Около стола сидит женщина? Да, женщина, но она сидит за лампой, её лица не разглядеть, но вот в руках у неё поблёскивает… Да, это никелированная коробочка. Пустая. — Господа, чем обязан? — наконец произносит он. И на этот его вопрос отвечает именно женщина. — Горохов, где вещество? Раз, два, три… Ему потребовалось всего три секунды, чтобы вспомнить этот высокий и мелодичный голос. — Люсичка? Я вас не могу разглядеть… Это вы? Да Боже ж мой, сколько лет мы не виделись! Я уже думал, вы сгинули где-нибудь в песках. Я не мог вас найти. Я уже и не знал, живы ли вы. Ну, вижу, что с вами всё в порядке и вы всё ещё в деле, — он едва приходил в себя, но почему-то ему хотелось поёрничать. А вот Людмиле шутить вовсе не хотелось, и она спросила всё так же серьёзно, как и в первый раз: — Горохов, где вещество? — А я хотел спросить: замуж-то не вышли? В шестой раз. А то вам всё не везло с мужьями, то жулики, то бандиты. Она не ответила, а за неё вместо ответа мордатый стюард с размаху заехал уполномоченному в рёбра. В правый бок над печенью. Бил сильно. Настолько сильно, что удар окончательно привёл его в чувство. Он прижал локоть к рёбрам. «Вот падла… Кажется, сломал ребро». — Горохов, я с тобой церемониться не собираюсь, — в голосе Люсички слышится прямая угроза. — Ты меня столько раз подводил, что мне тебя хочется выбросить за борт только за прошлое. — Я старший уполномоченный Горохов, — уже пережив боль в боку, отвечает Андрей Николаевич. — А выбрасывать уполномоченных за борт опасно для здоровья. Слышишь, Степанов, или как там тебя… Это тебя касается в первую очередь. Если я не выйду на связь через два дня, хорошие люди из Соликамска приедут в Полазну и выяснят у местных людей, что я сел на твою лодку. — Да мне плевать, — нагло отвечает капитан. — Да-да, все так говорят, — продолжает Горохов, кивая, — до того момента, пока их не внесут в список на исполнение приговора, а те, кто потупее, продолжают это говорить, пока за ними не придут и не приставят им пистолет к башке. — Горохов, не пугай, — произноси Люсичка высокомерно, — здесь никто тебя не испугается, просто скажи, где вещество. — Вещество? Из этой коробочки? — уточняет уполномоченный. — Это та прозрачная жидкость, что была в пробирке? — Да, это то вещество, которое было в этой коробочке, — терпеливо разъясняет женщина. — Где оно? Отдай, и мы закончим нашу беседу. — Да? Закончите? Людмила Васильевна, а вы не подскажете, каким образом вы собираетесь её закончить? — Мы тебя отпустим, — сразу обещает она, а человек с «фонариком» и планшетом заходит в душевую кабину. Горохов даже не ведёт взглядом в ту сторону, и бровью не ведёт, мало того, он улыбается с некоторым вызовом, хотя это была, возможно, одна из самых волнительных минут в его жизни. Горохов отлично понимал, что он жив ровно до того момента, пока эти люди не нашли пробирку. — Отпустите? Прямо не останавливая лодки? В реку? — Я бы не стала тебя убивать, — заявила Люсичка. И тут же приказала своему человеку: — Проверь у него кишечник. — Там ничего нет, — уполномоченный даже заволновался, представляя эту процедуру. Но это было преждевременно. Человек с «фонариком» и планшетом подошёл к нему, присел рядом на корточки, направил «фонарик» ему на живот и через пару секунд произнёс: — Пробирки в кишках нету. — Её вообще здесь нет, — произнёс Андрей Николаевич и, усмехнувшись, добавил негромко: — Дебилы. Человек с «фонариком» обернулся к Люсичке, а та произнесла: — Горохов, не вздумай мне врать! Имей в виду, тут, за холодильником в трюме, есть прекрасно оборудованная комната, там с тебя по кускам будут снимать твою вонючую кожу… Сутками, с перерывами на обед, будут тебя резать, пока не скажешь мне, где вещество. — Ну, я догадывался, что всем этим делом кто-то интересуется, и решил, что если кто-то захочет её заполучить, то будет ловить меня на реке. Поэтому пробирка в Соликамск поехала по суше, — Горохов говорил это с удивительным спокойствием. Именно это его спокойствие вызывало у людей веру в его слова, именно это спокойствие отделяло его от смерти. — И как же ты узнал, что за вами наблюдают? — вдруг спросил капитан лодки. — Интуиция. Я такое обычно чувствую. — Ты глянь, какая чувствительная сволочь, — восхитился им здоровяк-стюард. — Интуиция… Почувствовал… Горохов, не делай из меня дуру, — не поверила Людмила. — Ну, я видел человека, который, как мне показалось, следил за погрузкой транспорта на лодку, — врал Андрей Николаевич. — Уже тогда понял, что, возможно, нас будут поджидать с результатами, Вот и решил перестраховаться с сухопутной доставкой. — Путь по степи намного опаснее, чем по воде. Ты бы не рискнул, — заметила Люсичка. — Для вас, Людмила Васильевна, путь по степи, конечно, опасен, но для казаков — нет, степь их дом. Я уверен, они довезут пробирку до Соликамска в целости и сохранности. Людмила молчала. Кажется, она ненавидела его. А уполномоченный не мог понять, верит она ему или нет. Поэтому не знал, что теперь будет, и прекрасно понимал, что находится на самой черте. На той самой черте, что отделяет жизнь от смерти. А женщина думала. И все мужики молча ждали, что она решит. Глава 43 Горохов даже не видел, он буквально правой щекой ощутил, как рука капитана полезла под пыльник. Оставалось только гадать, зачем. «Хреноваты дела…». Горохов едва удержался, чтобы не скосить на капитана глаз. Ему нужно было, что называется, «держать лицо». «Спокойно… спокойно… Люсичка смотрит на меня не отрываясь. Не нужно давать ей возможность усомниться в моих словах!» Раз, два, три, четыре… Он не видит лица женщины, она, наверное, по-прежнему красива. Красива и беспощадна. Пять, шесть, семь, восемь… Эти секунды тянулись и казались бесконечными: они не нашли пробирки даже со своим волшебным прибором, и теперь были готовы или начать пытать его, или… Девять, десять, одиннадцать… Плюнуть на вещество, раз не получилось, и просто убить его, чтобы замести следы. Двенадцать, тринадцать… Нужно было что-то предложить ей, дать наживку, чтобы она поверила в то, что сможет добраться до вещества, и заодно чтобы он мог выбраться из этой ситуации. Поэтому Андрей Николаевич произносит: — Людмила Васильевна. Если я не заберу пробирку в течение семи дней, то её отдадут в Трибунал. Так что вам без меня до неё не добраться. Она ответила не сразу… Люсичка по кличке Проказа всё ещё думает… О чём? С женщинами не угадаешь… «Лишь бы не начала опять вспоминать, что я с нею неучтиво обошёлся… два раза. Для таких целеустремлённых и заносчивых женщин — это память на всю жизнь! Они такого не прощают. Впрочем, она не дура; если воззвать к её разуму и он возьмёт верх над её бабскими закидонами, если предложить ей то, чего она так хочет, с ней снова можно будет вести дела. Так что…». Да, у него были некоторые шансы… Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… И только выдержав по меньшей мере четверть минуты, она всё-таки говорит: — С тобою, Горохов, ни о чем нельзя договориться. Я два раза с тобой договаривалась, ты два раза меня кидал. Считаешь, что мне нужно продолжать нарываться на твои фокусы? — Так складывались обстоятельства. Вы сами, не хуже меня, понимаете, что я ни в одной из сложившихся ситуаций, о которых вы вспоминаете, не мог поступить иначе. Теперь же всё в ваших руках, Людмила Васильевна. Вещество… — он на секунду замолчал. — Оно теперь, по сути, моё. Я взял его у Кораблёвой, когда она была уже мертва. Сколько его в пробирке, никто, ну, разумеется, кроме нас с вами, не знает. Мне кажется, его можно поделить на две части. Институт получит своё, вы своё, я своё. На этот раз все могут остаться довольны. Он по-прежнему не видел её лица, но чувствовал, как поменялась атмосфера в каюте. Теперь она думала о возможном успехе её дела. Теперь ей нужно было только позабыть про прошлые обиды. — Сколько там вещества? — наконец спрашивает она. Горохов показывает ей расстояние между большим и указательным пальцем: — Ну, наверное… в пробирке… чуть меньше двух сантиметров. — А как выглядит вещество? — Никак, как чистая вода, только очень густая. Почти не перетекает по пробирке. Если её повернуть — медленно сползает. Она открывает никелированную коробочку и достаёт оттуда похожий на уголёк кусочек чёрного дерева. Вертит его в руках и спрашивает: — Это ты нашёл «выход»? — Да. — Как ты везде успеваешь, Горохов? Как⁈ — она, кажется, опять злится. — Я ищу «выходы» годами, таскаюсь по пустыне годами, бегаю за любыми новыми материалами и не могу найти, а ты, где ни появишься, и на тебе — сразу удача. — Мне всё это не нужно… Век бы не видеть эти все ваши «выходы» и всё это ваше зверьё, даргов и всю пустыню. Вы думаете, Людмила Васильевна, что я попёрся бы в семидесятиградусное пекло по своей воле? И потом ещё вернулся туда — из спортивного азарта, что ли? Я там два раза за двое суток попадал под раздачу, отбивался от новых безносых даргов, от суперсолдат, от прыгунов ради своего удовольствия? — вдруг серьёзно спрашивает уполномоченный. — Нет, просто всё так сложилось. Люсичка опускает голову, она снова рассматривает кусочек чёрного дерева, похожего на уголь, а потом спрашивает: — Сейчас вещество упаковано так же? — Да, пробирка надёжно упакована. — Недоумки, — вдруг говорит Люсичка и смотрит на Горохова. — Ему нужен свет, как можно больше солнца и высокая температура. В таких коробках… — она потрясла никелированной коробочкой, — вы можете его угробить!