты, и кое-кого из них царь не посещает годами. И вот среди всеобщего веселья моя госпожа поднялась и призвала гостей к тишине. Потом стала хвалить меня перед ними в столь невероятных выражениях, что даже я покраснел. Она рассказывала забавные и трогательные эпизоды из нашей совместной жизни. Вино смягчило отношение женщин ко мне, и они смеялись и хлопали в ладоши. Некоторые даже всплакнули от избытка чувств и выпитого вина. Наконец моя госпожа приказала мне встать перед ней на колени, и, когда я сделал это, гости зашептались. Я решил надеть простую юбку тончайшего полотна, а рабы наилучшим образом убрали мои волосы. Если не считать «Золота похвалы», украшений на мне не было. Простота моей одежды поражала в окружении столь роскошных нарядов. Постоянные купания и физические упражнения позволили мне сохранить сильное и стройное тело, в свое время так привлекшее Интефа. А в те годы я был в расцвете своих сил. Я услышал, как одна из старших жен прошептала своей соседке: – Как жаль, что он потерял свои украшения. Он был бы такой занятной игрушкой. В тот вечер я мог простить слова, которые в других обстоятельствах причинили бы мне острую боль. Госпожа моя, казалось, была очень довольна собой. Ей удалось скрыть от меня, в чем состоял ее подарок. Обычно у нее не получалось перехитрить меня. Теперь же она посмотрела на меня сверху вниз и заговорила медленно и ясно, и голос зазвенел от беспредельной радости. – Раб Таита, все эти годы ты был моим щитом, моим учителем и покровителем. Ты научил меня читать и писать. Ты открыл мне тайны звезд и высоких искусств. Ты научил меня петь и плясать. Ты научил меня находить радость и удовольствие во многих вещах. Я благодарна тебе. Царские жены снова начали беспокойно шептаться. Они еще ни разу не слышали, чтобы раба так безудержно восхваляли. – В день самума ты оказал мне услугу, за которую я должна тебя вознаградить. Фараон возложил на тебя «Золото похвалы». Я приготовила тебе свой подарок. Она вынула из складок одежды свиток папируса, скрепленный цветным жгутом. – Ты стоишь передо мной на коленях как раб, встань же и будь свободным. – Она протянула мне папирус. – Вот твоя вольная, приготовленная писцами двора. С этого дня ты свободный человек. Я поднял голову первый раз за все это время и уставился на нее, не веря своим ушам. Она сунула свиток папируса мне в руки и с любовью улыбнулась мне: – Ты не ожидал этого, правда? Ты так удивлен, что у тебя нет слов. Скажи мне что-нибудь, Таита. Скажи мне, как ты благодарен мне. Каждое ее слово отравленной стрелой вонзалось в мое сердце. Язык мой тяжелым камнем лежал во рту, и я старался представить себе жизнь без моей госпожи. Мне придется навсегда покинуть Лостру. Я больше никогда не буду готовить ей пищу, прислуживать во время купания. Не буду стелить ей постель, когда она соберется спать, и будить на рассвете, не смогу быть рядом с ней, когда она открывает свои прекрасные темно-зеленые глаза навстречу каждому новому дню. Я больше не буду петь ей, держать чашу и помогать одеваться, я никогда больше не смогу наслаждаться видом ее прелестей. Пораженный, я безнадежно смотрел на нее, как человек, чья жизнь подошла к концу. – Будь же счастлив, Таита, – приказала она. – Будь же счастлив новой свободе, дарованной тебе мною. – Я никогда больше не буду счастлив! – вырвалось у меня. – Ты выбрасываешь меня на улицу. Как могу я быть счастливым теперь? Улыбка ее погасла, и она в смятении смотрела на меня: – Я предлагаю тебе самый драгоценный подарок, который могу тебе дать. Я предлагаю тебе свободу.