Понятное дело, им нельзя было вырвать сердец, поскольку их у них и не было – но через довольно короткое время механических муравьев разбили и разобрали на кусочки, прежде чем те смогли помешать ацтекам в их планах. Мои собеседники рассказывали, что последний из этих механических муравьев даже пробовал уничтожить всю пирамиду так, чтобы она не досталась в руки захватчиков, но не успел. Зачем он хотел сделать это, вопреки привитому ему инстинкту самосохранения? Наверняка, он заметил то же самое, что и я. В блестящем развитии Циболы скрывалось нечто ужасающее. Ацтеки, которые, благодаря Карлосу, завладели всем этим богатство знаний и умений, в глубине души оставались теми же самыми жрецами из Теночтитлана, не способными освободиться от предрассудков и снов о мести, к тому же, окруженными толпами грязных и босых туземцев. Я понимал благородный замысел Каникулян – вымирая, они желали, чтобы их наследие попало в руки достойных последователей и послужило их расцвету – они верили, возможно, даже наивно, что у открывателей постепенное изучение оставленных им загадок и решение головоломок займет столетия, и эти же века будут заполнены совершенствованием не одних только умов, но и универсальных добродетелей: размышлений, милосердия, терпимости… Красный Язяк, сам того не желая, сократил этот процесс. Отмычкой, вынесенной из наследия греческой античности и опыта полутора тысяч лет христианства, он вскрыл двери технического Сезама для народа, словно бы перенесенного из времен, предшествующих Гомеру. И охватил меня громаднейший страх, когда это дошло до меня. А еще больший страх охватил меня, когда я понял, для чего я здесь очутился. Вот уже, как минимум, лет десять здесь искали недостающий элемент. Ацтеки искали способа открыть последние врата, размещенные глубоко под основанием пирамиды – врат, за которыми скрывалась власть над космосом, вечной жизнью, возможно – даже и временем… Хотя, с другой стороны, если бы такое знание и вправду существовало, почему сами Каникуляне им не воспользовались? Почему они не применили его для того, чтобы спастись от вымирания? Возможно, не смогли. Возможно, им не хватило времени. Древние тексты свидетельствуют, что их горячечные попытки воспитания наследника, человека по-настоящему "мыслящего", шли медленно и ч чрезмерным сопротивлением. Думаю, им не хватило буквально пары тысячелетий. Я же читал потрясающие песни Каникулян о вымирании – поначалу их жило несколько десятка, потом полтора десятка, в конце концов, остались двое. Последний решил закрыть пирамиду и на самом нижнем уровне погрузиться в вечный сон. И ждать. А вдруг он ожидает и до сих пор? Ацтеки хотели, чтобы я привел их туда. Почему я, Альваро из Монтеррея? В физике, математике, химии они опережали меня в небывалой степени. Что мог предложить им я, скорее, практик, чем мудрец? Тем не менее, по задумке тех, которые меня похитили, имелось во мне что-то, существовало в той цивилизации, из которой я родом, что могло представлять собой недостающий зуб у ключа. Сегодня я уже знаю, что это такое. Только об этом я не напишу. Никому не скажу, даже если станут вырывать из меня внутренности. Я же ведь знаю, что они намереваются сделать. Знаю об их желании реконкисты. До самого дна просмотрел я их мрачный сон о мире, устроенном на ацтекский манер. Про империю, похожую на пирамиду, с маленькой платформой господ и множеством уровней рабов различной степени. И я должен им в этом помочь? Да никогда в жизни! Сейчас же я обманываю их, как Пенелопа обманывала женихов – делаю вид, будто бы не знаю того, что ведаю, и ищу дорогу для бегства, ожидая подходящего момента… Девятое января. Сердце замирает во мне при мысли о том, на что я решаюсь. И вздыхаю, вознося мысли к Богу, словно Августин, епископ Гиппона, благодаря Господу Всемогущему за все, что познал в жизни, за прекрасный мир, малой частичкой которого являюсь, за всю мудрость Божию, которой мне не хватает. Воистину, увидел я сокровища и не ослеп, познал глубочайшие истины, только те не помутили моей веры в Христа. Ибо вижу я, каким может быть мир без Него. Ведомо мне, что случилось с Каникулянами, когда теряли они веру в Абсолют, превознося выше Него культ всеобщей относительности. Так что не прошу у Тебя, Господь Мой, сокровищ земных или долгой жизни, прошу того, чтобы мне было позволено вырваться, молю, чтобы мой опыт, чтобы моим предостережениям было дано попасть в какие-нибудь разумные уши… Вчера я, наконец-то, нашел способ выйти – на описание подземной реки, соединяющей внутреннюю часть горы с рукавом, вытекающим у ее подножия. Вообще-то силовая установка применяет замкнутый контур, но я давно подозревал, что должен существовать некий отток вод после дождей и таяния снегов, в противном случае, Циболу время от времени, затапливало бы. Сейчас я уже знаю, что вся ирригационная система, а так же озеро вокруг пирамиды должны объединяться в юго-западном конце кратера в одну реку, которая, проходя по пещерам, выводит избыток вод наружу. Окрашивая воду и бросая цветные клочки пряжи, определил я место этого оттока, оно находится там, где, у юго-западного угла, размещается пруд огромных аллигаторов, называемых "кокодрили", кровожадных стражей этого прохода. Мне не улыбается смерть в пастях этих левиафанов, откормленных и громадных вне всякой разумной меры, которым ацтеки бросают тела пленников после того, как вырвут у них сердца из груди. К счастью, я наблюдал за этими чудовищами издавна и заметил, что проживание среди людей поменяло их привычки. Днем они греются на солнце, вечером их кормят, ночью они, в большинстве своем, перемещаются к лугу горячих гейзеров, что бьют на северной равнине, неподалеку от места взлета и посадки воздушных судов. Гадам чрезвычайно понравились эти теплые источники, и они, вероятно, откладывают там яйца. И думаю я, что, хотя много времени они проводят в пруду, вскоре перед самым рассветом наступает пора, когда, наевшись, они предаются перевариванию пищи в глубине своих ям и гротов, сторонясь текущей воды. Так что у меня имеется желание рискнуть. Думаю, что в течение пары дней мне удастся украсть все компоненты и собрать полный костюм, предназначенный для ныряльщиков, который я видел в складах. Его спрячу неподалеку от углового зала, рядом с выходом, от которого у меня имеется ключ. Там же переоденусь и прыгну в воду. Что будет дальше? Qui vivra verra! (Время покажет! (фр.)). 14 января. О Господь на Небеси! Не рассказываю этого Тебе, ибо ты знаешь все, но только лишь в присутствии Твоем тем, кто станет это читать, если таковые будут. Ибо все пошло совсем не так, как я предвидел. Собираясь отправиться двенадцатого, я готовил все для бегства к этому сроку. Уровень воды в прудах и рвах был низким, много дней стояла засуха, даже со снежных шапок не сошло более пары ручьев. Так что я надеялся на лучшее. Ночь с десятого на одиннадцатое января я провел с Тети. Все началось со скромного ужина, состоявшего из лепешек, которые моя женщина сделала собственноручно, растирая кукурузные зерна с моско, здешней икрой, конкретно же, яйцами крупной болотной мухи, и с острым салатом из черных бобов фрехол, заправленных перцем чили. На десерт она предложила сладкие тунас. Все это мы запивали небольшим количеством пульке. Потом Тети сбросила свою хуипил, блузу, вышитую золотыми нитями, и мы отправились на маты, долго и не обращая внимания ни на что, заниматься любовью. Давно между нами не было столь безумного соединения, в котором наслаждение, казалось, соединялось с отчаянием. Понятное дело, что тогда я и не догадывался о причинах такого отчаяния. Про них я узнал только лишь тогда, когда проснулся перед рассветом и увидел девушку всю в слезах. Она решила больше ничего уже не утаивать. Доходил до конца последний день, который мы могли провести вместе. Решение относительно моей смерти уже было принято. Отец Тети, жестокий Петлалкалькатль каким-то образом узнал о моих приготовлениях к побегу, обнаружил мой склад с пищей и оружием, который я устроил под ступенями. Он не предупредил дочку о своих намерениях, но служанка, которая была случайным свидетелем обыска и услышала переговоры сановника с тайными охранниками, передала девушке всю правду. Тети, уверенная в том, что меня арестуют на рассвете, принесла мне нож, умоляя, чтобы я покончил с собой сам, не ожидая пыток и того, когда мне вырвут сердце. И еще говорила, что из великой любви ко мне она желает, как законная жена, сопровождать меня на сторону тени. Говоря это, она вскрыла себе артерии, тихо плача и спрашивая, пойду ли я за ней? Я пообещал, что сразу же сделаю это, и изображал свои приготовления к самоубийству… О Боже мой! С какой охотой я бы последовал за ней, завершая время невыносимой муки. Только мне не позволили так поступить ни святая вера, считающая самоубийство наиболее позорным из людских проступков, ни уверенность в том, что мне необходимо выбраться отсюда и вынести в широкий мир сведения о городе ацтеков. Я окрестил умирающую водой, отпуская все ее грехи, после чего взял нож, индейский ичтлилматли, то есть пончо, сшитое из сизалевой ткани, и мой старый пояс с дорожной сумкой. Запасов у меня не было, а достать оснащение для ныряния, спрятанное мной в храме, теперь было невозможно. Тем не менее, я был готов рискнуть. Тихо ступая, я пошел наверх. Охранник, баррикадирующий проход, спал особенно крепко, потому, наверное, ничего и не понял, когда я перерезал ему горло. Я вышел на крышу. Все шло к рассвету. Розовые отблески искрились на снежной короне вокруг кратера, а вершина пирамиды уже выныривала из ночной темноты, как вдруг я услышал за собой какой-то шум. Кто-то поднял тревогу. Уже не оглядываясь, я пустился бегом по крышам, террасам и карнизам, сбивая всех тех, кто хотели мне помешать. Одного я даже ударил ножом, когда он схватил меня за пончо. Наконец, ужасно запыхавшийся, я обрался до края последнего из домов, стоявшего над прудом с "кокодрили". Большая часть бестий вылезла на берег и лениво дремала в грязи. От зеркала воды меня отделяло футов двадцать, но я, чувствуя за собой погоню, прыгнул ласточкой вниз, как в молодые годы, когда подражал охотникам за жемчугом. Удар чуть не выбил дух из груди. Но я был готов уж лучше погибнуть, чем возвращаться. Используя импульс прыжка, я проплыл под водой до угла пруда и там, вместе с течением, проник в глубину тесного коридора. В полете я зачерпнул недостаточно воздуха, так что очень скоро начал задыхаться. Хуже того, напор воды прижал меня к выступавшему камню, и меня заклинило. Боже мой! – вздохнул я про себя, уверенный, что тут мне и конец. Но потом я выпустил немного воздуха и, сделавшись тяжелее, опустился вних и таким образом преодолел преграду. Теперь я попробовал подняться вверх. Скалы надо мной не было, один мрак… Но и свободное пространство! Я выплыл! Восстановил дыхание. Еще мгновение – и я понял, что нахожусь на краю мрачной и ужасно смрадной пещеры, в которую аллигаторы привыкли затаскивать свои жертвы, чтобы, прогнивши, они становились для них более вкусными и легкими в потреблении. Я зажег фонарь, который был у меня в сумке, стараясь не глядеть на скелеты и совсем свежие трупы, и поглядел в глубину. Коридор подземной реки лишь частично был залит водой. Походя, скорее, на канал клоаки, он постепенно снижался. И я побрел дальше, затыкая нос и благословляя низкий уровень воды. Долго пришлось бы рассказывать о том, что пережил я в этом царстве Гадеса, про пещеры, наполненные сталагмитами и сталактитами огромного размера, про стаю белых, совершенно слепых рыб, которые, словно пираньи, бросились кусать меня за икры, так что я с трудом отбился от них; про огромных, словно кошки, летучих мышей. А как не припомнить бесчисленные каскады и пороги, скальные перешейки, похожие на игольное ушко, которые пришлось мне преодолевать. Один момент, весьма существенный для всякого, кто собрался бы отправиться по моим следам, но в обратном направлении: пещера, собирая приток по левой стороне, за исключением одного тоннеля, похоже, отводящего нечистоты из пуэбло, не принимала никаких коридоров справа. Посему, держась этой стороны, было бы трудно заблудиться в ней. Счет времени я утратил вместе с хронометром[30], который я разбил, соскальзывая с каскада высотой в десяток локтей, но думаю, что мое путешествие через эту адскую страну продолжалось около полутора суток. С каждым часом надежда на счастливый выход на свет божий делалась в моем сердце сильнее, хотя, под конец, она сильно поколебалась, когда я заметил, что уровень воды в подземной реке прибывает и прибывает; расстояние между водным зеркалом и потолком все время уменьшается. О Боже, неужто мне суждено было утонуть, как неудачливому пловцу, находясь рядом с берегом? Вода уже достигала мне до груди, хуже другое: поток ее становился все более сильным, он подхватил меня, резко закрутил (и ребрами о камень приложил так, что чуть дух не отбило) и потащил с собой. Я летел, словно на санях, по крутому склону, пытаясь хоть немного ухватить воздуха среди массы брызг, как вдруг в свете фонаря увидел спускающийся под воду каменный свод. Я тут же набрал воздуха и глубоко нырнул, чтобы спасти голову. Мне бросило, еще раз закрутило, и тут я почувствовал, что потерял фонарь. Per Dios! Теперь я очутился в полнейшей темноте. Я попробовал выплыть, но ударился головой в камень. Тоннель находился ниже уровня воды. Все! Конец! Я закрыл глаза, читая про себя последнюю молитву, но когда на миг их открыл, увидел слабый отблеск дневного света. С невероятной волей к жизни я направился к нему. Мне казалось, что от боли лопаются легкие. Но поток помогал мне, он нес меня в сторону света без моего особого участия. Вот только спасительная синь была такой же далекой. Я ослабел, почувствовал, как вода вливается мне в рот, в легкие, как я захлебываюсь, как теряю сознание… Очнулся я, лежа на краю лениво текущей воды. Я жил. За мной высился гигантский фасад Горы Богов; передо мной расстилалась пустынная степь с редкой растительностью. По воле Провидения я выжил, вода сама меня вынесла. И я упал на колени, благодаря Господу за спасение. * * * И то был конец записок Альваро из Монтеррея по существу. В последующей части, татеольно осматривая черновик до конца, я обнаружил планы Циболы, словно бы специально составленные с мыслью об отряде коммандос; просмотрел эскизы, изображавшие в проекции наиболее важные строения. Я тщательно изучил план города с обозначенными храмами (окруженная со всех сторон водой пирамида занимала там центральное место), взлетно-посадочными площадками, расположением улиц и каналов. Еще были карты девяти уровней пирамиды, рисунки, представляющие одеяния жрецов, стражников, их вооружение и инструкции, как им пользоваться. Альваро предусмотрел все. Он оставил фонетический словарь из нескольких десятков базовых выражений на языке нахуатль. Здесь же были часы и обычаи охранных постов, размещение базовых сил… Испанец охарактеризовал головных жрецов, которыми верховодил Петлкалькатль, а так же представил общие принципы работы каникулянских механизмов, сильно отличавшихся от наших. Это какой же должна была быть решительность человека со сломанной конечностью, умирающего на дн жаркой ямы, который, несмотря на боль и жажду, не прекращал писать, веря, что работа его когда-нибудь пригодится нашедшим его записки людям их европейского культурного круга. Последняя часть, вне всякого сомнения, написанная на дне расщелины, произвела на нас впечатление очень личной исповеди. Признание грехов, страстей, ошибок, моментов гордыни и жадности. Альваро не рассчитывал на спасение, было видно, что он примиряется с Богом, покорно ожидает смерти, следит за слетающимися стервятниками. И лишь питает надежду на то, что ацтеки его не найдут. Он описывает то, с каким страшным усилием вычерчивает знак креста на каменной стене своей будущей могилы, поскольку до последнего мгновения верит, что Творец не для того вывел его из дома неволи, чтобы потом позволить трудам его пойти впустую. И теперь прощаю всем сделанное мне зло, даже и тебе, Петлкалькатль (желаю, чтобы Господь сослал на тебя откровение!). А последние мысли, которые мутят мне жар, слабость и жажда, я направляю своему Отцу и Матери – Христу и святой Церкви, моей отчизне, несчастной Европе и тебе, самая милая моя… Никогда мы не узнаем, кому посылал он свой последний вздох, завершая свои записки собственной кровью отважный Альваро. Какой-то женщине, оставленной в Монтеррее, а может – к упомянутой Тети, которая предпочла смерть от собственной руки расставанию с любимым. Он ведь сознательно не завершил текст. Ему еще хватило сил спрятать записки в сумку. Испанец явно желал, чтобы оно навсегда осталось тайной. 15. Волшебная гора На закате, когда в овраг спустилась глубокая тень, мы похоронили Альваро на дне его скальной ловушки, спрятав скелет под камнями и поставив небольшой деревянный крест. – А это что такое? – вдруг воскликнула Лаура, вытащив из скальной расщелины прямоугольный кусок серебристого металла. Я взял его в руки. Металл был холодным и многократно тверже алюминия, на который походил по плотности. – Скорее всего, какой-то ацтекский амулет, – оценил находку Фруассарт. – Странно лишь, что на нем нет никаких украшений, кроме этой вот золотистой полоски, идущей вдоль всего блока. Давайте оставим его бедняге. – А мне кажется, что гораздо лучше он поможет нам, – сказал я. Ансельмо вопросительно глянул на меня. – Мне пришло в голову, что это может быть упомянутый в дневнике ключ к пирамиде. После этого мы подождали, пока полностью не стемнело, и направились в дальнейший путь. * * * Эта ночь была тяжкой. Нам пришлось идти в темноте по сложной, каменистой и пустынной местности. Воистину, сложно было представить себе кусок земли, более нежелательно настроенной к человеку. В четыре часа утра мы настолько были натружены походом, что все с облегчением приняли предложение отдохнуть в естественном углублении между камнями, тут же пробивались какие-то растения и, о чудо, даже тек маленький ручеек. Мы распределили посты, и я тут же заснул. Но долго поспать мне не удалось. Около восьми утра меня привел в себя шепот Лино, который как раз заступил на охрану. – Старик, ты обязан это увидеть.. Я выглянул из-за камня и остолбенел. Километрах в семи или десяти перед нами, среди слабоскладчатого плоскогорья высилась огромная гора с характерной формой давно погасшего вулкана. Конус шириной в несколько километров частично прикрывали облака, кое-где у вершины были видны белые клочья снега. Но, в отличие от пологих склонов Везувия, стены массива казались невероятно крутыми, практически вертикальными, одним своим видом отпугивающими вероятных любителей скалолазания. В соответствии с описанием Альваро, единственная дорога, ведущая к населенной внутренней части кратера, шла через перевал с северной стороны, и тщательно контролировалась хозяевами. Тем временем рука Лино опустилась ниже, показывая на узкую полосу зелени, вьющуюся у подножия гиганта. – А вот и река! Время, оставшееся до темноты, мы использовали на то, чтобы отдохнуть перед ждущими нас усилиями, а так же на проведение стратегических совещаний. С Фруассартом и Фушероном еще раз мы проанализировали записки Альваро из Монтеррея, копируя для каждого план Тайного Города с такими стратегическими точками как Пруд Аллигаторов, Священная Пирамида, Луг Гейзеров, место взлета и посадки летающих аппаратов, а так же дома ацтекских сановников, расположенные на северном Дворцовом Склоне. Перед самым вечером, собравшись все вместе, м начали обсуждать самые различные варианты наших начинаний. – А не оставил ли отец Гомес каких-либо указаний, как нам действовать после того, когда мы доберемся до Тайного Города? – обратился я к доктору, бывшего свидетелем последних минут Педро. Амбруаз де Лис беспомощно разложил руки. – Нет. И я даже не знаю – почему так. Возможно, он не успел. – А может, он, просто, уже ничего не видел в своих видениях, – предложил Фруассарт. – А не считаете ли вы, благородные господа, что, обнаружив этот дневник, мы уже реализовали большую часть наших предположений, – отозвался Ансельмо. – Мы уже знаем, кем являются наши враги, каковы их намерения, какими силами они располагают. Возможное проникновение к ним в город, прибавлю, что весьма рискованно, в особой степени уже имеющиеся у нас знания не увеличит. Если же сейчас мы пропадем там окончательно, то и все наши предыдущие достижения пропадут впустую. – А я считаю, что наша задача по спасению цивилизации требует проведения большего числа попыток сбора информации, – упрекнул его Павоне. – Что вы под этим понимаете? – спросил Фруассарт. – Я думаю о небольшой диверсии, – ответил тот. – Чтобы хоть немного выровнять шансы, нужно серьезно навредить гадам! Похитить их вождя, уничтожить центральный компьютер, если у них такой имеется. Ну а когда удастся, свистнуть какую-нибудь из летающих тарелок и смыться на ней домой. – Но это же чистейшей воды безумие! – охнул Ансельмо. В глубине души я признавал его правоту, но, будучи командиром, не мог показать этого. – Но как бы мы могли туда попасть? – Фушерон перешел к конкретным деталям, не обращая внимания на стоны моего consigliore.