Как же тут сложно. Хорошо хоть цены не меняются никогда. Постепенно все вспомню и освоюсь. — А нельзя кассирше просто перечислить, что хочешь взять, — с надеждой спросил я, — а она сама посчитает? — Цену ты всё равно должен ей назвать, батоны бывают разные: по 13 копеек, по 18, по 25. Чёрный тоже разный: по 16 копеек, по 18. Есть еще серый хлеб. Есть белый буханка. Это просто, — успокоила она меня. Мы закупились в булочной и пошли дальше. Бабушка без конца встречала знакомых. С кем-то просто здоровалась. С кем-то останавливалась переброситься парой слов. Наконец-то мы дошли до дома Никифоровны. Бабуля уверенно вошла в калитку. Я за ней. Навстречу к нам выбежал небольшой тёмно-коричневый пёсель, дружелюбно лая и радостно повизгивая. Двортерьер на коротких ножках Эльвиру явно знал. Он подбежал к ней, кланяясь на ходу и отчаянно виляя хвостом. Увидев меня, он, также лая и повизгивая, подбежал ко мне, обежал вокруг и понесся обратно к бабуле. — Чапа, Чапа, — приговаривала она. На шум из дома вышла женщина, возрастная, седая, среднего роста, полноватая. Неулыбчивая и строгая. — Привет, Эля. Заходите, — сказала она и кивнула мне головой. — У меня как раз пироги скоро поспеют. Я вошел за Эльвирой в темные сени. Сразу захотелось включить свет. Я огляделся в поисках выключателя. Нашёл, пощелкал. Тишина. В смысле, темнота. Тоже, что ли, лампочка перегорела. Заметив мои манипуляции, бабуля обратилась к подруге: — Есть у тебя лампа новая? Пашка починит сейчас свет. — Была где-то. Вы проходите, — ответила Никифоровна и ушла в хату. Мы прошли в кухню. Типичная изба, усмехнулся я про себя. Похожее, как у нас, расположение комнат, только средняя стена была немного сдвинута в другую сторону. Здесь кухня и одна из спален были меньше, чем две комнаты на другой половине избы. Мы с бабушкой присели за стол. В хате пахло домашней выпечкой. Вскоре Никифоровна принесла лампочку, и я пошел в сени. На дворе стоял день. Я положил новую лампу на подоконник. В маленькое окно проникало совсем немного света, но его хватило, чтобы при ближайшем рассмотрении заметить, что карболитовый патрон треснул. Я взял его в руку, чтобы выкрутить лампу, но патрон частично рассыпался у меня в руках. Причем лампочка осталась висеть на каких-то соплях. Оставлять всё как есть было нельзя. Я с усилием выкрутил лампу, окончательно доломав патрон. Куски его и старую лампу я принес на кухню и положил на стол. — Перегрелся видимо, — сказал я. — Новый патрон нужен. Я взял старую лампу, крутил, крутил, ничего не понял: лампа как будто покрылась туманом изнутри. На цоколе была чёрная метка. — Патрона у меня нет, — сказала Никифоровна. — А где лампа новая? Я забыл про неё. Пришлось встать и принести. — Сейчас чай пить будем, — сказала Никифоровна, вставая. Она унесла лампы и патрон, и вернулась с тремя одинаковыми чашками и тремя блюдцами. Поставила их на стол. Эльвира принялась их расставлять, по-хозяйски взяла заварник и разлила по чашкам заварку. Тем временем Никифоровна достала из печи пироги. У меня уже давно слюнки на них текли. Никифоровна каждый смазала сливочным маслом, переложила в корзинку застеленную льняной салфеткой и торжественно поставила корзинку на стол. Мы сидели за столом и потягивали чай маленькими глотками. Пироги были ещё очень горячие. Я взял один и положил себе на блюдце, чтобы остывал. — Знаешь, как обидно, — продолжила разговор с бабулей Никифоровна. — У меня никого нет, мне хапать добро не для кого. Я взяла себе одни сапоги и хожу в них четвертый год. Ну сколько мне одной надо? А они же мешками несут! И всё-то у них сходится. Я взглянул на нее. Глаза у неё были сердитые. — Ты уже на пенсии. Может, хватит работать? Сама же говоришь, сколько тебе одной надо? С кем ты там воевать собралась? — Да не собираюсь я ни с кем воевать. Обидно просто. Семьи у меня нет. Себе одной столько не надо. Что мне, спекуляцией заниматься? Как они? — Боже упаси! Посадят ещё. Помогаешь своим и ладно. Мы ещё немного посидели, думая каждый о своём. — А ваша база районного или областного подчинения? — спросила вдруг бабушка. — Да, ладно тебе, Эля, — всполошилась Никифоровна. — Бог с ними. Говно не трогаешь, оно и не воняет. Бабуля молча кивнула. Я мало чего понял из услышанного, но и не особо вдавался. Ну, ворует кто-то. Везде и всегда воруют. У меня в голове сидел только один вопрос: о подработке. Ну, ещё об экзаменах. Но о подработке больше. — Ба, а как зовут Никифоровну? — спросил я тихонько, когда та вышла ненадолго из кухни. — Тебе зачем? — удивилась бабуля. — Да, подработку я хотел бы какую-нибудь найти на пару часов после школы. Спросить хочу, может у них на базе что есть? — Анна её зовут, — также тихо ответила мне бабушка. Вернулась хозяйка, положила на стол бабулин мешок, уже полный. Гречки насыпала, догадался я и решил брать быка за рога. — Анна Никифоровна, — вежливо-вежливо обратился я к ней. — Не могли бы вы мне помочь устроиться к вам на базу каким-нибудь подсобником на пару часов в день или на выходных? Никифоровна удивлённо уставилась на меня, потом взглянула на бабушку. Та небрежно пожала плечами, типа, ничего не знаю, пусть делает, что хочет. — Тебе учиться надо, — начала отговаривать меня Никифоровна. — Чтоб начальником стать. — Так одно другому не мешает, — улыбаясь ответил я. — Как говорится, хочешь жить, умей вертеться. — Ага. Только башку не сверни, — ответила Никифоровна. Я уж подумал, что это она меня так послала. А она вдруг и говорит: — Я спрошу у заведующего. — Спасибо! — обрадовался я. — Я не подведу. — Не за что пока, — ответила она мне и переключила своё внимание на Эльвиру. — С ботинками помочь не могу. Только сапоги есть его размера. — Какие сапоги? — заинтересовался я, представляя себе мужские зимние кожаные сапоги на молнии. — Хорошие. Бурки, — ответила Никифоровна и вышла из кухни. Ждал я с нетерпением, хоть и не помнил, точно, что это за модель такая. — Я их на пять бутылок коньяка армянского выменяла, — сказала она, вернувшись и с гордостью ставя на стол нечто, завернутое в пелёнку. — Он мне денег хотел за коньяк дать, а я ему говорю: что мне твои деньги? Вот он и принёс. Размер не мой. А так бы сама носила. Никифоровна развернула пелёнку и явила свету не то сапоги, не то валенки с кожаными калошами. Где-то я такие видел. А, вспомнил, Моргунов-Бывалый в «Операция Ы» в таких ходил. Я был в шоке. Даже не спросил, кто это «Он», который мне так удружил. Но по тому, как бабушка восхищённо выдохнула, я понял, что к этим буркам надо присмотреться. Я взял в руки правый сапог. Белый тонкий войлок был очень мягкий. Широкое голенище не сплошное, как у валенок, а сшито из нескольких кусков, швы уплотнены кусками кожи в цвет коже на ступне. То, что мне издали показалось галошами, оказалось кожаной деталью цельного сапога. Внутри оказалась белая толстая меховая подкладка. — Лямка, — гордо прокомментировала Никифоровна. Я не понял, что за «лямка», но бабуля удовлетворенно поцокала языком. — Меряй, — приказала она мне. Я надел сапоги. Свободные, особенно в голенище. Но под загнутым верхом оказался ремешок, которым можно было затянуть сапог вокруг голенища. В целом, бурки оказались удобными. А уж по сравнению с моими деревянными, вымоченными в реке ботинками на шнурках, так просто шикарные. — И сколько стоит такая прелесть? — спросил я. — Двадцать пять рублей давайте. Хватит, — махнула рукой довольная Никифоровна. — Не буду же я на вас наживаться. — Спасибо, Ань, — бабушка была прям растрогана. — Очень выручила. — Можно я в них сразу пойду? — спросил я. — Иди, конечно, — ответила бабуля, доставая деньги: четвертак и пятерку за гречку. Никифоровна выдала ей на сдачу: два рубля, мелочи и пирожков. Бабуля собрала деньги, пирожки, взяла мои старые ботинки, связав их за шнурки. Я взял мешок с гречкой и из сеней наши сумки с мясом и хлебом. Мы попрощались с Никифоровной и пошли домой. Время было обеденное. Хоть мы и перекусили у Никифоровны пирожками, я почувствовал голод. Уж больно долго шли, останавливаясь все время на разговоры. Когда бабушка в очередной раз остановилась перекинуться парой слов с каким-то дедком, я почувствовал раздражение. Но вдруг услышал от него: — Что же вы, батенька, не здороваетесь? Я посмотрел на деда. Блин! Как неудобно получилось. — Демьян Герасимович! — воскликнул я. — Простите великодушно. Я не узнал вас без халата. Демьян рассмеялся. — Бывает, бывает, — сказал он, улыбаясь. — А самочувствие как? Вспоминается что-нибудь? — Да, вот, увижу что-то или кого-то, то сразу как будто и вспоминаю, — ответил я. — Так-так, — сказал доктор. — Во вторник я жду вас к себе на приём. — Конечно. Сразу после школы я у вас, — заверил я его.