— Винтик! Голос! — скомандовал я. Пёс наклонил голову как попугай и с интересом смотрел на меня. — Голос! Винтик! Голос! — надрывался я. Но всё было бесполезно. Это чудовище молчало. — Ивлев, ты что делаешь? — услышал я сзади удивлённо-возмущённый женский голос. Оглянувшись, я увидел нашу школьную медсестру. Рядом с ней стоял хозяин дома то ли Александр Викторович, то ли Виктор Александрович. Блин, она что, его жена? Вот чёртов городишко. — Здрасте, — только и смог проговорить я. — Чего тебе? — спросил хозяин. — Виктор Александрович, — взял я себя в руки. — свёрток чужой вчера где–то просёмал. Бумажный такой, шпагатом перевязан, — показал я руками примерные размеры. — Александр Викторович, — поправил он меня. — Пойдём. — Может, я тут подожду? — предложил я, вспоминая вчерашнее знакомство с Винтиком. — Не ссы, казак, атаманом станешь! — подначил меня хозяин, и я зашёл за ним во двор. Хозяйка закрыла на стальную петлю калитку. И прошла вперёд нас в дом. — Наташ, — сказал супруге хозяин, — а я тебе говорил, он не мог ниоткуда их притащить. А ты всё, соседей обокрал, соседей обокрал. Он подмигнул мне. Вышла хозяйка. — Вот, тут немножко Винтик их помял, — она подала мне две банки сгущенки и две банки тушёнки со следами от собачьих зубов. — О, нашлись, спасибо, — обрадовался я и попытался распихать банки по карманам. — Ну что ты делаешь, Ивлев, — остановила меня Наталья и скрылась в доме. Мы с хозяином остались стоять на крыльце. — Эта тётушка, которой вы скорую вчера вызвали, — сказал я, пытаясь чем-то заполнить повисшую паузу, — оказалась женой нашего НВП-шника. — Надо же, — ответил он. Вскоре вышла Наталья и дала мне тряпичную авоську. — Ой, спасибо, — поблагодарил я, складывая в неё банки. — Я верну. — Иди к мамке, — сказала, усмехнувшись Наталья. — Шляешься допоздна. — До свиданья. Ещё раз, спасибо, — помахал я им авоськой и, опасливо оглядываясь на Винтика, вышел со двора на улицу. Ну хорошо. Один вопрос решился. А то так неудобно было перед женщинами. И я в хорошем настроении припустил домой. Всё хорошо, что хорошо кончается. — Всем привет! — поздоровался я со своими девчонками, гордо выкладывая на стол банки с заметными отметинами гигантской челюсти. — Что это с ними? — прошептала мама. Бабушка взяла в руки одну из банок. — Не иначе, на медведя нарвался, — усмехнулась она. — Садись есть. — Нет, давай я на чердак слажу, пока не забыл, — есть хотелось жутко, но воспоминание, как малая навернулась с кровати приободрило. — Вдруг там кроватка есть! Как ни странно, отговаривать меня не стали — видимо, сами теперь побаивались. Бабуля повела меня в гостиную, и показала пальцем на потолок: — Вон он, люк. Тащи лестницу из сарая, иначе никак! Люк оказался в углу, практически закрашен. Не зная где он, и не увидишь. И хорошо, что в углу — есть куда лестницу приставлять. А то вряд ли тут стремянка найдется. Лестницу припер из сарая в коридор — оказалась очень тяжелой. Там же в коридоре меня остановила бабуля, встав на пути грудью: — Куда, ирод? Она же вся в паутине и какашках мышиных! Пришлось подержать на весу, пока мокрой тряпкой оботрут каждую ступеньку. Затем, когда дотащил из последних сил и приставил к стене, вспомнили, что нужен фонарь. Бабуля притащила свой трофейный, полез по лестнице вверх. Уперся руками, но люк поддаваться не пожелал. — Как следует дави, его сто лет не открывали! — порекомендовала бабуля. В голосе явно слышалось опасение — что хилый внук сейчас пожмет плечами, да и сдастся. Но я сдаваться не собирался — появился азарт, почувствовал себя Индианой Джонсом. Это же сколько десятилетий никто на чердак не лазил! Меня с этой лестницы теперь не согнать! Навалился руками — не пошло. Встал на ступеньку повыше, и задействовал плечо — сработало. Правда, люк вылетел на крышу, как пробка из бутылки, а я едва с лестницы не упал. В последний момент сохранил равновесие. Вцепился в лестницу, как клещ, перевел дух в облаке опускающейся с чердака пыли. Три раза чихнул. — Горе ты луковое! — покачав головой, сказала бабка, вместо сочувствия. — Начинаю понимать, почему Пашка на мост пошел топиться! — пробормотал я себе под нос, стараясь, чтобы бабка не услышала. Пыль на чердаке решительно была вместо воздуха. Поднялся всего на три ступеньки, а уже чихнул раз пять, чуть фонарик не выронил. Но все же удержал раритет и включил. После чего присвистнул, увидев, что там: — Нифига себе! Глава 22 Среда, 17.02.71 г. Около большого дома на Первомайской улице. Чердак оказался знатный — под три метра в высшей точке. И просторный. Запросто можно комнату метров в двадцать квадратных соорудить. А мы там ютимся внизу, как тараканы. Что мне, так и спать дальше в гостиной? На каникулах можно соорудить винтовую лестницу, и получится у меня крутая спальня в стиле лофт. Правда, если не утеплять, то спать в ней можно только когда потеплеет. И где я найду мансардное окно в Советском Союзе, чтобы не протекало? А без него придется в темнотках прозябать. Хотя — можно провод провести наверх и лампочку повесить. — Что там? — спросила бабуля с любопытством. — Пусто там! — решительно ответил я, повертевшись на лестнице во все стороны, вернул люк на место, и начал спускаться. На самом деле соврал — кое-что я там приметил в уголке. Стопку книг, и что-то, что вполне может оказаться иконой. Но про это я бабке ни слова не скажу. Хватает ума в моем возрасте понимать, что члену Коммунистический партии СССР не стоит показывать то, что может оказаться религиозной литературой вкупе с иконой. С нее станется потребовать все сжечь или выкинуть на мусорку. А там могут быть такие раритеты! Так что нужно выждать момент, когда бабки дома точно не будет, да подняться туда еще раз. Пять минут спустя, когда гостиную привели в порядок, я умылся и дорвался до еды. Мне наложили полную миску рисовой каши красного цвета. — Что это такое? — удивился я, принюхиваясь. — Рис со свеклой. — пожала плечами бабуля. Я был очень голоден и начал есть это нечто. Оказалось вполне съедобно. Мне даже понравилось. Хотя, конечно, удивился я поначалу сильно. В моем детстве такого рецепта не помню. — Как у вас день прошёл? — спросил я с набитым ртом. — Как малая? — Всё хорошо, — ответила мама, держа на руках Аришку. — Только её нельзя больше в табуретке оставлять. Встаёт уже сама, того гляди перевернётся. Да уж. С кроваткой вопрос надо решать. — Кстати, сегодня ко мне на приём Нинка Кузнецова из гастронома приходила, — сказала бабушка, — Мишка в больницу попал. — Да что ты, — воскликнула мама. — Что случилось? — У Нинки младший брат полтора месяца назад освободился. Не могут они там общий язык между собой найти. Вы же Нинку знаете, она как рот откроет, ей и по трезвой врезать по роже хочется. Что уж говорить о пьяном. Начал брат вчера Нинку выпимши гонять. Мишка, как старший сын, заступаться за мать полез. Ну и получил по щам. Лицо сильно разбито. Возможно, нос сломан. — Жалко Мишку, — проговорила мама. — Хороший парень. Всю начальную школу тут просидел. Обедали вместе. Помнишь Паш? Уроки вместе делали. Опа. Я слушал вполуха, думал, это меня не касается. — А потом куда делся этот, как его, Мишка? — спросил я. — Почему мы дружить перестали? — Почему перестали? — не поняла бабушка. — Так же и дружите, наверное. У них как дядька сел за пьяную поножовщину, когда старшего Кузнецова зарезал, так и жить можно стало в доме. Он и перестал к нам ходить. — Его Нинка не пускала, — возразила мать, — требовала, чтобы он ей с младшими детьми помогал. — Ну, этого я не знаю, — ответила бабуля. — Но то, что давно он к нам не заходил, то факт. Вы не ссорились, случайно? Бабушка посмотрела на меня вопросительно. — Что за Мишка-то? — не понимая, о ком речь, спросил я.