Это слово наилучшим образом отражало мое состояние. Нам не удалось! Но могло ли хотя бы когда-нибудь повезти? Быть может, если бы у меня были коммандос ХХ столетия, какая-нибудь "грязная дюжина"[33], наши шансы были бы выше… Не было у меня иллюзий и в отношении шансов второй группы. Вершиной мечтаний в данной ситуации было бы пожелание их успешной эвакуации. Если же говорить о собственной судьбе, я утратил всяческие надежды, еще я чертовски боялся пыток, но еще больше опасался того, что не выдержу допросов, что из меня выдавят сведения о группе Фруассарта, об Ансельмо и Лауре… Итцакойотль казался интеллигентным противником, но вот жалости от него ожидать я не мог. Какое-то время я размышлял о том, а что бы я получил, говоря правду. Не думаю, чтобы он мне поверил; любому легче было бы принять версию, будто бы противник взялся из другой галактики или же усвоил тайны черной магии, чем принять к сведению, что его самого нет, собственно говоря, он только лишь тень, жизнь в которую вдохнуло воображение некоего умирающего типа. Когда-то я мог все проблемы пересыпать. В даже самых сложных ситуациях в перерыве конференции или проведения записи мне хватало двух сдвинутых стульев и какого-нибудь шарфика на лицо. Засыпал я мгновенно и просыпался в нужный момент. Теперь же, несмотря на темноту, это умение меня покинуло. Избыток адреналина? Я пошевелился на своей койке. Хотя меня и затянули веревкой, но к кровати не привязали. Извиваясь всем телом, я подполз к стене. Прижал ухо. Тишина. Ни крысиного писка. Чисто ради проверки, я стукнул головой в стену, раз и два… А вдруг рядом сидит кто-то из наших. Я напряженно ожидал отзвука. Мне ответили два кратких стука. Ну да, просто так стучать может каждый. Но тут мне вспомнились уроки азбуки Морзе, которые Лино давал экипажу экспедиции. Я быстро выстучал сигнал SOS. Ответ пришел незамедлительно. КТО? АЛЬФРЕДО ВАЙГЕЛЬ Черт подери – пират-великан жив! ТВОЕ СОСТОЯНИЕ? – выстучал я очередной вопрос. НИЧЕГО, КОГО ЕЩЕ СХВАТИЛИ? ФУШЕРОНА И ДЕ ЛИСА. А КАПИТАН, ЭБЕН, ЛИНО? НА СВОБОДЕ. * * * В течение доброго часа на взлетно-посадочной площадке не было видно какого-либо движения, никакая машина ни прилетела, ни улетела. Сонная бригада, крутящаяся возле одной из летающих тарелок, стоящей возле зданий порта, занималась технической подготовкой к полету; только лишь тогда, когда солнце поднялось над краем кратера, появились два пилота в серебристых комбинезонах и энергично направились в сторону летающего аппарата. В тот же самый момент из опунций на площадку вышел старый индеец в потрепанной шляпе и грязном пончо, спотыкаясь, он неспешно пошел прямо к средине полосы. Тут же охрана обратила на него внимание. Тележка с тремя охранниками развернулась на месте и помчалась за пьяницей. Тот, похоже, сориентировался, что грозит, потому что быстро, даже слишком быстро для пьяного, развернулся и, теряя шляпу, метнулся в ближайшие заросли. Погоня за ним показалась ацтекам с повозки замечательным развлечением, вместо того, чтобы стрелять в грязнулю, они гнались за ним, вопя от веселья. И даже когда уже начали стрелять, целились так, чтобы промахнуться. Тележка проехала ограду из опунций и углубилась во фруктовой роще, где выращивали похожие на яблоки zapoty и большие, чем те, mameje; здесь же росли авокадо и capulines. В конце концов, охранникам надоела погоня по неровному грунту, так что они пальнули в пьяницу из парализатора. Ноль реакции! Чудо!? (Откуда было им знать про серебристую верхнюю одежду, не пропускающую электрические разряды, спрятанную под грязным пончо Мигеля?). Чтобы поменять имеющееся оружие на газометы, у них не было времени – спрятавшиеся среди широких ветвей европейцы свалились на них, будто зрелые плоды. Фруассарт закинул петлю на шею первого из ацтеков, второго оглушил палкой Павоне, а третьего Эбен просто раздавил своими руками. Минуты через три-четыре тележка, везущая индейца-пьяницу и сопровождавших его серебристых охранников, вновь очутилась на взлетной полосе. Трое Серебристых казались весьма заняты пленником; они не обращали ни малейшего внимания на исходящее из радиостанции кваканье по-ацтекски. Ехали они дугой, по краю площадки, приближаясь к топливным резервуарам. Проезжая мимо них на скорости, наиболее крупный из охранников, с необыкновенно темным, как для индейца лицом, выкинул приличных размеров пакет, который упал среди труб для перекачки топлива. Кто-то очень наблюдательный мог бы заметить горящий шнур, выступающий из этой "посылки". Тележка завернула и, направившись поперек взлетной полосы, очутилась возле уже готовой к взлету машины. Вопли в радиоприемнике сделались совершенно оглушительными. Два пилота, находящиеся уже в средине летающей тарелки, выглянули из кабины. И в то же самое время из низких, встроенных в каменную стену зданий, где, по-видимому, размещался гарнизон, высыпали ацтеки в серебристой униформе. В этот миг раздался первый, пока что небольшой взрыв. Его отзвук через несколько мгновений многократно усилился по причине эхо внутри кратера. Разорванный трубопровод встал в огне. Пожар распространялся молниеносно, заполняя долину желто-черным дымом. Завыли сирены. На миг все было охвачено нерешительностью, словно бы ацтеки не знали, то ли сконцентрироваться непослушной командой тележки, то ли заняться гашением пожара. Колебание стало причиной смерти двух пилотов, в которых выстрелил из автоматических пистолей производства недавно упокоившегося Идриса. Через минуту дым уже окутывал большую часть взлетно-посадочной площадки. Наша четверка смельчаков тем временем вскочила вовнутрь тарелки. – А ты умеешь на этом летать? – спросил у Лино Фруассарт, обеспокоенный множеством бортовых приборов. – Я могу водить все, что движется, за исключением осла, – засмеялся Павоне и начал осматривать пульт управления. Здесь описание Альваро из Монтеррея оказалось практически непригодным; испанец всего лишь раз пролетел в небе в качестве пассажира, так что о функционировании тарелки знал не больше Лино после двухминутного визита в кабине во время сражения за "Генриетту". Правда, розеттинцу удалось локализовать систему саморазрушения и разбить выстрелом устройство, которое сам он считал за модуль связи, позволяющее уничтожить воздушное судно с базы, но как он мог поднять это чудо в воздух? Чисто по подсказкам интуиции? Для европейца большинство здешних иероглифов выглядело одинаково. Лино нажал на несколько кнопок и поднял какой-то рычаг вертикально. Тарелка закрутилась, словно юла. Мужчины потеряли равновесие. Мигель даже нос себе разбил. – Ой, прошу прощения, конкретно этого я в виду не имел! – воскликнул кандидат в пилоты. – А вот пристегнитесь-ка этой вот упряжью! Дыма на взлетно-посадочной площадке становилось все больше; черно-золотые языки пламени начали лизать стены резервуара, с грохотом взорвались ближние сараи. – Бежим, пока здесь не начался ад, – подгонял Гаспар. – Да я же делаю, что могу, – бормотал вспотевший Лино. – Только нужно проработать парочку вариантов. Тут тарелка сделала несколько подскоков, словно пытающаяся взлететь курица, и неожиданно все двигатели замолкли. Какое-то время машина еще катилась по инерции, таранила ограду и застряло в зарослях опунции будто перекосившееся в одну сторону сомбреро. Негр с индейцем побледнели. – И что теперь? – спросил Фруассарт. – Ну, раз никак не удается взлететь, придется бежать пешком, под прикрытием дыма. Но плотность дыма существенно уменьшилась; из того, что было видно в иллюминаторы, пожарные расчеты эффективно боролись с огнем. Пожар перестал распространяться. Не случилось и ожидаемого взрыва резервуара с топливом. В то же самое время несколько боевых повозок стало близиться к обездвиженной тарелке. – Открывайте люк! – воскликнул Эбен. – Быстрее! – Не могу! Все заблокировано! Сволочи! Как они это сделали на расстоянии? Отчаявшийся Павоне, словно обезьяна в джакузи, дергал за все рычаги, бил кулаками в устройство, и неожиданно это принесло какой-то результат: раздался скрежет, затем нарастающий грохот, и весь воздушный корабль начало трясти. Пассажиры подъехавших тележек спрыгнули с них на землю и упали, прижав лица к плитам площадки. – Ты чего наделал? – кричал Гаспар. – Блииин! Не знаю! Тем временем, грохот перешел в совершеннейшую какофонию. С левой стороны, из-под задравшейся вверх части окружности захваченной тарелки в небо взлетела серебристая сигара. Сила реакции была настолько большой, что неподвижный аппарат еще раз закрутился, словно кастрюля, в которую попала пуля. Добрых несколько секунд крутящаяся тарелка рубила кактусы и катилась по камням. Нечеловечески стонал материал корпуса и обшивка. А ракета полетела в небо. Вот я выстрелил Господу Богу прямо в глаз, подумал розеттинец, следя за сигарой. Только до стратосферы снаряд не долетел, сразу же над кратером он выполнил изящный пируэт и завернул. – В нас грохнет? – довольно-таки спокойно спросил Эбен. – Если в ней имеются термодатчики, то, скорее всего, нет. И действительно. Ракета выбрала источник огня. И вот тут резервуар рванул. Потоки горящего топлива залили плиты взлетно-посадочной площадки, охватили хозяйственные и вспомогательные постройки. Команды с тележек тут же начали убегать от реки огня и спасать остальные машины. Но тут со страшным грохотом взорвался один из боевых "треугольников". – Яхууу! – восторженно заорал Лино. – Это мы им неплохой бардачок тут устроили! Прижав лицо к окошку, Фруассарт внимательно следил за тем, а не достанет ли огонь и их. Пока что на это не было похоже. Но точно так же никакая сила не была в состоянии открыть, разжать или расколоть броню корабля, который пленил их, словно раковина – драгоценную жемчужину. Несмотря на чудовищные разрушения, ацтеки усмирили пожар за полчаса. А потом, со всех сторон, заслонившись прозрачными коконами, они начали приближаться к виновникам случившегося. – Ничего не могу сделать! Ничего не могу сделать! – с бессильной яростью кричал Павоне. Фруассарт, как и обычно, сохранял спокойствие. Аравак погрузился в свойственную себе кататонию. Зато Эбен, который, обычно, не сильно-то проявлял эмоции, не выдержал и начал грозить приближающимся врагам: – Ну, идите-ка сюда, грязнули! Увидите, как дорого продают свою шкуру добрые христиане! 17. Долина тревоги Игра в перестукивания с боцманом Вайгелем долго не продолжалась. Заскрежетал механизм двери, и я, как можно скорее, перекатился на средину мата. Плафон разгорелся желто-зеленым светом. Вообще-то я ожидал визита Итцакойотля, но появилась лишь пара ацтекских охранников, выглядящие чуточку получше тех, каких я встречал раньше, по крайней мере, от них так не несло местной самогонкой. Распутав мне ноги, они вытащили меня из камеры и повели по коридору, более чистому и лучше освещенному, чем все виденные мною раньше. Технические устройства здесь функционировали тоже намного лучше, переборки между коридорами раздвигались тихо, возможно, не совсем так, чтобы заметив нас, но, скорее всего, они реагировали на поднятие старшего из церберов знака его власти. Более всего он походил на какую-то смесь бердыша с булавой, законченную гребнем из нефрита. После нескольких крутых поворотах и последних врат, перед которыми стражник поднимал свой знак целых три раза, перед нами открылась овальная комната, где было множество глубоких ниш, в которой в центре стоял гладкий и темный, словно ониксовая плита, стол в форме миндального ореха. Стенки ниш оставались темными, гладкими, сами ниши походили на свод в планетарии. Через мгновение после нашего прихода сочащийся из невидимых источников слабый пурпурный свет окрасил весь свод помещения в нежно-розовый тон, в который, перед самым восходом, окрашивается небо. За столом я заметил два неподвижных силуэта мужчин в длинных плащах. В тот самый момент, когда я очутился на полпути к столу, словно на оперной сцене, их окружил световой круг. Это они меня спецэффектами хотят удивить, словно желторотого пацана, – мелькнула мысль. Тем временем стражники подбили мне колени, пытаясь, несмотря на мое сопротивление, заставить меня пасть ниц перед мужчиной в плаще из птичьих перьев, стоящим рядом со скромно одетым Итцакойотлем. Впрочем, в глаза бросался не только контраст в одеяниях обоих ацтеков. У ученого было округлое и, в принципе, довольно честное лицо индейца из прерий. Желтоватая кожа и выступающие скулы заставляли искать его предков среди азиатов, тысячелетия назад пришедших в Америку через Берингов пролив, а вот "пернатый" выглядел представителем совершенно другой, аристократической касты; он походил на какую-то голливудскую звезду среднего поколения, принятую на роль СуперВиннету. Рослый силуэт, великолепный профиль, черные, словно вороново крыло, волосы. Тут у меня не было никаких сомнений: передо мной стоит сам верховный жрец и вождь ацтеков, Петлалкалькатль, правнук Человека без Имепни. – Встань, европеец, – произнес вождь ацтеков по-испански, с сильным акцентом nahuatl, отправляя жестом стражей, которые, покорно склонившись, отступили в свои каверны. – Как видишь, ты очутился в преддверии богов. – Для меня это, скорее, походит на центр всего вашего города, на центр управления, из которого убрали все инструменты, Великий Петлалкалькатль, – ответил я с куртуазностью, которая в любой ситуации не могла повредить. То, что я знаю его имя, похоже, жреца удивило, но он не показал этого по себе. – Говоришь, убрали все инструменты, – сказал он. – Ошибаешься, они всегда здесь были – гляди! Он подошел и двумя руками коснулся стола. Тут же мертвая до сих пор столешница загорелась радугой цветов и рисунков, превращаясь в удивительную консоль управления, как мне казалось, городом-государством: сразу же появились десятки кружков, ромбов, треугольников, небольших экранов и темных точек, которые могли служить кнопками с неизвестным назначением. Верховный жрец пошевелил ладонью, и бледно-розовая чаша над нами потемнела и превратилась в огромную карту неба (тут мне вспомнились видения отца Гомеса). Вождь закрутил пальцами, и теперь весь этот зодиак[34] начал кружить, словно во время проекции в крупном планетарии. У меня не было времени наслаждаться картинкой. Тем более, что очередное легкое прикосновение большого пальца к столу превратило космос в панорамный образ кальдеры вокруг пирамиды (выходит, крысы перегрызли не все кабеля). Тут я увидел всю Циболу в свете наступающего дня – поселение бедненькое, но живучее. Я мог видеть людей, поднимающихся ото сна на террасах; женщин, стирающих в каналах белье и готовящих завтрак; караваны поставщиков, стекающиеся с перевалов на базарную площадь; еще я заметил на поле игры в священный мяч группу молодых людей, которые, с деревянными дубинками в руках обучалась искусству сражаться в рукопашную. Живая картина позволяла видеть и фруктовые рощи, расположенные на внутренних склонах кратера, и обнаженные скалы. Разделительная способность и насыщенность красок были настолько совершенными, что можно было буквально почувствовать дуновение ветра. Сам я с легкостью распознавал среди скальных обломков желтоватые жилы серы, зеленоватые полоски меди и вспышки кристаллического кварца. Понятное дело, что недавнего владельца сети экспериментальных проекционных залов по всей Европе (синерамных, голографических и т. д.) это чудо техники особо не удивило, разве что его присутствие и прекрасное функционирование в подземельях доисторической пирамиды. Впрочем, Петлалкалькатль не оставил мне много времени на рассматривание пейзажа. – Достойный Итцакойотль сообщил мне, будто бы ты родом не из этого мира, – сказал он. – Твои деяния свидетельствуют в правду данного тезиса. А какова правда? К этому вопросу я был готов. – Достойный Итцакойотль не ошибается, – спокойно ответил я. – Я не из этого мира. Ацтеки не выдали своего изумления, но у верховного жреца блеснули глаза. – Ты прибыл со звезд? – Нет, из будущего. Они вновь обменялись взглядами, после чего Итцакойотль порицающим тоном сказал: