- Ты бы лучше не спрашивал, Вадька… - простонал Багдыров. - Тоска страшная, пошевелиться не могу - сразу рука болит, а кругом ещё эти комары. Они уже под плащ-палаткой, суки, кусаются. Товарищ лейтенант, нам что - всю ночь тут кровососов кормить? - Можешь идти, кто тебя держит? - проворчал Глеб, кутаясь в плащ-палатку. Вдобавок, к прочим неудобствам, от земли уже тянуло холодом. - Не понимаю, какой смысл помирать такой странной смертью, когда хоронить будет нечего? И немцы если узнают, засмеют. Ты уж дотерпи до утра, глядишь и доковыляешь до госпиталя. - Подождите… Товарищ лейтенант… - начал осознавать свое страшное положение Багдыров. - Это что же получается?.. На следующее задание я уже с вами не пойду? - Думаю нет, Багдыров. Поэтому спи спокойно. Товарищи сдавленно веселились, все люди как люди – кого-то осколком поранило, других пули задели - в принципе есть чем гордиться. А Багдырову позор на весь кишлак - руку сломал. Он вяло отбивался, потом тяжело вздохнул и пообещал, что обязательно что-нибудь придумает. «Интересно что? - думал Шубин, гоняя под брезентом настырное комариное войско. - Сделает вид, что рука здоровая? Вот тоже сделал вид, что здоров, а теперь от боли гнёшься и сильно этого стесняешься». - Обидно, что такая ерунда с нами стряслась, - подал слабый голос Мостовой. - Чуть пораньше бы к болотам подошли, успели бы переправиться, спали бы сейчас как белые люди. - Мужики, а я знаю почему он это говорит… - встрепенулся Герасимов. – Признайся, Вадим: надеялся, что к Варюши успеешь сбегать перед отбоем? А если дежурить, то можно и после отбоя, верно? Признайся честно, Вадька: ты же лелеял такие замыслы? - Да пошёл ты!.. Это тут причём? - стушевался Мостовой. - А?.. Что?.. - оживился любопытный Бурмин. - О чём речь? - Не о чём… огрызнулся Мостовой. - Варюша Сотникова, медсестра из медсанбата, - охотно объяснил Серёга. - У девушки незаконченное медицинское образование, записалась на фронт, теперь имеет обширную практику. Зачастил наш Вадик в медсанбат. Чуть минутка - сразу туда. А Варюше нравится… С удовольствием с ним встречается, сам видел. Иногда могут и за угол завернуть и что там делают... - Серёга, ты чего несёшь? - вспыхнул Мостовой. - От чего стесняться-то? - резонно возразил Герасимов. - Мы наоборот, завидовать должны. У нас подобное удовольствие отсутствует. Для тебя и война не в тягость. Знаешь, что отмучаешься на очередном задании и туда, а там пригреют, обласкают… Девушка кстати, ничего такая – весёлая, даже симпатичная. Но я скажу тебе честно, Вадька, как комсомолец комсомольцу, видали и симпатичнее. В общем, не из тех, за которыми на улице мужики штабелями укладываются, хотя на войне, конечно, выбирать не приходится. В общем, молодец Мостовой, сориентировался в сложной ситуации. Сразу видно, что по части женского пола никогда не пропадёшь. Разведчики возбудились, стали задавать вопросы: «А что они там делали за углом? Неужели что-то было? Мостовой должен выложить как на духу, со всей откровенностью и покаянием!». Даже приболевший Багдыров подключился к обсуждению. И только пленный немец угрюмо помалкивал. Мостовой отбивался, но вскоре перестал, отвернулся. - Вот-вот, теперь нас за людей не считает… Не хочет делиться сокровенным. Правильно, кто мы такие - обычные неудачники, - подначивал Бурмин. Потихоньку успокоились, затихли. Полевой медсанбат располагался на стыке двух полков в ближнем тылу и состоял из нескольких вместительных брезентовых палаток. Там всегда царила суета, хотя случались и дни затишья, когда не велись бои, молчала артиллерия и персонал мог позволить себе короткие передышки. Из тумана выросла Лида Разина, пристроилась рядом, обняла. Глеб лежал уже не на сырой земле - среди болотных испарений, а на человеческой кровати и, стыдно признаться, на них обоих ничего не было – стыдоба... Потом был сон и он не сильно отличался от видений, нагрянувших наяву. Глава четвертая Утром взорам красноармейцев передового дозора предстала удивительная картина: от болот исходили гнилостные испарения; опушку леса заволок густой туман - он забил белой ватой по враги, трещины в земле, накрыл непроницаемым саваном минные поля на подступах к позиции. Зная, что должны вернуться разведчики, минеры этим утром особо не химичили, проход остался в целости, его обозначали колышки - даже в тумане их невозможно было не заметить. Из завихрений, клубящихся над землёй, выбирались причудливые фигуры: грязные по уши; с опухшими от комариных укусов лицами, они передвигались тяжело, сутулясь, словно тащили на закорках тонну железа. Двое помогали ступать бледному пареньку с перевязанной рукой, ещё двое поддерживали падающего языка - руки пленника были по-прежнему связаны, колотун в голове стоял дыбом, словно он попал под высокое напряжение, лицо опухло до неузнаваемости, было истыкано каким-то черными точками, глаза стыдливо прятались под мешками кожи. Урок хороших манер герр Хольцман получил, права больше не качал и попыток к бегству не предпринимал. - Стой!.. Кто идёт?.. - грозно выкрикнул красноармеец часовой. - Свои боец... Не стреляйте!.. - поднял руку Глеб. - Разведка 845-го полка, лейтенант Шубин… Не узнаёшь что ли? - Не, не узнаю, товарищ лейтенант, - красноармеец заулыбался. - Ну так, только по голосу. Ребята, не стреляйте!.. Это наши вернулись. Из кустов настороженно морга вышли красноармейцы, опуская карабины. - Ну и рожа у вас… Ой, простите, товарищ лейтенант. - Да и вы не лучше… Почему такие опухшие?.. Водку пили всю ночь? - Да, расслабились маленько бойцы. Шубин скрипнул зубами, показал кулак - он тоже был опухший и покрасневший: - Дайте пройти!.. Чего столпились?.. Службу несите. Сил идти практически не осталось, посыльный от дозора умчался в штаб. За кустами разведчики по падали как подкошенные, только Багдыров со своей рукой торчал столбом - улыбчивого паренька больше не было, остался сгусток боли и злости. Майор немецкой армии был подавлен, слезились глаза. В расположении полка пленного встретили с распростёртыми объятиями. Бойцы разведвзвода и, присоединившийся к ним капитан Муромцев, спешили на встречу, радовались, хлопали разведчиков по плечам - не так уж много в военное время простых человеческих радостей. Все живые, вернулись с уловом, а рука Багдырова – чепуха, заживёт как на собаке, ему же лучше - отдохнёт недельку. - Скажу честно, лейтенант, уже не ждали, заочно вас похоронили, - без тени смущения заявил помощник начштаба по разведке. - Слышали как поздно вечером немцы болото минными забрасывали. Решили, что кто-то из вас прорвался, да в болоте и сгинул. Уважаю, лейтенант!.. Все живы, да ещё такого орла привели. - Уже не орёл, товарищ капитан. Он вчера был орёл – истинный ариец, гордый, наглый, высокомерный. А что осталось?.. Это кстати, заместитель начальника штаба 78-ой пехотной дивизии 20-го армейского корпуса, птица важная и осведомлённая. Думаю долго выкаблучиваются не будет - расскажет всё, что знает. - Отлично, лейтенант! На этом ваша работа закончена. Сутки можете спать… Допросим это пугало болотное, потом отправим в дивизию. Ты, кстати, в зеркало давно смотрел? - представитель комсостава засмеялся. - С таким страхом не дай бог ночью перед сортиром столкнёшься - можно и не заходить. - Да я в курсе, - сухо отозвался Глеб. - Это комары, им без разницы кого грызть. Через пару часов пройдёт. Спасибо, что дали сутки на отдых, товарищ капитан… - Глеб замялся. – Боюсь, что не удастся этот замысел воплотить. На участке наших двух полков - 845-го и 847-го, от противника нас разделяет полоса леса, там несколько просёлочных дорог, пригодных для передвижения живой силы и лёгкой бронетехники. Вчера мы видели, как со стороны Беженки туда направляется колонна, боюсь она не единственная. Противник концентрирует силы, видимо, собираются расширить горловину выступа. Нападут внезапно, минные поля их не остановят. Могу ошибаться, возможно мы имеем дело с обычной перегруппировкой сил. А если нет и они действительно что-то готовят?.. И теперь уже в курсе, что мы у них увели осведомлённого офицера?.. Сколько человек у нас в полку?.. У соседей ещё меньше. Собрать их воедино - даже на один полк не наскребём. - Понимаю, куда ты клонишь, лейтенант, - Муромцев помрачнел. - О твоих сомнениях комполка будет немедленно доложено. Немца допросим сразу. А ты всё равно иди спать со своими людьми, от вас сейчас толку нет. Багдыров со скандалом отправили в госпиталь, в итоге он ушёл, но обещал вернуться Получивший еду и медицинскую помощь, майор Хольцман осознал всю глубину своего личного поражения и согласился сотрудничать с Советскими органами в обмен на собственную жизнь и сносные условия. Он не запирался и не выдумывал: немецкие войска действительно собирались расширить южную горловину, чтобы предотвратить возможные запирание в котёл; о планах советского командования - блокировать гитлеровские войска под Ельней, они, разумеется, знали; при этом сведений о количестве советских войск немцы не имели; подробности плана по ликвидации выступа тоже; немецкая разведка на данном участке фронта работала не очень продуктивно; терять вдающийся в советскую оборону участок фронта немцы не хотели - он был неплохим плацдармом для броска на Вязьму. По словам пленного офицера - перейти в наступление к югу от выступа немцы планировали послезавтра. В течение последней недели с фронта снимались подразделения 7-ой и 268-ой пехотных дивизий и отправлялись на юг для усиления 78-ой дивизии. Только вчерашним утром прибыли полторы тысячи солдат и офицеров, два десятка орудий и минометов калибра 75 мм и восемь бронетранспортеров. Из расположения 9-го артиллерийского корпуса, дислоцированного на севере, должны прибыть несколько пулемётных рот, вероятно уже прибыли. Имелся приказ: подразделения передислоцировать скрытно полевые лагеря, в открытых местах не разбивать, переброшенные войска располагать в лесистой местности по всем правилам маскировки. Связисты тянули телефонные кабели, сапёры приготовились к разминированию, офицеры в полевых штабах сосредоточено корпели над картами. Идею о форсировании наступательной операции, ввиду его пленения, герр Хольцман отклонять не стал, это было возможно. Из полка отправилась донесения в дивизию, из дивизии в штаб 24-ой армии генерал-майора Ракутина. К возможности локального прорыва немецких сил в штабе армии отнеслись скептически - передвижений бронетехники не отмечено; пройти по лесам танковые колонны не могли; без поддержки танков - разве это наступление? Но может немцы рассчитывали именно на это? Командующий армии приказал усилить полки, стоящие у южной горловины, нарастить ударную артиллерийскую группировку, но резервов не было. Полковник Рехтин хватался за голову - как он может нарастить артиллерийскую группировку, если в полку единственная батарея 76-миллиметровых орудий, да в соседней части полковника Шабалина две батареи сорокапяток. Впрочем, к вечеру подвезли боеприпасы, прибыла батарея 45-миллиметровых орудий - хоть что-то. Личный состав усилили двумя стрелковыми ротами, людей распределили по позициям. В штабе кипела работа, спешили наладить эффективную оборону малыми силами. Командование надеялось, что немцы блефуют. И тем не менее, с опережением на сутки, на рассвете следующего дня, превосходящие силы гитлеровцев устремились в атаку. Наступление началось одновременно со всех просёлочных дорог, атаку предварила короткая, но интенсивная артподготовка, проходы в минных полях немцы проделали заранее, операцию провели искусно и незаметно. На позицию 316-го стрелкового батальона, где находился взвод полковой разведки Шубина обрушился шквал огня - из леса били пулемёты МГ-34, вели огонь снайперы, выщёлкивая зазевавшихся пехотинцев. Пока личный состав, рассеянный по траншеям, приходил в себя, немецкая пехота прорвалась через опасную зону и рассредоточилась в складках местности. Ответный артиллерийский огонь был слабый и целей почти не достиг. Советская пехота в траншеях понесла значительные потери - оглушённые красноармейцы хаотично стреляли, орал командно-начальствующий состав: «Живо покинуть задние!.. В траншеи!.. Все вперёд - встречать врага!» Ожили пулемётные гнёзда, но их работа тоже не отличалась эффективностью. Немцы подползли вплотную и забросали пулеметные расчеты гранатами. Шубин собрался вести в бой свой взвод, но прибежал нарочный с категоричным приказом от Рехтина: разведвзводу в полном составе прибыть к штабу полка. Он будет находиться в резерве, это приказ, который не обсуждается и тот, кто попытается его нарушить - будет немедленно отдан под трибунал. Разведчики плевались: «Что происходит? Трибунал это за трусость, но не наоборот же». Приказу подчинились: было стыдно, неловко, но бойцы послушно уходили в тыл по ходам сообщений, скапливались в овраге. Оборона на позициях стрелковых батальонов трещала по швам - в разрыв между минными полями уже просачивалась лёгкая бронетехника: «кюбельвагены», БТРы - они вели непрерывный огонь из пулеметов. С лесных дорог немцы выкатывали орудия, били по советским позициям прямой наводкой. Задымлённое пространство у передовых траншей превращалась в ад. Немцы подползли, спрятавшись за бугорками, а когда прекратился огонь со стороны леса, дружно поднялись и побежали на вал. В передних рядах автоматчики стреляли от бедра – молодые, злые, накаченные под завязку нацистской пропагандой, выпившие шнапса для храбрости, казалось, они не остановятся. Захлёбывался пулемет Дегтярева, выкашивая наиболее зарвавшихся, но с задней шеренги напирали, с лёгкой трусцой, атакующие переходили на быстрый бег, старались быстрее преодолеть простреливаемое пространство. Красноармейцев в траншеи оставалось мало – две-трети личного состава уже выбыло, все проходы были завалены мёртвыми телами, зато в боеприпасах теперь недостатка не было. - Батальон, гранаты к бою! - скомандовал майор Охрименко – дёрганый, с виска стекала кровь, он даже не знал об этом. Комбат высунулся из траншеи по пояс и… Рухнул обратно с простреленной грудью. - Батальон, слушай мою команду! - с банка заорал батальонный комиссар Одинцов. – Гранатами, огонь! Приготовиться к контратаке! Очередное звание представитель полит состава получил совсем недавно. Ходили слухи, что он часто собачился с комбатом, институт комиссаров формально упразднили, но склоки и непонятки продолжались. Как трудно порой смириться, что ты не один среди равных, а только второй. Но сегодня уже не собачились - с кем собачиться? У батальонного комиссара раздувались ноздри, глаза горели как у дракона. Из траншеи, в наступающего противника, полетели гранаты - красноармейцы выбрасывали всё, что у них было. Передний край покрылся полосой разрывов, осколки десятками выкашивали наступающих, солдаты падали замертво. Атаку удалось остановить в двадцати метрах от траншеи. Снова ожил пулемёт Дегтярёва - немцы попятились, залегли, прикрываясь трупами товарищей, отступать на исходную приказа не поступало. Их самообладанию в этой ситуации можно было позавидовать. Огневая поддержка не заставила себя ждать - опушка ощетинилась огнём, пули рвали землю на бруствере, трясли кустарник на обратной стороне. - Батальон, примкнуть штыки! За Родину! За Сталина! - звонко кричал батальонный комиссар Одинцов. Это было ошибкой, не выигрываются баталии на голом энтузиазме, да и последний померк. Когда товарищ Одинцов принялся выбираться из траншеи и рухнул на косогорье вниз лицом. Не все успели присоединить штыки, красноармейцы выпрыгивали из траншеи - кто с карабинами, кто сапёрными лопатками, покатилась орущая волна по склону. Огонь с опушки косил смельчаков, но половина добежала, схватилась с немцами, замелькали штыки и лопатки. Стрельба утихла, лишь иногда разражались одиночные выстрелы. Свежие немецкие подразделения выступили из леса - солдаты бежали оскаленные, с засученными рукавами, с разгона врезались в толпу. Хлестала кровь, падали люди, сдавлено икал, пронзённые штыком унтер-офицер. Корчился в агонии командир 2-ой роты старший лейтенант Чумаков, теряя внутренности из распоротого живота. Красноармейцы выдыхались, отходили к траншее, их осталось совсем мало. - Всем назад!.. Занять оборону! - надрывался выживший ротный командир Савельев. – Держаться, не отступать! Сержант Дёмин, разворачивайте пулемёты!