Дюны в степи бывают и по сто метров в высоту. Как правило, песок не может так лечь и лежать, он собирается вокруг каменных пород, вокруг утёсов или скальных гряд. А эта дюна выстроилась не вокруг утёса, она выстроилась вокруг старинного многоэтажного дома. Он видел такие дома. Раньше люди строили дома в пять этажей и даже выше. В старину, до пришлых, на земле было много еды, много воды. И людей было много, они многое умели. И строили пятиэтажные дома, в которых была мебель из дерева, делали разные электронные приборы непонятного назначения. Вот это и был как раз такой дом. Песок замёл его почти до крыши, но некоторые окна ещё не были засыпаны. В одно из них Горохов и залез, втащив за собой свой куст колючки. Тут было тихо и, как ни странно, заметно прохладнее, чем снаружи, хотя никаких кондиционеров тут и быть не могло. Геодезист постоял – прислушался, включил фонарик. Нет, тут тоже, как и снаружи, кипела жизнь, просто тут не было шумной саранчи. Но в углу окна бился в паутине мотылёк, а по стенам шуршали и тявкали гекконы. Он подошёл к окну, в которое влез и посмотрел из него. Луна уже появилась на небе, стало светлее, ему даже было видно дорогу, что вела в Губаху. Да, сомнений быть не могло. В него и в его бота, когда они искали мотоцикл, дарги стреляли отсюда. Теперь ему нужно было найти лёжку снайпера, точное место, откуда они стреляли. Горохов включил фонарик, положил обрез на перевязь и аккуратно пошёл из комнаты вглубь дома. Он был уверен, что даргов тут нет. Они никогда не будут ночевать вне стойбища, если оно рядом. Пристав говорил, что стойбища кочевников находятся на востоке от города, в десяти километрах, в двух шагах от дюны. Значит, скорее всего, на ночь они возвращались домой. Отец Горохова говорил, что для бешеной собаки и десять вёрст не крюк. Отец читал старые книги, когда имел такую возможность, и много знал старых присказок и поговорок, которые были совсем непонятны его сыновьям. Они и слов-то таких, как «собака» и «верста» не знали, но понимали смысл сказанного. Как-то при облаве на одно большое и сильно докучавшее всем племя, одну беременную бабу даргов поймали лишь в пятидесяти километрах от стойбища. За день эта зараза смогла пробежать пятьдесят километров по пустыне, её нашли только к вечеру благодаря дрону. Тем не менее, ему нужно было соблюдать максимальную осторожность. Тем более что тут была одна сложность. Дарги – существа, выросшие в пустыне, и они, как никто другой, могли читать следы, а тут почти весь пол был заметён песком, и сделать шаг, не оставив следа, было очень сложно. Ему приходилось искать углы, свободные от песка, куски бетона или ещё что-нибудь, чтобы сделать пару шагов. И так как он был осторожен и внимателен, он был вознаграждён. У сломанной железобетонной лестницы, где был пролом в стене, выходивший на западный склон дюны, он нашёл их следы. Ветром в пролом надуло песка, тут невозможно было не оставить следов. Он присел на корточки на куске железобетона и стал фонариком светить на песок. Отпечатки босых ног ещё не замело вечерним ветром. Они относительно свежие. Оставившие их были беспечны, уверены в безопасности, иначе шли бы след в след. Нет, они ходили спокойно, оставляя контуры длинных тонких ступней. Это были дарги, их было двое, и они были молоды. Горохов пошёл по следу, светя фонариком и стараясь не оставлять отпечатков своих ботинок. Так он дошёл до одной комнаты. Даже не будь на лестнице следов, он узнал бы, что лёжка у них тут. Дикари есть дикари, где едят – там и гадят. Здесь они проводили многие часы у окна, и в этой комнате стоял запах фекалий. Он нашёл место, откуда отлично было видно дорогу, тут же было оборудовано место для стрельбы. Да, они придут сюда, тут у них даже вода, в бурдюке из кожи сколопендры осталась. Они мало пьют, но предпочитают всегда быть с водой. А ещё плошка с жиром саранчи, они им смазывают свои волосы. Горохов ещё раз с фонариком осмотрел помещение. Ему всё нравилось. Они пройдут по коридору, что ведёт от западного пролома в стене, тут он их встретит. А если их будет много, трое, четверо – он сможет уйти через окно. Да, всё ему тут нравилось. Девяносто процентов работы было сделано, оставалось только ждать. Они придут ещё до рассвета. Если, конечно, за ночь не сменят стоянку и не откочуют севернее. Геодезист нашёл себе удобный кусок бетона у стены. Что-то типа стула без ножек. Уселся, положил на колени обрез. Сжимал и разжимал пальцы на левой руке. Нужно было приводить руку в рабочее состояние, а то мало ли, что может приключиться в этих славных местах. Вот теперь хорошо было бы не заснуть. Чёртова Ёзге не дала подремать в столовой сегодня. Горохов покосился на окно. Небо стало светлее, или ему просто казалось. Уже четыре. До рассвета всего ничего. Если они и придут, то это случится уже скоро. Время от времени он бесшумно лез в левый карман и доставал оттуда пару шариков солёного и жирного попкорна, закидывал его в рот. И снова садился неподвижно, так неподвижно, что бестолковые гекконы со стен перелезали на его плечо. Он услышал их, когда они вылезали из прохода. Один из них зацепил бетон чем-то металлическим, тяжёлым. Звук был очень тихий, но в почти полной тишине этого было достаточно. Затем послышались голоса. Гр-хр-гыр… Ему всегда казалось, что они говорят именно так, ну, конечно, это только казалось… Горохов встал, расправил плечи, подошёл к проходу и присел на корточки. Стараясь не щелкнуть, медленно взвёл курки на обрезе. Взвёл оба. В обоих стволах по патрону картечи. Здесь, в комнатах, в узких коридорах и на лестницах даже прицеливаться не нужно. Хорошо, если их двое. Они приближались. Он слышал, как они тихо переговаривались, ненавистные для него гортанные звуки становились всё ближе. Они даже… смеялись? Да, смеялись, шли охотиться на людей, что поедут по дороге, и им, кажется, было весело. А что, стрелять в людей весело. Горохов взял фонарик в зубы, а стволы обреза положил себе на левую руку. Они были уже совсем рядом, слышно было, как у них под ногами мелкие камни скребут бетонный пол. Уже тут, в коридоре… Можно было уже отсчитывать до трёх, а затем начинать стрелять… И тут они… замерли. Встали! Исчезли, словно их не было. Ни звука. Ни единого звука! Они знают, что он тут! Эти твари знают, что он их ждёт! Дьявол. Он где-то оставил след. Нет же, он не мог, он смотрел, куда наступает. Он не наступил ни на одну кучку песка, не потревожил ни одной складки пыли, ничего не задел плечом. Каждый свой шаг выверял. Как они узнали? Значит, эти хитрые твари где-то оставили вешку-маячок. Знак, который он в темноте не заметил. Не заметил и тронул его. Видно, он наступил на один из камней, которые были ими выбраны для маяка. Да, он сдвинул какой-то камень, на котором останавливался, чтобы не оставить следа на песке. Вот теперь из-за какой-то его ошибки, из-за недосмотра всё менялось. Теперь работа не была выполнена на девяносто процентов. Теперь, как говорится, пятьдесят на пятьдесят. А если взглянуть трезво, то тридцать три на шестьдесят шесть, ведь дикарей двое. На улице уже небо становится красным. Скоро солнце, заглянет к нему в окно, а он дело ещё не закончил. Они не ушли, стоят за стеной в коридоре. До них метров пять-шесть. Он знает, что они там, и они догадываются, что он тут. Стоят, направив оружие на проём и ждут, пока он покажется. Эти уроды очень терпеливы, очень. Надо будет, так они и час так простоят, и два. Они так охотятся на дроф. Сядут и сидят часами в местах её кормёжки у зарослей колючки, кактуса или лука. Даже на солнце могут сидеть. Сидят в одной позе, не шевелясь. Дрофа – птица осторожная, очень быстрая, но тупая. Она не видит того, что не шевелится, поэтому они всегда побеждают птицу. Но тут другой случай. Он не дрофа. Он и сам может поохотиться. Стоять тут, кто кого перестоит, он не собирался. Он вытащил левую руку из перевязи. Правой держал обрез. Пару раз, сжав и разжав кулак левой руки, взял фонарь и спрятал его в карман. Тут же, этой слабой левой рукой полез в правый карман пыльника. РГД-5 как раз то, что нужно. Он аккуратно достал гранату. Нужно всё делать бесшумно. Бесшумно. Горохов поднёс гранту ко рту, схватил пластиковую чеку зубами и медленно потянул. Когда чека выходит из запала, она тихо щелкает. Нет, щелчка допустить нельзя, дикари услышат, могут просто сбежать. Да, когда они побегут, он попытается вылезти в коридор и стрелять им в след, но это уже будет риск и провал дела. Чека почти не щёлкнула, вот теперь нужно было действовать быстро. Стараясь не выпустить прижимной скобы слабой левой рукой, он взял обрез подмышку, а гранату в правую руку. Сразу, не растягивая удовольствия, отпустил скобу и через секунду кинул гранату в коридор, в стену, чтобы, отскочив, она полета по коридору дальше. Резкий хлопок. Звон в ушах сразу переходит в противный зум. Кроме этого звука больше ничего не слышно. Песок и пыль летят по коридору. Шаг в коридор, там чернота вперемешку с тротиловым дымом и пылью, не видно абсолютно ничего. Горохов присаживается на колено, приваливается к стене. В этом нет необходимости, просто привычка уменьшать свою зону поражения. Стреляет из одного ствола, потом из другого. Стреляет так, чтобы картечь летела на высоте колена, разлетаясь веером, перекрывая всё пространство коридора. Чтобы любого, кто упал после взрыва, ещё и картечью посекло бы. Картечь щёлкает в стены, рикошетит, поднимает ещё больше пыли. А он встаёт, меняет позицию. Если кто-то будет стрелять в ответ, через дым и пыль, он сможет стрелять только на вспышки выстрелов, лучше уйти с того места откуда стрелял. На ходу меняет патроны в обрезе. Одной рукой это делать непросто. Он присаживается у другой стены. Взводит курки. На секунду замирает. Один есть. Он его не видит, но слышит, как тот тяжело кряхтит совсем рядом. Метра три до него. Ну, четыре. Он лежит на полу у самой стены. Теперь геодезист стреляет почти наверняка. Он даже, кажется, слышит тот звук, с которым картечь бьёт в тело. Попадание, дарг заорал, ор его тут же перешёл в хрип. Один минус, если он ещё и жив… После порции картечи вряд ли он что-то сможет сделать. Ну, разве что быстро истечь кровью. Вот теперь пятьдесят процентов есть. Но у него нет времени ждать. В такой ситуации нужно быстро кончать дело, нельзя дать противнику оклематься, осмотреться, понять, что происходит и приготовиться к дальнейшей борьбе. Горохов левой «плохой» рукой лезет в карман, достаёт фонарик. Поморщившись от лёгкой боли в локте, поднимает его над головой и включает. Пыль и песок оседают. Так и есть, один лежит у самой стены. Кажется, с ним всё. А второй… Чёрная полоса тянется по пыли и песку, он уползает. Не теряя ни секунды, геодезист встаёт и почти бежит по следу, который тянется в соседнюю комнату, он рядом. Горохов сразу светит в комнату фонариком. Фонарик очень мощный. Свет белый, нестерпимый. Он ослепит любого, кто на этот свет взглянет из темноты. Сам заходит туда. Он видит дарга, тот уползает под обломок большой железобетонной плиты, как раненое животное в свою нору. Фонарик в зубы. Геодезист не стреляет, он кладёт обрез рядом, сам хватает дарга за тонкую лодыжку, сильным рывком выдёргивает его из-под плиты. Теперь он не стреляет, не берёт обрез. Патроны в здешних местах дороги. Он выхватывает тесак, шестьдесят сантиметров крепкой стали. Взмах – удар, взмах – удар. Ему на лицо попадают капли, но он бьёт ещё раз. Всё. Вот теперь всё. Он выключает фонарь и берёт в руки обрез. Солнце ещё не осветило небо на востоке. Но в комнате уже можно что-то разглядеть. Горохов вытирает тесак о складку песка у окна, что намёл ветер. Тихо. Кажется, мелкие камешки ещё падают с потолка в коридоре после взрыва гранаты. Больше ничего, даже гекконы ещё молчат. Он загоняет патрон в ствол, но пустую гильзу не выбрасывает, прячет в карман. Нужно будет и те, что бросил в коридоре, найти. Глава 14 Геодезист ещё постоял минуту, послушал. Посмотрел в окно, как из-за горизонта на западе выползает красное солнце. Нет, волноваться причин не было, всё было тихо. Только после этого он включил фонарик. Теперь он решил осмотреть тех, с кем воевал, и найти то, зачем он сюда пришёл. У даргов лапа широкая, уродливая, растоптанная. Она такая, чтобы им было по песку легче ходить. А у этих двоих ступни ещё узкие. Мужчины-дарги в тринадцать-четырнадцать лет должны пройти инициализацию – обряд, превращающий подростков в воинов. Обряд абсолютно незамысловатый. Просто нужно убить человека и принести подтверждение. А пока не подтвердят убийства, они считаются «безбородыми». Им нельзя жениться, они не имеют права голоса и не участвуют в разделе добычи. Вот таких вот «безбородых» он и прикончил. Скорее всего, спас кому-то жизнь. Но это всё лирика. Горохов включил фонарь и осмотрел труп того, которого он зарубил. Дарги всегда ходят голые. Но у любого из них есть верёвка на бёдрах, а на ней сумка из лёгкой кожи. Она, как правило, на заднице болтается. Вот в такой сумке у зарубленного им дарга он и нашёл четыре огромных патрона. Двенадцать миллиметров. У них стальная, покрытая медью пуля и стальная, лакированная гильза. Любой такой патрон цены немалой. А уж сама винтовка… Он не забыл поднять гильзы от обреза, что бросил в коридоре. И сразу нашёл её. Вот она… Удача! СВДВ-12 валялась у стены, засыпанная пылью и грязью. Эти уроды носили её без кожуха. Ну, что с них возьмёшь – дикари. Тяжёлая, с мощным затвором, с роскошной оптикой. Он рассматривал её с фонариком. Кажется, её не повредили. Горохов прошёл в комнату к окну, вытащил затвор, развернул её к встающему солнцу и заглянул в ствол. Ствол был в идеальном состоянии, на затворе ни царапины. Как говорится, новьё. Откуда она у людоедов? Вопрос с деньгами на ближайшее время был решён. Но не всё было так радостно. Он полез посмотреть оптику. Ещё не рассвело до конца и ему показалось, что на линзе грязь. Хотел сковырнуть её ногтем… Это был скол. И скол несвежий. Тупые твари, угробили оптику. Впрочем, может, из-за этого скола он сейчас жив. Это его огорчило. Оптика – это треть стоимости такой винтовки. Но даже так десять или девять рублей он за неё собирался выручить. Горохов подошёл к окну и выглянул из него. Вокруг не было ни души, а солнце уже начинало карабкаться на небо. Он вылез из окна, спрыгнул на песок и, положив винтовку на плечо, а обрез подмышку стал спускаться с дюны к дороге, но теперь уже не волнуясь об оставляемых им следах на песке. Лавка Коли-оружейника открывалась в шесть. Горохову ещё пришлось посидеть в тени, подождать, пока откроется. Но ничего, утром сидеть в тени – это почти удовольствие. Винтовку, чтобы она не бросалась в глаза местным, которых в эти часы на улице хватало, он завернул в пыльник. А сам он, сидя на куске бетона, закидывал в рот последние кругляши попкорна. Оружейник поздоровался с ним и отпер дверь: – Вы по делу? – Да, принёс товар. Горохов встал, взял винтовку. Они прошли в лавку, и там он развернул пыльник и положил оружие на прилавок перед оружейником. Геодезист сразу понял, что хитрый мужик будет ломать цену. Оружейник достал из старенького футляра очки. Надел их, стал рассматривать винтовку, не касаясь её. И лицо его при этом было не столько кислое, сколько незаинтересованное. В итоге он сказал: – Вещь хорошая… «Сейчас он скажет, что в этих краях такое оружие не пользуется спросом». – Но я продаю оружие для старателей, сами понимаете, они таким не пользуются. Это армейское оружие, а ребятам, что уходят в пустыню охотиться на дроф или идут в Пермь за хабаром, такое ни к чему. Им нужны дробовики и карабины. На худой конец стандартные армейские многозарядки, а это… Тут один выстрел стоит четверть рубля. Мужики такое никогда не купят. – То есть не возьмёте? – Спрашивает геодезист.