Я покачал головой: – Ты обрушиваешь на меня самое суровое наказание. Ты прогоняешь меня. Я никогда больше не узнаю счастья. – Это не наказание, Таита, я хотела вознаградить тебя. Пожалуйста, пойми меня! – Единственная награда, которой я бы желал, – это оставаться рядом с тобой всю жизнь. – Я почувствовал, как глаза мои наполняются слезами, и постарался не расплакаться. – Пожалуйста, госпожа моя, не прогоняй меня, если я хоть немного дорог тебе! – Не плачь, – приказала она. – Если ты будешь плакать, я тоже расплачусь перед всеми гостями. Я искренне верил, что до этого момента она не задумывалась о последствиях своей неразумной щедрости, так поспешно выдуманной ею. Слезы потекли у меня из глаз и заструились по щекам. – Прекрати! Я не хотела этого. – Ее слезы потекли вслед за моими. – Я только хотела оказать тебе честь подобно нашему царю. Я протянул ей свиток: – Пожалуйста, разреши мне разорвать эту глупость на мелкие кусочки. Возьми меня обратно к себе в услужение! Позволь мне занять подобающее место за твоей спиной! – Прекрати же, Таита! Ты разбиваешь мне сердце. – Она громко всхлипнула, но я был безжалостен. – Единственный дар, который я хочу получить от тебя, – это возможность и право служить тебе до конца моей жизни. Умоляю, госпожа, отмени эту вольную. Позволь мне порвать ее. Она отчаянно закивала, захныкав, как в детстве, когда падала и разбивала коленку. Я разорвал свиток папируса пополам. Не удовлетворившись этим, поднес обрывки к пламени лампы и подождал, пока они превратились в черные кусочки золы. – Обещай мне, что не попытаешься прогнать меня! Поклянись, что никогда больше не заставишь меня быть свободным. Она кивнула мне сквозь слезы, но этого мне было мало. – Скажи это, – настаивал я, – скажи это вслух, чтобы все услышали тебя. – Я обещаю держать тебя своим рабом и никогда не продавать тебя и не давать тебе вольную, – хрипло прошептала она сквозь слезы, потом хитренькая искорка сверкнула в ее горестных темно-зеленых глазах, – если, конечно, ты не разозлишь меня чрезмерно, потому что тогда я немедленно призову писцов и напишу вольную. – Она протянула мне руку и подняла с колен. – Вставай, глупец, и займись делом. Клянусь, моя чаша пуста. Я занял положенное место за ее спиной и наполнил чашу. Подвыпившие гости решили, что мы хотели развлечь их и устроили представление. Они хлопали в ладоши, свистели и швыряли в нас цветочные лепестки в знак одобрения. Я видел, как все с облегчением вздохнули, когда поняли, что приличия не нарушены и раб остался рабом. Моя госпожа поднесла чашу к губам, но перед тем, как отпить немного, улыбнулась мне. Хотя глаза ее все еще были влажны от слез, улыбка ободрила меня и вернула мне счастье. Я долгие годы не чувствовал такой близости с ней, как в тот вечер. Утром следующего дня мы увидели, что вода в реке начала подниматься и наступило ежегодное половодье. Мы и не подозревали об этом, пока не раздались веселые крики сторожей с пристаней вокруг города. С тяжелой от вина головой я оставил постель и побежал к реке. Вдоль обоих берегов уже собрались жители города. Все приветствовали половодье молитвами, пели и размахивали пальмовыми ветвями. Низкая вода в Ниле ярко-зеленого цвета, как налет на слитках меди. Половодье уносит зелень прочь, и вода становится грязного серого цвета. За ночь она поднялась на половину высоты свай порта и очень скоро подступит к земляным дамбам набережной. Тогда она найдет дорогу в устья оросительных каналов, дно которых многие месяцы оставалось сухим и потрескалось от жары. По ним бурными потоками вода хлынет на поля и затопит хижины крестьян, смывая межи. Наблюдение за полями и восстановление границ между ними после половодья было возложено на Стража вод. Когда-то вельможа Интеф увеличил свое состояние, благоприятствуя запросам богатых и щедрых, когда приходил черед устанавливать межевые камни. Вверху по течению реки раздавался отдаленный рокот порогов. Поднимающаяся вода закрыла естественные гранитные преграды и теперь неслась по ущелью, вздымая к небу тучи брызг. Серебряный столб водяной пыли вознесся так высоко, что был виден в любом месте нома Асуана. Когда первый порыв ветра донес брызги до острова, они свежей прохладой опустились на наши лица. Мы наслаждались этим благословением богов, так как в нашей стране другого дождя не бывает. Казалось, поднимающаяся вода на глазах покрывает пляжи вокруг острова. Очень скоро наша пристань окажется под водой и волны реки заплещутся вокруг сада. Где вода остановится, можно будет подсчитать только после тщательного изучения уровня воды в Ниломере. От результатов этих измерений зависели процветание или голод всей страны и каждого человека в Египте. Я поспешил к своей госпоже, чтобы приготовиться к церемонии вод, где мне придется играть одну из ведущих ролей. Мы оделись в лучшие наши наряды, и я повесил себе на шею новую золотую цепь. Затем вместе со всеми домашними и всеми женщинами царского гарема мы присоединились к общему шествию в храм Хапи. Шествие это возглавляли фараон и все великие вельможи Египта. Жрецы, пухлые и розовые от сытой жизни, ждали нас на ступеньках храма. Головы их были выбриты, и чистые, смазанные маслом черепа блестели на солнце, а глаза сверкали от жадности, потому что сегодня царь принесет щедрые дары храму. В присутствии царя статую богини вынесли из святилища и украсили цветами и алым полотном. Затем статую смочили душистыми маслами и благовониями, а все окружающие пели гимны и благодарили богиню за ниспослание половодья. Далеко к югу, в землях, где никогда не ступала нога цивилизованного человека, богиня Хапи сидела на вершине горы с двумя огромными кувшинами неизмеримого объема и выливала священные воды в свой Нил. Из одного кувшина струилась зеленая и сладкая вода, из другого – серая и тяжелая от ила, которая заливала поля каждый год и заряжала их новой жизнью и плодородием. Пока все пели, царь принес в жертву зерно и мясо, вино, серебро и золото. Потом он призвал мудрецов, горняков и математиков и приказал им войти в Ниломер и приняться за свои вычисления. Когда я принадлежал вельможе Интефу, меня назначили одним из хранителей воды. Я был единственным рабом в этом блистательном собрании, но теперь утешал себя тем, что немногие из моих коллег носили на шее «Золото похвалы», и поэтому они обращались со мной с уважением. Они и раньше работали со мной и знали мне цену. Я помогал конструировать Ниломер, который определяет расход воды в реке, и именно я наблюдал за его строительством и придумал сложную формулу, позволявшую высчитывать высоту и объем каждого половодья. Путь нам освещали факелы из просмоленных связок хвороста. Следом за верховным жрецом я прошел ко входу в Ниломер по темному коридору в задней части святилища. Мы спускались по наклонному стволу шахты, и каменные ступени были скользкими от слизи и речных испарений. Из-под наших ног, шурша, уползла черная водяная кобра и с яростным шипением нырнула в темную воду, которая уже поднялась на половину глубины шахты. Мы собрались на последней, еще не покрытой водой ступени и в свете факелов изучили метки, оставленные каменщиками на стенах шахты. Каждый из символов имел свое особое значение, как практическое, так и магическое. Мы провели первое и наиболее важное измерение вместе и сделали его с особой тщательностью. В последующие пять дней по очереди будем возвращаться сюда, записывать уровень подъема воды и сверять свои измерения с показаниями водяных часов. По образцам воды определим приблизительно, сколько в ней ила. Все это поможет сделать необходимые выводы. Когда закончатся первые пять дней наблюдений, мы займемся вычислениями и потратим на них три дня. Они покроют множество свитков папируса. Затем наконец мы будем готовы представить наши вычисления царю. В этот день фараон в полном облачении возвращается в храм со всей своей свитой. С ним приходят все вельможи страны и половина жителей Элефантины. Все ожидают результатов. Когда верховный жрец начал читать вычисления, царь улыбнулся. По нашим заключениям, половодье должно было стать совершенным. Оно будет не слишком низким – поля покроются водой и не лишатся черного слоя ила, так необходимого для плодородия; но и не слишком высоким – не размоет каналы и дамбы, не затопит деревни и города, расположенные вдоль реки. Мы получим богатый урожай, и стада будут сыты. Фараон улыбался, но улыбался он не столько благоденствию своих подданных, сколько тем сокровищам, которые попадут в казну через сборщиков податей. Ежегодные поступления налогов также зависели от высоты половодья, и в этом году огромные сокровища добавятся к уже имеющимся в хранилищах его погребального храма. В заключение церемонии освящения вод в храме Хапи фараон объявил дату своего ежегодного отплытия в Фивы для участия в празднике Осириса. Казалось невозможным, что два года прошло с тех пор, как моя госпожа сыграла роль богини в мистерии Осириса. Той ночью я спал так же мало, как в те дни, когда приходилось следить за подъемом воды в шахте Ниломера, потому что госпожа моя была слишком возбуждена и не ложилась спать. Она заставляла меня сидеть с ней до рассвета. Мы пели и смеялись, повторяя друг другу рассказы о Тане, которые она не уставала слушать. Через восемь дней царская флотилия отплывет на север с поднимающейся полой водой. Когда мы прибудем, Тан, вельможа Харраб, будет ждать нас в Фивах. Госпожа моя обезумела от счастья. Царская флотилия, собравшаяся перед пристанями Элефантины, была так велика, что казалось, можно пересечь реку по палубам кораблей. Госпожа моя шутливо заметила, что готова перейти Нил, не замочив ног, ступая с одной ладьи на другую, как по мосту. Над каждой ладьей и баркой развевались вымпелы и флаги, и вся флотилия выглядела очень красиво. Мы с госпожой и двор фараона успели погрузиться на отведенные суда и с палуб приветствовали царя, когда он спустился по мраморным ступеням дворца и поднялся на борт огромной барки. Как только он занял свое место, сотни рогов протрубили сигнал к отплытию. Как одно судно, вся флотилия пошла вперед, взяв курс на север. С тех пор как Ак Гор разбил сорокопутов, в стране совершенно изменилось настроение людей. Население каждой деревни, мимо которой мы проплывали, выходило на берег и приветствовало царя. Фараон сидел на высокой надстройке в своей тяжелой двойной короне, чтобы каждый мог как следует разглядеть его. Люди махали пальмовыми ветвями и кричали: «Пусть боги улыбнутся фараону!» Река несла мимо не только их царя, но и обещание нового благоденствия, и они были счастливы. Дважды за время путешествия фараон и свита выходили на берег, чтобы осмотреть монументы, возведенные Ак Гором в знак его пребывания на перекрестках караванных путей. Местные крестьяне сохранили эти отвратительные кучи черепов как священную реликвию нового бога. Они отполировывали каждый череп, пока он не начинал сверкать, как слоновая кость, и скрепляли пирамиды строительной глиной, чтобы годы не разрушили их. Затем построили храмы вокруг пирамид и назначили жрецов служить в новых святилищах. В обоих святилищах госпожа оставила в качестве жертвоприношения по золотому кольцу, и самозваные хранители храмов радостно приняли эти дары. Тщетно возражал я против таких излишеств. Госпоже моей часто не хватало уважения к богатству, которое я столькими трудами собирал для нее. Без моей удерживающей руки она бы наверняка отдала все жадным жрецам и ненасытным беднякам и улыбалась бы при этом. На десятый день после отплытия из Элефантины царская свита встала лагерем на красивом мысу, возвышавшемся над поворотом реки. В тот вечер нас должен был развлекать один из самых знаменитых сказочников страны. Госпожа моя любила сказки больше всего на свете. Мы с ней с нетерпением ожидали этого вечера и горячо обсуждали его, еще отправляясь из дворца. И вдруг, к моему удивлению и разочарованию, госпожа Лостра заявила, что слишком устала, плохо себя чувствует и не пойдет слушать сказочника. Хотя она настаивала на том, чтобы я пошел туда и захватил остальных домашних, я не мог оставить ее, когда ей было плохо. Я дал ей горячего отвара и спал на полу возле кровати, чтобы оказаться поблизости, если понадоблюсь ночью. Утром меня очень встревожило то, как она просыпалась. Обычно вскакивала со своей кровати, с улыбкой предвкушая новый день, и жадно впитывала радости жизни. Однако на этот раз снова натянула простыни на голову и пробормотала: – Дай мне поспать еще немного. Мне тяжело, будто я старуха. – Царь объявил, что мы отправимся рано. Мы должны быть на борту еще до восхода солнца. Я принесу тебе горячего отвара, он тебя подбодрит. – Я залил кипящей водой чашу с травами, которые собрал собственными руками в нужную фазу луны. – Перестань суетиться, – ворчала она, но я не дал ей спать, растолкал и заставил выпить отвара. Лостра скорчила гримасу. – Клянусь, ты хочешь меня отравить, – пожаловалась она, а потом без всякой причины ее вдруг обильно вырвало. Я ничего не успел предпринять. Ее это поразило не меньше, чем меня. Мы оба в ужасе уставились на вонючую лужу у кровати. – Что со мной, Таита? Такого еще никогда не бывало. Только тогда я все понял. – Самум! – вскричал я. – Усыпальница Трас! Тан! Некоторое время она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, ничего не понимая. Затем улыбка осветила темный шатер, как лампа. – У меня будет ребенок! – Не так громко, госпожа, – взмолился я. – Ребенок Тана, во мне ребенок Тана! Этот ребенок не мог быть от царя, потому что я не давал ему делить постель с госпожой с тех самых пор, как она чуть не уморила себя голодом и у нее случился выкидыш. – О Таита! – промурлыкала Лостра, поднимая ночную рубашку и с благоговейным восторгом осматривая плоский крепкий животик. – Подумать только! Малыш, совсем такой же, как Тан, растет внутри меня. – Она трогала живот, надеясь нащупать ребенка. – Я знала, что наслаждение, открывшееся мне в усыпальнице Трас, не могло пройти незамеченным богами. Они оставили мне памятку на всю жизнь. – Не будем спешить, – предупредил я. – Может быть, это колики. Нужно провести испытание, чтобы удостовериться в этом. – Мне не нужно испытаний. Я чувствую это своим сердцем: он там, в тайной глубине моего тела. – И тем не менее мы все равно проведем испытание, – кисло сказал я и пошел за горшком. Она уселась над ним, чтобы дать мне первую мочу после ночи. Я разделил ее на две равные части. Первую часть я смешал пополам с нильской водой. Затем наполнил два кувшина черноземом и в каждый посадил по пять семян проса. Один кувшин я полил чистой нильской водой, а другой – жидкостью, которой снабдила меня госпожа. Это было первым испытанием. Потом я пошел в камыши на берегу лагуны у лагеря и поймал десять лягушек. Только это были не веселые желто-зеленые лягушки с длинными ногами, а скользкие черные существа, головы которых практически не отделены шеей от тяжелых жирных тел. Глаза у них расположены на самой макушке, поэтому дети часто называют их звездочетами. Я посадил по пять звездочетов в два кувшина с речной водой. В один из них добавил интимные испражнения госпожи, а другой оставил чистым. На следующее утро, уединившись с госпожой в ее каюте на борту ладьи, мы сняли ткань, покрывавшую кувшины, и изучили их содержимое. Зерно, политое госпожой Лострой, пустило маленькие зеленые ростки, а в другом кувшине семена остались безжизненными. Пять звездочетов, не получивших благословения моей госпожи, так и сидели в кувшине, а другие, более удачливые, отложили по длинной серебристой нитке, усыпанной черной икрой. – Я же говорила тебе, – самодовольно прощебетала госпожа, прежде чем я успел произнести свой диагноз. – О, благодарение богам! Ничего более прекрасного не случалось со мной. – Мне придется немедленно поговорить с Атоном. Этой же ночью ты разделишь постель с царем, – угрюмо сказал я, и она растерянно уставилась на меня. – Даже фараон, который принимает на веру все мои сказки, не поверит, что ты понесла от семени, принесенного самумом. Нам придется обеспечить нашему маленькому ублюдку отчима. – Я уже считал этого ребенка нашим, а не только ее. Хотя я и пытался скрыть свое отношение за легкомысленными словами, зачатие наполнило меня таким же счастьем, как и Лостру. – Не смей называть его ублюдком, – вскинулась она. – Он будет царевичем.