— Не уверена… но предполагаю, что не смогла. — Почему? Даже зная, что ничего хорошего безумные чувства тебе не принесут, ты всё равно выбираешь их? Его изумление казалось искренним и оттого пугало, но я не рискнула соврать: — Честно, не знаю. Но скорей всего именно так. — Тогда ты глупее, чем я думал. — Прозвучало резко и неожиданно. Обидно. — Возможно. Но мне кажется лучше узнать и переболеть, чем не узнать никогда и до конца своих дней фантазировать: а каково это, когда любишь на разрыв, до помутнения рассудка, до отречения от всего, в том числе и от себя самого. — Максималистка. Всё или ничего. — Извини, но я просто не понимаю, как можно считать свою жизнь полноценной, не испытав хотя бы раз пресловутые «всё или ничего». Я думаю, что большинство людей, по крайней мере с живым темпераментом, а не законсервированные нытики, предпочли бы испить помимо чувств и возможную горечь, чем всю жизнь плыть по вяло текущей реке, зато без потрясений. Пётр промолчал, я же пришла к выводу — он со мной не согласен. — Но ведь твой рассказ, ты… «Замолчи, Мира, ради самой себя замолчи и не лезь! Тебе Подольского мало? Тебе детских приютов мало? Куда ты лезешь?» Я потёрла кончик носа… почесала подбородок, пожевала нижнюю губу и всё равно влезла: — Ты действительно так сильно любил? Пётр изменил положение на диване, поднялся повыше и снова сгрёб меня к себе под бок. — Мне было двадцать, когда я влюбился. Она на два года младше. Обоих накрыло с первого взгляда. Может не с первого, но со второго точно. Едва познакомившись, мы уже не могли оторваться друг от друга. Я — тогдашний неопытный сопляк радовался, что повезло встретить девушку с родственной душой. Мы оба счастливы, без ума друг от друга, всё время вместе, как будто не могли насытиться. Через несколько лет поженились. Что лично мне виделось естественным развитием отношений, поскольку обоюдная нужда даже с годами не утихла. Свободное время в основном проводили в постели, и закономерным итогом через год после свадьбы появилась Алиса. До рождения ребёнка отношения были безоблачными, может даже слишком. Никаких скандалов или ссор, наш брак казался мне идеальным. Этаким типичным хеппи-эндом, который описывают на последних страницах женских романов или снимают финальной сценой в кино. Я всё также любил и был уверен, что любим. Поэтому не обратил должного внимания на проявившееся у жены недовольство и вспыльчивость. Отмахивался, списывал на рождение ребёнка, связанные с этим бессонные ночи, стресс послеродовой опять же. В те годы мои доходы были гораздо скромнее теперешних, и мы не могли позволить себе няню. Может это в некоторой степени сыграло свою роль… «Что за ерунда? Брак по любви не подразумевает под собой меркантильности, — я размышляла, пока Петя погрузился в безрадостные воспоминания и замолчал, — можно понять те семьи, в которых полный швах, что называется, живут от получки до получки. Муж пропивает семейный бюджет либо приносит копейки. Если семья обеспечена средним доходом, то никакой меркантильности стоять рядом не должно. А коли она проявилась, вывод прост — любви не было изначально… Ты уже наделала столько выводов, Мира, наверно 80 из 100 голый самообман». — Пока жена сидела дома с ребёнком, я хватался за любую работу. А всё свободное время уделял дочке. Меня страшило пропустить самое важное, что могло быть в жизни родителя: первую улыбку, первый шаг или слово. Да что там, любое событие и достижение Алисы именовалось «первым» и рождало во мне запредельную гордость. Когда со стороны жены упрёки переросли в скандалы... Даже не знаю, где я ошибся... В какой-то момент заметил, что почти перестал спать. Днём работа, вечером маленький ребёнок и недовольство жены. Я старался сводить её в ресторан, кино, делал подарки, не брильянты, конечно, всё чаще вставал по ночам успокоить или покормить Алису. Я разрывался. Но ведь они были для меня всем. Думал она чувствовала тоже самое и… что-то пропустил. Наверно чересчур увлёкся дочкой, она по крайней мере улыбалась и не скандалила, а когда подросла, каждый вечер бежала встречать и с хохотом, визгами радовалась моему возвращению с работы. «Я не смогу… Это невыносимо. Ну почему жизнь настолько несправедлива?!» — Кстати, первым словом Алисы было не «мама», а «папа». И только ради этого я плевал на сон. Все бессонные ночи стоили одного слова и её шкодливой, редкозубой улыбки. Я выбралась из-под руки Петра и уселась по-турецки рядом, плотнее запахнув халат; оставаться в расслабленной позе под его боком невозможно. Мой большой палец на левой руке скорей всего к окончанию вечера будет обглодан до кости. Потерев замершие ладони друг о друга, я намеревалась разогнать кровь и перестать грызть ногти. Ожившие воспоминания мои и Пети перемешивались в голове, наслаивались друг на друга, рисуя новые картины. Кто бы нас остановил. Он поймал мою ледяную ладонь и крепко сжал своей. Кто из нас нуждался в большей поддержке? — Однажды случилась командировка, а перед этим мы с женой крупно повздорили, чему Алиса стала невольным свидетелем. Я тогда отработал в авральном режиме, лишь бы не оставлять надолго жену и дочь. Потому что иногда мне приходилось работать в выходные, плюс те же командировки, и претензии жены были вполне обоснованы. Я торопился как мог, но пока Алиса находилась у бабушки, жена совсем не скучала в компании любовника. Я до сих пор не понимаю почему не убил обоих. Но то, как повёл себя дальше простить не могу по сей день… — Всё-таки убил? — я знала, что шутка ниже плинтуса, и молчание — золото. Только собственные ожившие призраки кружили вокруг и путали мысли. — Нет, все живы. Я её простил. — Что ты сделал? — мне показалось, что я ослышалась. — Да, Мира. Ты правильно поняла. «Он должен замолчать. Я должна заставить его замолчать». — Возможно я врал сам себе. Но я верил, что простил. Мы стали жить, как раньше. Она пыталась или делала вид, я само собой пытался. Примерно год спустя я смог впервые вздохнуть с облегчением, что нам удалось преодолеть сложнейший кризис, мы сумели наладить отношения и вновь научились жить без ссор и скандалов. Если не ради самих себя, то ради Алисы. Только в один не прекрасный для себя день мне пришлось смотреть, как моя жена, которая прошлой ночью отдавалась со всей страстью, а утром проводила поцелуем, стояла на улице неподалёку от нашего дома и целовалась. С кем бы ты думала?.. Тем самым любовником. — Этого просто не может быть. Так не бывает. — Я спрятала лицо в ладонях. «Дайте мне кто-нибудь ружье, я сделаю то, что не смог Петя и заберу дочку себе». — Бывает гораздо хуже, Мира, поверь. Я не верила. Мы добрались до самого дна, где ноги крепко увязли разбуженным илом. Дальше просто некуда. — Затем она решила прекратить фарс: забрала дочь, съехала на съёмную квартиру, хотя ни дня за всю жизнь не проработала и подала на развод. — А ты? — я предугадывала вероятный ответ, и поэтому не желала его знать. Иногда чужая боль — ноша потяжелее собственной. Пётр замолчал, мужчине в разы тяжелее признаваться в собственных слабостях, а я не хотела, чтобы он продолжал. Но кто нами управлял сегодня? — Я обивал её порог, Мирушка. Давил на материнские чувства, прикрывался Алисой и просил сохранить семью. — Ты… ты правда на это пошёл? — Я делал вещи гораздо хуже, к собственному теперешнему сожалению. Но не буду говорить о них. По крайней мере сегодня. Иначе ты плохо обо мне подумаешь, а я этого не хочу. — Судить человека за то, что он испытывал искренние чувства? Мне кажется это неправильным. Я вряд ли подумаю о тебе плохо. — Ты не можешь знать о себе всего. Давай закончим на сегодня, поздно уже. И ты наверно устала. — Ну уж нет. Рассказывай до конца, иначе я не смогу уснуть. Он хохотнул, но получилось грустно. Действительно, похожие «сказки на ночь» мало способствовали крепкому сну. Жаль, что валерьянка осталась дома. Может спросить у Петра про успокоительные капли? Коротко поразмыслив, я всё же склонилась к тому, что наши отношения не вышли на стадию, когда можно без стеснения попросить накапать валерьянки. — Конец истории не весел и не красит меня, поэтому опущу подробности. Я бегал за ней долго. И понимал, насколько жалко выглядел со стороны. Она в открытую встречалась всё с тем же любовником и нисколько не стыдилась продемонстрировать мне бурное развитие их отношений. Сделать это не составляло труда, поскольку я бросил работу и почти безвылазно торчал неподалёку от её новой квартиры. Предлогом разумеется служила дочь. Но на самом деле мне отчаянно хотелось вернуть обеих. Рано или поздно я очутился в психушке, если бы не Алиса. Однажды, уже после того, как нас официально развели, я наблюдал безобразную сцену. Моя пятилетняя дочурка громко скандалила с матерью на улице, она применила весь возможный девчачий арсенал: истерила, топала ногами, визжала. Я не вмешивался, надеясь, что мать сумеет найти подход к родной дочери. Но у Алиски первой сдали нервы, и она вдруг выбежала со двора. А бывшая жена с любовником, стоявшим там же, без торопливости, совершенно спокойно сели в машину и уехали. Она, конечно, потом убеждала, что они поехали за Алисой, но я не поверил. Мне повезло — Алиса не успела убежать далеко и, к нашему обоюдному счастью, не выскочила на проезжую часть улицы, держась подле домов. Я забрал её к себе и впервые по-настоящему обрадовался, что разведён. С той поры я дал себе зарок никогда и ни при каких обстоятельствах не волочиться за женскими юбками. Не в обиду тебе, Мирушка. Но повторения первого брака я не допущу. И никаких страстей, ураганов, выяснения кто прав-виноват, признаний в любви я больше не хочу. — Мне жаль, Петя, — на его лице моментально проступило угрюмое недовольство, что пришлось торопливо уточнять неосторожные слова, — не думай, что я жалею тебя. Скорее я жалею её. Ты — хороший муж, заботливый отец, а она глупая, эгоистичная курица, которая профукала огромное счастье в виде крепкой и любящей семьи. Странно, что я не билась в истерике. Рефлекс сухих глаз, благодаря жёстким наставлениям Людмилы Геннадьевны, срабатывал на отлично. Но молчаливые рыдания мне никто запретить не мог. Я хотела всего того, что у бывшей жены Петра было с избытком. Иногда, в минуты острого одиночества особенно, я вдруг осознавала себя стоящей на коленях и со сложенными в молитвенном жесте руками. Я не читала в такие моменты молитв, сложно прочесть то, чему никогда не учился. Но память не давала мне забыть. Образы того, как должна была сложиться наша семья с Герой: совместные ежевечерние посиделки у камина, вылазки на природу (горные велосипеды — табу), проводы багряного солнца на закате — Гера держал бы на руках дочку, а я обнимала мужа и подросшего сына. Это моя мечта, моя цель, мой смысл жизни — был… Моё счастье отобрали не спросив, а Петина супружница выкинула своё добровольно. У них же дочь… М-да, дети — особая непроходящая боль. Нас окутала тишина, Пётр с нахмуренным лбом и сжатыми плотно губами смотрел на меня чересчур внимательно и возможно придирчиво. Меня коротко полоснуло страхом, что я невольно задела его словами о жалости. Он вроде закончил непростой рассказ и должен был отпустить напряжение, но этого не произошло. А продолжение разговора шокировало намного больше, чем его отзвучавшее признание. — Прошлое — это всего лишь прошлое, Мира. Там ему место. В одном ты права — я хочу отношений с тобой. Но ошиблась в другом — развлечение меня не интересует. Найти того, с кем можно приятно провести время — не проблема. Но отношения — это что-то другое, верно? Мы погрузились в настолько глубинную откровенность, что всего слишком много. Пётр открыл себя с немыслимых сторон. Сейчас былое сравнение его с Подольским казалось смешным и даже ущербным. Лишь бы он не задавал вопросов, на которые я категорически не собиралась искать ответы. — Ты мне нравишься, Мирушка, очень сильно. Ты умная, весёлая, честная, — на мой удивлённый взгляд он, впервые после откровений, тепло улыбнулся, — твоё замужество препятствовало приглашению на свидание, но не мешало мне за тобой наблюдать. И не делай круглые глаза. Я же признался в симпатии. Если бы ты не выскочила за Подольского… — он вновь о чём-то задумался, а я даже не пыталась возобновить разговор. Язык одеревенел, мне оставалось только бестолково хлопать ресницами и надеяться, что скоро всё закончится. — В общем я покорён и готов предложить тебе свою фамилию. — Мм… — Можешь не отвечать сразу. Подумай, я тебя не тороплю. — Пётр склонил голову вбок и разглядывал меня как диковину. Слов не находилось, но что-то отвечать придётся, так? — Хм… — Я наверно тебя шокировал. Но моё предложение — это не шутка и не розыгрыш. Я тщательно взвесил и обдумал решение и, если тебе интересно, как-нибудь поделюсь своими мыслями. — Эмм… Да что говорить то? Может лучше аккуратно собрать свои вещи и уйти по-английски? Мы, конечно, увидимся в понедельник, но до него два дня, в течение которых я возможно подберу приемлемые варианты ответов. Пётр тем временем поднялся с дивана и потянул меня за кисть, вынуждая встать. — Время уже позднее, я покажу твою комнату. Глава 19 На руке его много блестящих колец — Покорённых им девичьих нежных сердец. Там ликует алмаз, и мечтает опал, И красивый рубин так причудливо ал. Но на бледной руке нет кольца моего, Никому, никогда не отдам я его. Отрывок На руке его много блестящих колец А. Ахматова, 1921 Пётр Аркадьевич Загороднев. За 8 лет до описанных событий. За окном смеркалось. На кровати спали двое. Проснувшись первым, мужчина повернулся, чтобы натолкнуться взглядом на чёрные локоны, разметавшиеся по соседней подушке. Его взор бесстыдно скользил ниже по гладкой спине, отмечая привлекательный прогиб в пояснице, едва заметно приподнятым уголком губ. На круглых, упругих ягодицах взгляд застопорился, чтобы воскресить в памяти последние сутки. — Ты умудрилась вытряхнуть из моей головы все связные мысли, девочка.