Так, о чем это я, школа. Надо посмотреть расписание на завтра. Прошедшая неделя в дневнике была заполнена, а следующая пустая. Я решил расписать бабулин паркер. Заодно дневник заполнить. Почерк у меня был из прошлой жизни, не имеющий ничего общего с Пашкиной каллиграфией. Ну что ж, буду всем говорить, что, падая с моста малость повредил правую руку: запястье потянул и сустав большого пальца выбил. Типа, писать трудно, хорошо, хоть так получается. Для начала сгодится. А там может все забудут, какой раньше почерк был. Кому какое дело до простого школьника. Завтра намечались два урока Физры, Алгебра, Геометрия, Литература и Рус. яз. Вторник — Французский… О, вот это попадос! Я английский учил. По-французски могу сказать только «Пардон муа». Но как это пишется и что означает знаю только приблизительно. — Ба! — бросив всё, вбежал я в кухню. — Ты какой язык учила? — Английский, французский, немецкий и латынь, — испуганно отрапортовала она. — Как это? — не поверил я. Бабуля неопределённо пожала плечами. — Серьёзно? Ты три иностранных языка знаешь? Это где ты так училась? — В нынешней западной Белоруссии. На самом деле, я ещё польский знаю. — Ты не перестаёшь меня удивлять, — восхищенно признался ей я. — С французским у меня беда. Поможешь? — А что у тебя с ним? — Я его не знаю. — Как не знаешь? Мы же с тобой разговаривали. И много. — Ба, забудь. Жизнь разделилась на «До» и «После». — О чём ты? — не поняла меня бабушка. — До падения с моста и после него, — пояснил я ей и вдруг вспомнил про мать. — А который час? Нам на вокзал не пора? Ходики у бабули в комнате показывали без четверти полночь. — Поезд в 1-28. Идти 20 минут. В час лучше уже выйти. Через час и 15 минут выходим, — решил я. Спустя час бабушка пошла одеваться. Я был одет. Поискал в сенях мужские рукавицы, но не нашёл. Это плохо. Если с вокзала 20 минут тащить что-то тяжёлое, руки задубеют. Я вернулся в хату. — Ба, найди, пожалуйста, любые рукавицы на меня. Я свои где-то просёмал. Бабуля вскоре подала мне пару ношеных пуховых варежек. — О, отлично, — обрадовался я. Мы вышли в ночь. Город спал. Было так тихо, что хруст снега под ногами был слышен на всю улицу. Бабушка спешила, похоже, нервничала. Я предложил ей свой локоть, она взяла меня под руку. До вокзала мы дошли без приключений. Когда мы подошли к одноэтажному зданию вокзала, она сказала. — Поезда у нас стоят всего две минуты. Надо у вагона уже стоять, когда поезд придет. — Хорошо, не волнуйся, — ответил ей я. — Всё будет хорошо. Мы обошли здание вокзала, прямо за ним были пути. Перрона не было. Слева хорошо был виден яркий прожектор. Это поезд уже подъезжал. Я увидел у здания вокзала смотрителя в форме и подбежал к нему уточнить, где примерно будет пятый вагон. Он подсказал мне, что лучше пройти вперёд. Я вернулся к бабуле и повёл её под руку вдоль путей. Она несколько раз поскользнулась, хорошо, что держалась за меня. Поезд подъезжал, издали уже слышен был стук колёс. Бабушку охватило волнение, которое передалось и мне. Мы завороженно смотрели на подъезжающий поезд. Дизель у тепловоза и так очень шумный, а как состав начал тормозить, так вообще, скрежет металла, казалось, разбудит весь город. Мимо проехал тепловоз. Я искал глазами номера вагонов, пытаясь понять, откуда считать пятый вагон, с головы или с хвоста состава. Нумерация началась с единицы. Мы смотрели на проезжающие мимо нас вагоны и шли вперёд. Наконец, поезд остановился. Только в некоторых вагонах открывались двери. Похоже, этот полустанок у пассажиров не очень популярен. Вот в пятом вагоне открылась дверь. Пол вагона оказался очень высоко. Проводница протерла поручни, и мы увидели маму, готовящуюся на выход. Она волокла за собой и перед собой несколько мешков. Я принимал их один за другим и бросал прямо на землю. Меня удивили короткие серые войлочные боты а-ля «прощай молодость» у матери на ногах, маячившие на уровне моих глаз. — Это за эти сапоги вы отдали пятьдесят пять рублей? — спросил я удивленно, взглянув на бабулю. Мать начала спускаться, я подал ей руку. — Аполлинария! Где новые сапоги? — вместо здрасте спросила бабушка у дочери, моментально включив «режим депутата». Мать спустилась и принялась было что-то говорить бабушке в своё оправдание, но тут сверху раздался голос проводницы: — Ребенка примите! — возмущенно потребовала она, держа над ступенями за подмышки кроху в цигейковой серой шубе на вырост, войлочных сапожках и пуховой белой шапке. Я быстро приподнялся на пару ступеней, обнял одной рукой малышку и спустился с ней на землю. Дверь вагона закрылась. Ещё несколько секунд мы стояли возле вагона. Поезд тронулся. Ну и дела! У меня на руках малышка, которая сама не ходит. Большой мешок с чем-то и два мешка среднего размера. И такси здесь нет. Я огляделся. Ну должны же хоть какие-то частники поезд встречать! Никого. Поезд ушёл. Несколько пассажиров, приехавших этим же составом, уже давно рванули по домам. Мы одни стояли у путей. — Здравствуй, мама, — только и сказал я. Могла бы уточнить, что её надо с машиной встречать. Или хотя бы с санками. Ругаться с ней было сейчас бесполезно. Надо думать, как домой попасть. — Бабушка, иди в здание вокзала, будешь сторожить мешки. Мы с мамой возьмём ребёнка и один мешок поменьше и пойдём домой. Я вернусь и второй ходкой перенесу оставшиеся мешки. На одной руке у меня было дитя. Другой рукой я взял большой мешок и понёс его к вокзалу. Женщинам велел взять мешки поменьше и нести за мной. Вокзал оказался закрыт. Этот чел в форме встретил поезд и с чувством выполненного долга пошёл спать. Я молотил в двери рукой. Потом ногой. Я кричал. Он, наконец, открыл. Обматерил и пригрозил милицией. Мне было пофиг. У меня на руках две бабы, мешки и младенец. — Доброй ночи, — решительно сказал я ему и ломанулся в здание вокзала. — Эта женщина посидит у Вас минут сорок-час, пока я не отнесу домой ребёнка и не вернусь за ней и вещами. Бабушка протолкнулась за мной. Смотритель, конечно, не хотел никого видеть на вверенной ему территории, но мы были уже здесь. — Ба, садись и жди меня, — сказал я бабуле, показывая на тройные откидные деревянные кресла с подлокотниками. — Я постараюсь как можно быстрее обернуться. А вам от всей души большое человеческое спасибо, — пожал я руку смотрителю свободной рукой. Мать держала уже в руках один из мешков. Я пересадил на другую руку малышку и стремительно направился к выходу. За спиной раздались приглушенные ругательства. Пуская ругается. Лишь бы бабулю не выгнал. Мороз крепчал. А на малышке не было шарфа. Не было варежек. Господи, Аполлинария! Как Пашка выжил с такой матерью? Мы ещё не продвинулись ни на сантиметр к дому, а у меня уже затекли руки. Малышке было неудобно у меня на руках. Она похныкивала, к счастью пока не сильно. Но я чувствовал, что это ненадолго. Я шёл быстро, как мог. Мать за мной не поспевала. Но я знаю, где лежит ключ от дома, сам хату открою. Пока малышку раздену, мама уже дойдёт. Но как только мать перестала маячить рядом, Аришка испугалась и начала плакать в голос. Наорётся сейчас на морозе, опять заболеет. Пришлось остановиться, подождать, пока мама нас догонит. Она запыхавшись тащила мешок и на ходу пыталась говорить малышке что-то успокаивающее. Наконец, мы свернули на нашу улицу. Я обрадовался, сделал последний рывок и, потеряв бдительность, поскользнулся с ребёнком на руках. Как я летел! С высоты своего роста на спину. Малую держал на вытянутых руках. Её только тряхануло, но она очень испугалась и орала так, что пришлось матери бросить мешок и взять её на руки. Она спросила: — Как ты? Я кивнул головой, мол, живой. И она пошла с ребёнком в сторону дома. Я полежал некоторое время, ловя ртом воздух. От удара у меня перехватило дыхание. Потом очухался немного, поднялся, взял мешок и побрел домой. В палисаднике столкнулся с мамой, она шла мне навстречу. — Ты куда? — спросил я, сильно удивившись. — Тебя искать, — ответила она. — Что ты так долго? — Всё нормально, — успокоил ее я. — Иди к малой. Поставив мешок у входа на кухню, я пошел сразу обратно на вокзал. Спина побаливала. Отбил, наверное, себе что-то. Только этого не хватало. Налегке дорога до вокзала показалась короче. Бабушка ждала меня в здании. Я взвалил большой мешок на плечо, а тот, что поменьше, взял в руку. Бабуля шла сама, я переживал, чтоб она не поскользнулась. Пожилые если падают, то с последствиями. Но всё обошлось. Мы благополучно добрались до дома. Я бросил мешки там же, в кухне у входа. И сел на сундуке в сенях. Раздеться не было сил. — Что с тобой? — спросила бабушка.